Джон Макдональд - Искатель. 1992. Выпуск №2

• Название: Искатель. 1992. Выпуск №2
• Автор: Джон Макдональд
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1992

ОБ АВТОРАХ

Джон Дэн МАКДОНАЛЬД (1916–1986) — популярный американский писатель, автор более семидесяти книг. Родился в Шароне. Окончив Сиракузский университет, получил степень бакалавра естественных наук, а в Гарварде — диплом менеджера. До 1940 года занимался бизнесом, с 1940 по 1946 год служил в разведке в Индии. В эти годы написал свой первый рассказ «Индийская интерлюдия». Вернувшись в Америку, Макдональд начал писать спортивные рассказы, фантастику, приключения. Один из самых печатаемых в мире авторов. За тридцать с лишним лет литературной деятельности продано более 50 миллионов экземпляров его книг. Использовал псевдонимы Джон Фаррел, Скотт О'Хара, Джон Лейн, Петер Рид, Генри Ризер, Роберт Генри. В 1967 году за книгу «Последний из оставшихся в живых» получил премию Эдгара. Д. Макдональд лауреат многих премий США и других стран. По его роману «Палачи» в 1982 году снят знаменитый фильм «Мыс страха», еще шесть его произведений экранизированы, а по двадцати семи сняты телесериалы. В 1991 году в «Искателе» публиковался роман Д.Макдональда «Девушка, золотые часы… и все остальное».

Роберт АРТУР (1909–1969) псевдоним известного американского теле- и радиопродюсера и сценариста Роберта А. Федера Автор многих фантастических рассказов, публиковавшихся в сборниках Хичкока.

Георгий ВИРЕН родился в 1953 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. В 1988 году выступил в «Искателе» с повестью «Путь Единорога». Лауреат премии журнала «Вокруг света».

---

А Золушка, еле сдерживая слезы, бежала в закуток за конюшней, в кусты… Алексей приблизился и увидел, что там, у самой стенки каретного сарая, спрятанное за кустами, росло небольшое, чуть выше Золушки, деревце… К нему и припала девушка, горячо зашептала; «Ты качнися, отряхнися, деревце. Кинься златом-серебром ты мне в лицо…»

Но ничего не случилось, деревце лишь печально помахало ветвями и замерло в тишине и безветрии летнего вечера. Золушка заплакала,

…А сборы семейства подходили к концу. Старик форейтор вывел четверку холеных лошадей, лакеи на ходу дочищали дверцы кареты, во дворе дома суетились слуги и служанки — и разом все стихло, когда на крыльце торжественно появился Андреас фон Биркенау с золотой цепью на груди, под руку со своей пышной супругой в кружевном белом платье. Следом за ними, тоже под руку, шли Анна и Мария в элегантных бальных платьях, открывавших дивные золоченые туфельки, в прелестных маленьких шляпках под цвет платьев — розового и голубого, как маменька велела. Фон Биркенау властным жестом приказал форейтору подъехать к самому крыльцу и одну за другой посадил своих женщин в карету. Свистнул бич, лошади резво тронулись, и семейство отправилось на бал. Над каретой, сопровождая ее, весело кружились белые фигуры крылатых, почти бесплотных хранителей, праздновавших победу.

Но черные — увидел Алексей — вовсе не предавались унынию разгрома. Едва стих топот копыт и двор опустел, Гога властным жестом («Точь-в-точь как Биркенау, — подумал Алексей) подозвал Неониллу и обменялся с ней несколькими словами. И она, а за ней остальные, устремилась к Золушке, неутешно плакавшей в своем закутке.

Неонилла плащом задела верхушку деревца, оно затрепетало, Золушка подняла заплаканное лицо и жалобно попросила: «Ты качнися, отряхнися, деревце, кинься златом-серебром ты мне в лицо…»

И внезапно посконное платье-рубаха Золушки, ее тяжелые деревянные сабо сменились роскошным серебряным платьем, хрустальными туфельками. Переменилась и сама Золушка, хотя она этого не знала: девушка стала выше ростом, стройней, грубые, резкие черты лица разгладились, сделались нежными и милыми… А Неонилла вдруг обернулась прекрасной феей, столь прекрасной, что в лучах исходящего от нее сияния даже лицо ее трудно было различить… Пораженная Золушка прикрыла глаза от блеска, отшатнулась от дивного видения…

— Не бойся, милая, — ласково сказала Неонилла. — Я фея всех сирот, всех обиженных, всех несчастных. Я восстанавливаю справедливость и бедных в один миг делаю богачами, а бесправных — властелинами. Я помогаю слабым и мешаю сильным. Я отбираю избыток счастья у одних и отдаю его другим — тем, кто обделен удачей… Ты поедешь на бал! Смотри!.

Задний двор дома внезапно раздался, превратился в мощеную площадь, и по ней зацокала грациозная восьмерка сказочно, небывало красивых коней, тянувших без форейтора хрустальную, играющую тысячью огней карету…

Неонилла протянула руки и нежно опустила на голову Золушке горящую бриллиантами диадему…,

— Ты, Гретхен, ты, Золушка, рожденная кухаркой, всю жизнь проведшая на кухне, ты — грубая, нескладная, некрасивая девушка, ты стала теперь — и да всю эту ночь — самой элегантной и самой нежной из красавиц, самой очаровательной из всех женщин мира… Отправляйся на бал.

И полетела над торопящейся хрустальной каретой черные тени в черных плащах, и лес промелькнул, и поле, и деревушка с краснокирпичной киркой, и застывали в изумлении крестьяне, глядя на невиданно-неслыханную карету, запряженную сказочной восьмеркой без кучера, и вот показался королевский замок, и карета остановилась у входа, и потрясенные королевские стражники расступились, когда Золушка поднялась по ступеням и вошла во дворец…

Бал уже начался. Семерка странников проникла в зал раньше Золушки, и Алексей с любопытством осматривался.

Перед танцами полагался легкий, чисто символический а-ля фуршет, и гости с бокалами в руках чинно здоровались, переговаривались, переходя от группы к группе. Спокойный гур-гур висел над залом. В толпе сновал король — пожилой мужчина в горностаевой мантии с озабоченно-тревожным лицом театрального администратора. Он держался запросто и, переходя от одних гостей к другим, то вместе с ними поднимал бокал шампанского, то обменивался шутками с мужчинами, то говорил комплименты дамам… Но напряженное выражение не сходило е его лица.

«Принц, принц», — прошелестело по залу. Он появился из маленькой боковой двери — среднего роста молодой человек лет двадцати семи, с небольшими залысинами, в круглых железных очках и простом черном кафтане. Он рассеянно улыбался гостям и поминутно кланялся.

— Позвольте представить вам, ваше высочество, мое семейство, — храбро преградил ему путь фон Биркенау. — Моя супруга — Августа. Мои дочери — Анна, Мария…

Девушки зарделись и сложились в глубоком реверансе.

— Очень, очень приятно, — робко сказал принц. Он немного картавил.

— Как вам нравится нынешний вечер? — спросила госпожа Августа с умильной улыбкой.

— Дивный вечер, просто необыкновенный, он напомнил мне… Знаете, — принц оживился, — я сейчас гулял всаду, и пришло на память, вы, конечно, помните:

Как бронзовой золой жаровень,
Жуками сыплет сонный сад.
Со мной, с моей свечою вровень
Миры расцветшие висят, —

упоенно начал читать принц, плавно, дирижерски размахивая руками, закатив глаза…

Все фон Биркенау застыли с испуганными лицами. А принц продолжал:

И как в неслыханную веру,
Я в эту ночь перехожу,
Где тополь обветшало-серый…

И тут он взглянул на семейство господина Андреаса… И сразу замолчал, поник.

— Извините, господа, — промямлил он и пошел дальше, опустив голову.

— Ничего, дети, прошептала госпожа Августа, — на танцах мы свое возьмем…

А принц вдруг остановился посреди толпы и, ни на кого не глядя, забормотал:

— «Пью горечь вечеров, небес осенних горечь, и в них твоих измен горящую струю. Пью…» Боже мой, забыл… «И в них твоих измен горящую струю…» Как же дальше?..

Он оглянулся цо сторонам — на него смотрело множество недоуменных, растерянных, напуганных глаз, глупо улыбающихся лиц…

— Господи! — в расстройстве почти крикнул принц. — Ну неужели никто не знает, как дальше?

И вдруг из толпы раздался тихий девичий голосок:

— Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,

Рыдающей строфы сырую горечь пью…

— Да! Да! — радостно закричал принц. — Конечно! «Пью горечь вечеров»! Гениально!

Он искал глазами подсказчицу, толпа расступилась, и перед ним оказалась невысокая полная горбоносая девушка.

— Спасибо! — радовался принц. — А финал, вы помните — там прелестный финал!

— «Полы подметены, тихо сказала девушка. — На скатерти ни крошки, как детский поцелуй, спокойно дышит стих …»

— Да! — подхватил принц, и они сказали вместе: — «И Золушка бежит — во дни удач на дрожках. А сдан, последний грош — и на своих двоих!»

И вместе рассмеялись.

— Вы…

Принц хотел что-то сказать, но вдруг спохватился:

— Ах, мы же незнакомы!

И завертел головой, ища, кто бы представил ему девушку. Из толпы вышел сухопарый седой мужчина в темно- коричневом камзоле и с поклоном сказал:

— Честь имею, ваше высочество, Эрих Горденауэр, почетный президент сообщества кожевников, вице-президент сообщества красильщиков. Честь имею, ваше высочество, представить вам мою дочь — Элизабет.

Толстушка, потупившись, нескладно сделала книксен и покачнулась, принц подхватил се под руку и с надеждой спросил:

— А вы помните, из поэмы? «Приедается все, лишь тебе не дано примелькаться…»

— «Дни проходят, и годы, и тысячи, тысячи лет», — легко подхватила Элизабет.

— «В белой ярости волн, прячась в белую пену акаций, может, ты-то их, море, и сводишь, и сводишь на нет», — хором закончили принц и девушка.

Она наконец подняла глаза, и принц мог бы заметить, что она косит, но не заметил, а спросил дрожащим голосом:

— А переделкинский цикл? Вы его любите Лизхен?

— Ну конечно, конечно, — с готовностью отозвалась Лизхен. — «Вальс с чертовщиной», — «Вальс со слезами» — это любимое!

— И у меня тоже! — ахнул принц. — Мне так стыдно, я только недавно открыл для себя Его! Ах, я вообще так позорно мало знаю, Лизхен! Мне стыдно, но я признаюсь: подумайте, лишь в этом году я по-настоящему понял и другого гения: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»

— «Я список кораблей прочел до середины», — сияя, продолжила Лизхен…

Алексей вдруг отвлекся — и увидел! Ну конечно, конечно — над принцем и Лизхен, закутанный в белый плащ, отчетливо видимый, со счастливыми глазами реял поэт Вова!