Руслан Скрынников - Святители и власти

• Название: Святители и власти
• Автор: Руслан Скрынников
• Издательство: Лениздат
• Жанр: История
• Год: 1990
• ISBN: 5-289-00565-Х

Книга посвящена поворотным событиям русской истории XIV — начала XVII века — от Куликовской битвы до периода Смуты. В ней исследуется роль духовенства в этих событиях, раскрываются взаимоотношения между светской властью и церковной. Избрав биографический жанр, автор дает яркие жизнеописания выдающихся церковных деятелей России.

Книга принадлежит перу известного историка Р. Г. Скрынникова, автора книг «Иван Грозный», «Борис Годунов», «Минин и Пожарский», «Лихолетье» и др.

Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.

---

Власти Троице-Сергиева монастыря делали все, что было в их силах, чтобы помочь подмосковному ополчению. Монахи многократно посылали в таборы под Москву слуг и служебников «с свинцом и з зелием». Когда пороховые погреба в монастыре опустели, Палицын велел вынуть заряды из пушек на стенах монастыря и отослать их к Трубецкому и Заруцкому.

В конце сентября в Троице собрался совет, в котором вместе с монастырскими старцами участвовали помощник Ляпунова Василий Бутурлин, боярин Андрей Куракин, земские дьяки. Совет принял решение ускорить сбор сил в помощь подмосковному ополчению. С этой целью Бутурлин спешно выехал во Владимир, а Куракин отправился в Ярославль. Местом сбора подкреплений, судя по октябрьской грамоте старцев, должен был стать Переяславль. Однако усилия троицких властей и их эмиссаров не дали больших результатов. Города были разорены, население устало от войны и разрухи. Собрать сколько-нибудь значительные силы в Переяславле не удалось.

К осени 1611 года стало ясно, что без формирования новых крупных воинских сил выиграть битву за Москву невозможно. Троице-Сергиев монастырь, давно ставший оплотом патриотических сил, пытался разрешить эту задачу, но потерпел неудачу. Троицкие монахи слишком близко стояли к руководству первым земским ополчением, авторитет которого оказался подорван казачьим «своеволием» и интригами в пользу «воренка». Города перестали доверять Совету земли, оказавшемуся под пятой казацких таборов.

В условиях нараставшей усталости и хаоса земские люди все чаще обращали свои взоры в сторону патриарха Гермогена. Многим он казался единственным деятелем, способным предотвратить новый взрыв междоусобиц и примирить враждующие стороны во имя возрождения независимого Русского государства.

В первой половине августа 1611 года Гермоген, будучи в заточении, нашел возможность составить и отослать в Нижний Новгород грамоту, которая была своего рода патриаршим завещанием, а вернее, наказом земскому правительству.

Со времен Дмитрия Донского и митрополита Алексея Нижний Новгород не имел своего епископа и подчинялся митрополичьему дому в Москве. Старшим святителем в городе считался архимандрит Печерского монастыря, основанного Дионисием, сподвижником Сергия Радонежского. Свою грамоту в Нижний Новгород Гермоген адресовал местным архимандритам и другим духовным лицам, воеводам, дворянам и всему посадскому миру. Главная забота патриарха заключалась в том, чтобы воспрепятствовать казакам избрать на трон «воренка». Глава церкви сообщил нижегородцам, что «Маринкин паньин сын проклят от святого собору и от нас». Гермоген не видел иного средства к тому, чтобы образумить Заруцкого и земское правительство, кроме выступления городов, возглавить которое должны были церковные власти.

Гермоген заклинал нижегородцев, не теряя времени, написать в Казань к казанскому митрополиту, в Рязань к тамошнему владыке, в Вологду и во все другие города, чтобы церковные власти составили учительные грамоты «в полки к боярам» да и «казацкому войску, чтобы они стояли крепко о вере, и бояром бы говорили [и] атаманем бестрашно, чтоб они отнюдь на царство проклятого Маринкина паньина сына не благословляли». Не надеясь на расторопность местных владык, патриарх просил нижегородцев собрать грамоты городов и передать их Мосееву и Пахомову, дважды посещавшим опального Гермогена в Кремле. Этим «бесстрашным людям» пастырь приказал лично отправиться в казацкие таборы под Москву и говорить ратным людям его «словом», «чтобы проклятый отнюдь не надобе», хотя бы им пришлось за свои речи «принять смерть».

Гермоген не слишком рассчитывал на помощь рязанского архиепископа Феодорита — преемника Игнатия Грека и ставленника зловредного расстриги. В своей грамоте он даже не назвал «рязанского» по имени. Рязанский епископ был ближе всех к таборам и, кажется, имел там влияние. Поэтому глава церкви просил Феодорита, чтобы тот написал в полки и «унял грабеж, корчму, чтобы (земские люди. — Р.С.) имели б чистоту духовную и братство… так бы (Рязанский. — Р.С.) и совершил». Слова патриарха были продиктованы заботой о нравственном очищении земского движения. Троицкий игумен тревожился о грабежах и беспорядках, подрывавших боеспособность таборов, но ни словом не упомянул о них в грамоте. Гермоген возвысил голос против непорядков в стане защитников Родины.

Фактически Гермоген взялся за решение той задачи, которую не сумели разрешить власти Троице-Сергиева монастыря. Его обращения к нижегородцам принесли плоды. Не Переяславль, а Нижний Новгород стал центром организации новой земской рати. Почин принадлежал Кузьме Минину, сыгравшему выдающуюся роль в освободительной войне.

Минин родился в Балахне в купеческой семье. Его деда звали Анкудином, отца — Миной Анкудиновым, а Кузьму величали всю жизнь Мининым, под конец жизни уважительно — Кузьмой Миничем. Отец Кузьмы владел соляным промыслом, и это позволило ему составить капитал — купить несколько деревенек. Перебравшись из Балахны в Нижний Новгород, Минин завел там торговое дело и стал мясоторговцем. Власть и политика были привилегией дворян. Сословные предрассудки имели силу железного закона. Однако Смута внесла большие перемены в жизнь. На новый год, 1 сентября 1611 года, Кузьма был избран земским старостой. Свое избрание он воспринял как зов судьбы. Однако, чтобы вырваться из плена предрассудков, надо было обладать незаурядным характером. Минин хорошо помнил, какой внутренней борьбы стоило ему решение возглавить дело организации нового ополчения в Нижнем. В конце лета он не раз уходил из избы и спал в летней повалуше в саду. Там его трижды посетил один и тот же сон. Виделось Кузьме, будто идет он во главе ратных людей на очищение Московского государства. Пробуждаясь от сна, Минин каждый раз чувствовал невероятную тяжесть во всех членах, «болезнуя чревом». Его терзали тяжкие сомнения, за свое ли дело он берется. В некоторых отношениях Кузьма был похож на Жанну д’Арк. Он поверил в то, что сам бог вручил ему судьбу Отчизны, и эта вера воодушевила его, придала огромную энергию и силу. Настал день, когда староста собрал на главной городской площади большую толпу народа и, «возопив гласом великим», призвал присутствующих не жалеть «животов», чтобы помочь освобождению Москвы.

Из Подмосковья шли вести о том, что ополчение стоит на грани распада из-за тяжелых потерь, голода и нужды. После каждого нового боя в Нижний привозили много раненых. Нижегородские воеводы и дьяки, не доверявшие Заруцкому и казакам, не знали, на что решиться. Не они, а посадский староста выступил с почином организации войска. Вокруг Кузьмы объединились все, кто не поддался унынию и готов был на новые жертвы. На сходках в земской избе Минин говорил: «Московское государство разорено, люди посечены и пленены, невозможно рассказать о таковых бедах. Бог хранил наш город от напастей, но враги замышляют и его предать разорению, мы же немало об этом не беспокоимся и не исполняем свой долг». Слушая речи Кузьмы, «старейшие» люди помалкивали. Тогда молодежь обращалась к ним с укором. «Что в нашем богатстве? Коли придут враги и град наш возьмут, не разорят ли нас, как и прочих? И нашему единому городу устоять ли?» Патриоты выступали все более решительно, предлагая жертвовать на правое дело все имущество. «Не то что животы, но дворы свои продадим, жен и детей заложим!» — говорили они. Сбор средств начался с добровольных пожертвований, но затем Кузьма ввел закон о чрезвычайном военном налоге. Посадский «мир» (община) санкционировал принудительный сбор пятой деньги со всех доходов и имуществ горожан «на жалованье ратным людям».

Выборные земские власти понимали, что успех затеянного ими дела будет зависеть от выбора вождя, который пользовался бы авторитетом и популярностью в стране. Посадские люди искали «честного мужа, кому заобычно ратное дело», «кто б был в таком деле искусен», и, более того, «который бы в измене не явился». В Смутное время кривыми путями шли многие воеводы, прямыми — считанные единицы. Минин решил положиться на свой опыт и искать подходящего кандидата среди окрестных дворян, лично ему известных. Именно он назвал имя князя Дмитрия Пожарского, и «мир» поддержал его выбор. Пожарский имел княжеский титул и длинную родословную, но не принадлежал к аристократии. В освободительном движении он участвовал с первых дней, был одним из подлинных организаторов первого земского ополчения. В дни московского восстания был тяжело ранен в голову и едва избежал гибели. Истекающего кровью воеводу увезли в Троице-Сергиев монастырь, а позже переправили в его вотчину село Мугреево, неподалеку от Нижнего Новгорода. Природа не наделила князя крепким здоровьем. Лечение продвигалось медленно. Ранение в голову привело к тому, что воевода заболел «черным недугом». Так называли в те времена эпилепсию. Когда в мугреевскую усадьбу явились послы из Нижнего Новгорода, князь Дмитрий не дал им определенного ответа. Послы уехали ни с чем. Вспоминая былое, Пожарский любил говорить, что его к великому делу «вся земля сильно приневолила», а если бы был тогда кто-нибудь из «столпов», вроде боярина Василия Голицына, он, князь Дмитрий, мимо боярина за такое дело не принялся бы. Слова насчет знаменитого боярина не были пустой отговоркой. Голицын был в польском плену, прочие «столпы» — великие бояре — сидели с поляками в Кремле.