Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №1 за 1998 год

• Название: Журнал "Вокруг Света" №1 за 1998 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Прочая документальная литература

---

На хрущобном Хоперском проспекте, главном в городе, под вывеской с датой «1618», рассказывает занятный исторический случай:

— В 1967 году очень помпезно праздновалось 50-летие Октября, и нашим господам-товарищам отвалили — кому медаль, кому премиальные, а кому — повышение. Понравилось, решили удовольствие продлить. Съездили, где-то покопались, хотя я, например, не отыскал источника, и на следующий год еще шикарнее праздновали 350-летие Урюпинска.

— А сколько же лет на самом деле?

Мой спутник, как на четках, перебирает даты, века отсчитывает:

—  В «Списке русских городов дальних и ближних», а это годы  1380 -1415, упоминается на рязанских землях Урюпеск или Урюписк. Но еще до Куликовской битвы было обращение московского владыки к казачьим сотникам на Червленый яр. Наша местность.

Вот — и самое время спросить. У залепленного   кафелем   особнячка — бывшего атаманского правления на целых семь теперешних районов Волгогралской области.

— Так откуда же происходят казаки? Все-таки беглые? Остановился Виктор. Что с меня ждать?

— На Кубани казбки. На  Дону — казакиў. — Но терпелив голос. — Давай подумаем.  Здесь —  война:  пришли от сохи, от косы беглые крестьяне. Какой уж ушлый из них ни будь, в первом же бою его срубят: шашка — не коса. Кто-то вливался, конечно, но в основном — от стрельцов, от людей, знакомых с военным делом.

А версию о беглых придумал когда-то историк Браницкий — она  устроила   царское   правительство, устроила и большевиков.

— То  есть  изначально здесь жили какие-то народности...

— Которые крестились на сто с лишним лет раньше Киевской Руси. Бродники — пограничная ее стража — тутошние.   Черные   клобуки  — тоже. Потом служили татарам, в этих местах обеспечивали   астраханский   шлях.   А приняли татары магометанство — казаки в Куликовской битве выступили заодно с русскими.

И, словно к разговору, проходим Кильдим. Не ищите перевода с татарского. Перевожу примером: мазаный кирпичный особнячок, вросший полуподвалом в землю — на первом этаже был ресторан «Золотой якорь», а на втором — там и был кильдим. И добротные, прихотливой кладки купеческие магазины, и коричневая глыба коммерческого собрания — это тоже Кильдим, поселок при ярмарке, при Покровской, начало берущей от 1710-х годов, некогда третьей в России после нижегородской и ирбитской.

Целый    месяц   осенью   клубилась пыль на широких урюпинских улицах — гнали   гуртовщики   скот;   повсюду оборотистые казаки раскрывали ворота каменных амбаров-ссыпок с поднакупленным зерном; расхаживали купчины-оптовики со всех столиц — целый месяц осенью стоял дым коромыслом: как грибы вырастали театры, карусели, качели; была работа и двум городским домам терпимости, и пяти передвижным, которые, сняв местность, раскидывали шатры.

— Еще на моей памяти, — как из запасников достает Сивогривов, — были дядя Ваня и дядя Степа-косой, одноглазый. Оба наши, местные казаки, дожидались, как съедутся купцы, и ходили зарабатывать: один картежник, а другой — биллиардист. Дядя Степа как окосел: купца раздел до трусов, а тот со злости кий швырнул ему в глаз. Потом за этот глаз отдал кучу денег. А вообще урюпинцы, хоть и обогащались за счет ярмарок, предпочитали держаться от них подальше. Детей вообще не пускали. Но это по тем понятиям...

По тем понятиям Сивогривов сравнивает палаты каменные на бывшей Купеческой улице — иные о чугунной ковке, куда где-то вплетено «РОВД», — с деревянным, хоть и резным, как на севере, и просторным частным домом на бывшей Дворянской, где жил при царе последний хоперский атаман Помпеи Иванович Гриднев.

Еще скромнее мазанка над Песчаным озером — хата самого Сивогривова. Между комнатами в дверном проеме висят рядком, занавесочкой, казачьи нагайки, плетеные на продажу, и на гвозде — потертая зеленая фуражка.

Озеро — старицу Хопра — мы пересекаем по дамбе, куда ссыпаны под землю обломки двух урюпинских церквей. А прежде — был тут шлюз, и дед Сивогривова — при шлюзе: спускал воду, промывал озеро.

— Я потому занялся булавинским восстанием, — вдруг говорит Виктор, когда мы шагаем лесистой поймой-замощьем, — что в гражданскую войну, в коллективизацию было такое: рядом, в Воронежской губернии, перед расправой приходят и предупреждают — сегодня тебя будут косорезить, беги.

И очень многие оттуда перескочили сюда. А у нас — наши же люди, наши же казаки, втихаря друг друга душили, давили. Почему такая психология? И вот булавинский период выявил то же самое.

Здесь, на Хопре, сроду не было войск Петра I. Восстание подавили сами, и после этого еще два года вылавливали воровских казаков, чтобы пограбить имущество. К стыду нашему... — это сквозь автомобильный гул уже, на затяжном всходе по мосту через Хопер.

— Урез леса видишь внизу? — переведя в конце дух, показывает Сивогривов вдоль другого, увалистого хоперского берега. — Там городище, станица Урюпинская была до 1714 года.

— У обрыва, у руба, — вспоминаю я, — потому и Урюпинск.

— Ну, еще рассказывают, якобы где-то здесь в болоте потонул татарский хан Уруп.

— И город перенесли из-за наводнений, — тоже знаю.

Смеркается, а далеко нам еще идти. По счастью, подвозят. Низвергшись в овраг и снова взмыв, «жигуль» пробирается меж заборов хуторка и тормозит у глубокой ложбины.

Укрытая в глубине под сильной раскидистой вербой, стоит, как игрушечная в ладони, шатровая часовенка из новенького красного кирпича.

Рассказывают, в начале прошлого века то ли монашенки здешнего скита нашли икону в вербе, то ли казак — поил коня и увидел, светящуюся в листве, да увез, а икона сама вернулась сюда, и поняли люди, где ей быть. Праздник теперь православный 21 июня — день иконы Урюпинской Божьей Матери.

В полумраке открытой часовни — список ее над мраморным колодцем, из которого вода не портится в банке год. Зарывали комсомольцы, бросались верующие под бульдозеры, а источник выбивался из-под земли снова и снова.

— Покушай воду, — подает Сивогривое кружку, — вода отличная.

Рынок печальных женщин

В шесть утра, допив чай, я выглядываю в окно урюпинской гостиницы. По розоватому от зари, пыльному проспекту шагают женщины — порознь, вдвоем, втроем, но все в одну сторону и каждая — с набитой полиэтиленовой сумкой. Значит, и мне пора.

Широкая, торная тропа ведет меж объятых зеленью хаток, срезает углы и ныряет дворами, выскакивает, наконец, на асфальт; под тополями уставлены обочины легковушками.

Огромный, под два метра, верзила вышагивает, со спины накрытый, как буркой, темно-серым пуховым платком, перевязанным спереди на шее, да еще в руках держит другой. И третьим обвязан пояс. Вот с таким замечательным человеком я просачиваюсь в толпу урюпинского платочного рынка. Сегодня пятница — самый день.

Все дело — в урюпинской козе. Нагуливает она исключительно пушистый мех, из которого спрясть и связать — выходят платки, не чета, говорят, даже оренбургским. И пух она дает только здесь, перевозить ее бесполезно. А урюпинская промышленность — полумертва, и хозяйки вяжут платки поголовно. Так что в целом это — рынок печальных женщин.

Впрочем, пока, спозаранку, живы еще их глаза надеждой, и воплощается надежда в перекупщицах: надменно движутся эти бабы, одним взглядом раздвигая перед собой толпу. Вот шествует с кислой миной на лице пузатая цыганка: поверх зеленой кофты — пояс-кошель.

— Косынки дешевые, девочки, у кого косынки дешевые, — лениво покрикивает она и взята уже в кольцо, женщины чуть не в очередь строятся, подняв товар врастяжку перед грудью. Ни единым мускулом лица не уронит цыганка своего достоинства, ни единым жестом: томно дергает она пух из ближней косынки:

— Лезет.

— Да не лезет совсем! — отчаянно восклицает женщина, но перекупщица обратилась уже к другой:

— Пух мягкий, не сыпучий.

— А вот сыпучий! — с надеждой голосит вязальщица  сбоку.  

Цыганка поворачивается:  —   Маленькая.  —  И наконец, снисходит до следующей: — Сколько?

— Семьдесят пять прошу, — с упором на «прошу» живо отзывается продавщица, будто заранее уже виновата.

— Пятьдесят, — и та уступает бессильно. Цыганка запихивает косынку в суму.

— Да что ж такое, а мою-то не посмотришь! — стонут ей уже в спину.

Что спрос так отстает от предложения — это от недостатка рекламы, убежден торговец средних лет, выложивший товар на передок легковушки в ряду других таких же; выделяется мотоцикл с коляской — весь под платками, словно шерстистый родич мамонта.

— Из десяти женщин одна обязательно хочет пуховый платок, — слышу я дальше. — А пух ведь еще и лечебный:   можно  связать  пояс   против радикулита, можно носки, рукавицы.

— Люди вкладывают в доллары, — продолжает торговец, — а умные люди — в пуховые платки. В трехлитровые банки закупоривают от моли. У цыган — целые подвалы банок с платками...