Вероника Рот - Дивергент

• Название: Дивергент
• Автор: Вероника Рот
• Жанр: Героическая фантастика

Аннотация: Беатрис [Трис] Приор достигла роковых шестнадцати лет – возраста, в котором подростки дистопичного Чикаго Вероники Рот обязаны выбрать одну из пяти фракций и присоединиться к ней на всю оставшуюся жизнь. Каждая фракция представляет определенное качество: Искренность, Отречение, Бесстрашие, Дружелюбие и Эрудиция. К своему собственному удивлению, а также к удивлению ее семьи, принадлежащей Отречению, Биатрис выбирает путь Бесстрашия, путь отваги. Ее выбор подвергается сложным и жестоким испытаниям обряда посвящения, способным раскрыть ее тайну, которая может грозить смертельной опасностью.

В трилогии Вероники Рот «Дивергент» удивительные приключения любви и верности раскрываются в самых невероятных и сложных условиях.

---

 – Как себя чувствуешь, Трис? – спрашивает Ал. Его глаза темно-коричневые, почти в цвет кожи Кристины. Щека выглядит жесткой, будто бы он не брился, и у него теперь есть бородка. Трудно поверить, что ему всего шестнадцать.

– Ну, – говорю я, – я просто хочу остаться здесь навечно и никогда больше не видеть Питера.

Но я не знаю, где это – «здесь». Я нахожусь в большой узкой комнате с рядом кроватей по обеим сторонам. Между некоторыми кроватями есть занавески. С правой стороны комнаты медсестринский пункт.

Должно быть, сюда отправляют больных и раненых Бесстрашных. Женщина сбоку смотрит на нас через стекло. Никогда не видела медсестер с таким количеством пирсинга в ушах. Некоторые Бесстрашные вызываются волонтерами в работах, обычно предназначенных другим фракциям. В конце концов, Бесстрашным нет смысла идти в городскую больницу каждый раз, когда они ранены.

Мне было шесть лет, когда я впервые побывала в больнице. Моя мать упала на тротуар перед нашим домом и сломала руку. Я расплакалась, услышав ее крик, а Калеб, ни сказав не слова, просто побежал за отцом.

В больнице женщина из Дружелюбия в желтой рубашке и с чистыми ногтями измерила давление матери и с улыбкой вправила ей кость. Я помню, как Калеб говорил ей, что на поправку уйдет всего лишь месяц, потому что у нее была трещина. Я думала, что он заверял ее, потому что это то, что делают самоотверженные люди, но теперь мне интересно, может быть, он это где-то вычитал? Все ли его склонности Отреченного были скрытыми способностями Эрудита?

– Не беспокойся о Питере, – говорит Уилл. – Его, в конце концов, побьет Эдвард, который изучал рукопашный бой с тех пор, как нам исполнилось по десять лет. Для развлечения.

– Хорошо, – говорит Кристина. Она переводит взгляд на часы. – Я думаю, что мы опаздываем ужин. – Хочешь, чтобы мы остались здесь, Трис?

Я мотаю головой.

– Со мной все в порядке.

Кристина и Уилл встают, но Ал машет им вперед. От него приятно пахнет: чем-то сладким и свежим, похожим на шалфей и лимонную траву. Когда он мечется и ворочается ночью, я улавливаю отзвук этого запаха и знаю, что его мучают кошмары.

– Я просто хотел сказать, что ты пропустила объявление Эрика. Мы идем на практику завтра… к забору, чтобы узнать о работе Бесстрашных, – говорит он. – Мы должны быть в поезде в восемь пятнадцать.

– Хорошо, – говорю я. – Спасибо.

– И не обращай внимания на Кристину. Твое лицо выгляди не так уж плохо. – Он слегка улыбается. – Я хочу сказать, что оно выглядит хорошо. Оно всегда выглядит хорошо. Я имею в виду… ты выглядишь храброй. Бесстрашной. – Его глаза избегают моих, и он чешет затылок. Кажется, тишина заполняет все пространство между нами.

Это все, конечно, мило… то, что он сказал, но все его действия, похоже, говорят громче его слов. Надеюсь, я ошибаюсь.

Ал не должен мне нравиться, мне никто не должен нравиться – это слабость.

Я растягиваю рот в улыбке настолько, насколько позволяют мне мои израненные щеки, надеясь, что это разрядит обстановку.

– Надо дать тебе отдохнуть, – произносит Ал. Он встает, чтобы уйти, но я успеваю схватить его за запястье.

– Ал, ты в порядке? – говорю я. Он молча смотрит на меня, и я добавляю: – В смысле, становится легче?

– Ох... – Он пожимает плечами. – Немного.

Он высвобождает свою руку и запихивает ее в карман. Вопрос, должно быть, смутил его, так как я никогда раньше не видела его таким покрасневшим.

Если бы я проводила ночи, рыдая в подушку, я бы тоже была слегка смущена. По крайней мере, когда я плачу, я знаю, как это скрыть.

– Я проиграл Дрю. После твоего поединка с Питером. – Он смотрит на меня. – После нескольких ударов я упал и не поднимался. Даже тогда, когда должен был. Я полагаю... Я полагаю, после того, как я побил Уилла, если я проиграю всем остальным, то не буду последним в рейтинге, но при этом никогда и никому больше не буду причинять боль.

– Это действительно то, чего ты хочешь?

Он смотрит вниз.

– Я просто не могу сделать это. Наверное, это значит, что я трус.

– Ты не трус из-за того, что просто не хочешь причинять людям боль, – говорю я, потому что знаю, что это правильные слова, даже если я не уверена в них. На мгновение мы оба смотрим друг на друга. Возможно, я хотела сказать именно это. Если он трус, то не потому, что не наслаждается причиненной болью. А потому, что отказывается действовать.

Он кидает на меня полный боли взгляд и говорит:

– Думаешь, наши семьи навестят нас? Они говорят, что семьи перешедших никогда не приходят в День Посещений.

– Не знаю, – отвечаю я.

– Я все думаю, хорошо или плохо будет, если они придут.

– Мне кажется, плохо.

Он кивает.

– Да, это слишком трудно.

Он еще раз кивает, как будто подтверждая сказанное, и уходит.

Меньше чем через неделю инициированные в Отречении будут в состоянии посетить свои семьи впервые после Церемонии Выбора. Они пойдут домой, сядут в гостиной и смогут впервые пообщаться со своими родителями как взрослые.

Я всегда ждала этого дня. Я всегда думала о том, что скажу матери и отцу, когда мне будет позволено задавать вопросы за обеденным столом.

Меньше чем через неделю, инициированные, рожденные в Бесстрашии, найдут свои семьи в Яме или в застекленном здании, возвышающемся над остальными строениями, и будут делать то, что делают Бесстрашные, когда они воссоединяются. Не удивлюсь, если они по очереди кидают ножи в головы друг друга.

А перешедшие инициированные смогут снова увидеть своих простивших их родителей. Подозреваю, что моих среди них не будет. Не после слез моего отца из-за случившегося на церемонии. Не после того, как оба их ребенка бросили их.

Может, если бы я рассказала им, что я Дивергент, что я запуталась в своем выборе, они бы поняли. Может, они бы помогли мне разобраться в том, что такое быть Дивергент, в том, что это значит и почему это опасно.

Но я не доверю им эту тайну, так что, я никогда этого не узнаю. Я стискиваю зубы, поскольку глаза начинают слезиться. Я сыта этим по горло. Я сыта по горло слезами и слабостью. Но я не могу ничего сделать, чтобы прекратить их. Кажется, я начинаю дремать, а возможно и нет. Тем не менее, позже этой ночью я выскальзываю из комнаты и возвращаюсь в общую спальню. Хуже того, что из-за Питера я попала в больницу, было бы только остаться там из-за него на всю ночь.

11

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Перевод: Марина Самойлова, Аліса Зубко, Любовь Голованова, Галина Воробьева, Даша Немирич, Екатерина Воробьева, Юта Дягилева, Андрей Кочешков

Редактура: Марина Самойлова

Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович

Следующим утром я не слышу сигнала подъема, шарканья ног и разговоров, пока остальные посвященные собираются. Я просыпаюсь, когда Кристина трясет меня за плечо одной рукой и похлопывает по щеке другой.

Она уже одета в черную куртку, под горло застегнутую на молнию. Если у нее и остался синяк после вчерашней драки, из-за ее темной кожи его сложно рассмотреть.

– Пошли, – говорит она. – Встаем и в атаку.

Мне снилось, что Питер привязал меня к стулу и пытает, спрашивая, не Дивергент ли я. Я ответила, что нет, и он бил меня, пока я не сказала правду. Я проснулась с мокрыми щеками.

Я хочу что-нибудь сказать, но в состоянии лишь застонать. Мое тело болит так сильно, что невозможно дышать. Не помогает и то, что ночные рыдания сделали мои глаза опухшими.

Кристина протягивает мне руку. На часах восемь утра. В восемь пятнадцать нам велели быть на путях.

– Я сбегаю и принесу что-нибудь на завтрак. А ты просто... собирайся. Похоже, это займет некоторое время, – говорит она.

Я ворчу. Стараясь не сгибаться в талии, я нащупываю в прикроватном ящике чистую рубашку. К счастью, чтобы насладиться моими усилиями, Питера рядом нет.

С уходом Кристины спальня оказывается пустой. Я расстегиваю рубашку и рассматриваю свой бок, покрытый синяками. На секунду цвета завораживают меня: ярко-зеленый, темно-синий и коричневый.

Я переодеваюсь так быстро, как только могу, и оставляю волосы распущенными, я не могу поднять руку, чтобы завязать их сзади. Я смотрю на свое отражение в маленьком зеркале на задней стенке и вижу незнакомку.

Она такая же светловолосая, как и я, у нее такое же узкое лицо, но на этом сходство заканчивается. У меня нет черных глаз, растрескавшейся губы и кровоподтека на подбородке. Я не бледна, словно простыня. Она никак не может быть мной, невзирая на то, что движется тогда же, когда и я.

К тому времени, когда Кристина возвращается, держа в обеих руках по маффину, я сижу на кровати, глядя на свои незашнурованные кроссовки. Чтобы завязать их, мне нужно нагнуться. Когда я нагнусь, будет больно. Но Кристина просто передает мне маффин и приседает передо мной, чтобы завязать шнурки.