Феликс Арский - Перикл

• Название: Перикл
• Автор: Феликс Арский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Перикл (Perikles) (около 490 до н. э., Афины, — 429 до н. э., там же), древнегреческий политический деятель, стратег (главнокомандующий) Афин в 444/443-429 до н. э. (кроме 430). Принадлежал к аристократическому роду.

---

Первой жертвой интриг пал Анаксагор. Народное собрание постановило: людей, не верующих в богов и распространяющих учения о небесных явлениях, следует привлекать к суду как государственных преступников. И 68-летнего философа, обвиненного в безбожии, изгнали из Афин. А ведь ни для кого не было секретом, что богохульные речи он произносил в доме Перикла, радушно принимавшего своего ученого друга.

В нечестивости и безнравственности обвинили вскоре Аспасию. Комический поэт Гермипп утверждал, что она совращает свободных женщин и сводит их с Периклом. Ценой невероятных усилий, пустив в ход все свое влияние и красноречие, Перикл добился оправдания жены. И тогда ему нанесли новый удар. Помощник Фидия Менон попросил, чтобы ему, метеку, разрешили безнаказанно выступить в собрании с обвинением против прославленного скульптора. Демос оказался снисходительным к доносчику и предоставил ему трибуну. Афиняне услышали красноречивый рассказ о том, как Фидий обворовывал их, утаивая золото, отпущенное ему для статуи Афины. Пять лет назад, в 437 году, завистники точно так же пытались скомпрометировать мастера. Правда, тогда они тщетно пытались доказать, что из его мастерской на Акрополе похищалась слоновая кость. Пока шло судебное разбирательство, жители Элиды упросили афинян отпустить к ним Фидия под залог: они намеревались поставить в Олимпии статую Зевса и едва дождались, пока будет завершена статуя Афины-Девы. Когда-то именно там, в Олимпии, Зевс победил своего отца Крона и свергнул его с престола. В честь этого события его сын Геракл учредил пятидневный праздник, на котором три дня отводились для состязаний — Олимпийских игр. Все прибывавшие на Олимпиаду считались гостями Зевса и, подходя к храмовому алтарю,

знаки просили подать
на пламенных жертвах, не сообщит ли он людям
премудрое слово…

Год понадобился Фидию, чтобы создать шедевр, затмивший славой все его предыдущие творения. Храм Зевса украсила 17-метровая фигура владыки Олимпа. Царь богов и людей восседал на троне, держа в одной руке скипетр, увенчанный орлом, а в другой — изображение крылатой Ники, богини победы. Статуя была отделана золотом, слоновой костью, драгоценными камнями, бронзой и черным деревом. Надпись на постаменте гласила: «Фидий, сын Хармида, афинянин, сделал меня».

Автор одной из эпиграмм через 500 лет с восторженным недоумением вопрошал:

Зевс ли на землю сошел показать тебе, Фидий, свой облик,
Или на небо ты сам видеть его восходил?

(В конце концов во времена Римской империи статую перевезли в Константинополь, новую столицу державы, и она погибла в V веке н. э. при пожаре в императорском дворце.)

Фидий с триумфом возвратился в Афины, и недоброжелателям пришлось умолкнуть. Теперь они заговорили опять. И вновь имя Перикла не произносилось, хотя все помнили, что именно он руководил работами на Акрополе и отвечал за израсходованные деньги.

Перикл отвел угрозу от Фидия. Он поручился за его честность и предложил афинянам самим убедиться в этом. Когда-то он посоветовал мастеру так украсить статую, чтобы золото можно было снять, заменив, если понадобится, другим материалом. Раз в четыре года со статуи снимали одежду и украшения, проверяя сохранность золота и драгоценностей, и никто еще ни разу не обнаруживал пропажи.

Подозрения с Фидия пришлось снять. Но Менон не унимался — слишком многое ему пообещали, чтобы он отказался от задуманного. Он предъявил новое обвинение — на сей раз в святотатстве. Скульптор, утверждал он, оскорбил и Афину, покровительницу города, и афинский народ, изобразив на ее щите самого себя, а рядом Перикл, уподобив его бессмертному богу. Конечно, Перикл — достойный стратег и руководитель, но он прежде всего гражданин — такой же, как все. Его заслуги — заслуги демоса, и потому восхвалять его одного несправедливо и опасно. С художников и поэтов особый спрос. Разве не их славословия одурачивают народ и расчищают дорогу тиранам?

Народное собрание насторожилось. В самом деле, говорят, что в Афинах статуй больше, чем людей. Но как раз людей-то скульпторы не изображают. Исключение было сделано только для тираноборцев Гармодия и Аристогитона, убивших одного из сыновей Писистрата. А изображать обычного смертного, да еще при его жизни, на щите богини, будто она опекает его, — это и впрямь достойно осуждения.

Фидия отвели в темницу, где он вскоре скончался, не дождавшись решения суда. Доносчику Менону демос даровал свободу от всех повинностей, приказав стратегам заботиться о его безопасности.

Кольцо сжималось, и Перикл понимал, что бессилен предотвратить катастрофу. Прошлое забывалось. О нем вспоминали только тогда, когда говорили о мертвых. И славили Мильтиада, Аристида, Фемистокла, Кимона, с которыми в свое время обошлись столь же сурово, сколь и несправедливо.

Помощь пришла оттуда, откуда Перикл ее не ждал. Ультиматум спартанцев возмутил демос: в конце концов только афинский народ вправе решать, кто из граждан достоин уважения, а кто заслуживает изгнания. Если же исконные враги Афин хотят устранить Перикла, значит они опасаются его, значит надо показать им, что их надежды внести раздоры и поссорить демос с его вождем бессмысленны.

Народное собрание демонстративно выразило доверие Периклу. Демос благодарил его за заботу о безопасности государства и призывал, отбросив сомнения, отвергнуть притязания спартанцев и начать энергичные действия против них. Правда, раздавались и другие голоса, советовавшие идти на уступки и не подвергать страну смертельной угрозе.

Перикл положил конец колебаниям.

— Афиняне, я неизменно придерживаюсь мнения, что не следует уступать пелопоннесцам. Ясно, что спартанцы и прежде питали к нам вражду, а теперь — больше, чем когда-либо. Оружием, а не речами предпочитают они разрешать недоумения — и вот они уже являются не с жалобами, а с приказаниями. Если вы уступите, они тут же предъявят новые, более тяжелые требования, поняв, что вы испугались. Напротив, решительным отказом вы ясно дадите понять, что они должны обращаться с вами, как равные с равными. Что касается возможностей для войны, то мы ничуть не слабее их. Пелопоннесцы живут трудами рук своих, у них нет денег — ни частных, ни общественных. У них нет опыта многолетних войн и дальних морских походов. Из-за бедности они воюют только между собой, да и то кратковременно. Такие люди охотнее жертвуют жизнью, чем деньгами, так как уверены, что жизнь можно сохранить среди опасностей, а средства могут иссякнуть раньше, чем кончится война.

Не имея общего совещательного учреждения, пелопоннесцы ничего не делают быстро. Каждый из них преследует лишь собственные цели, и потому они обычно ничего не доводят до конца — и страдает общее дело.

Важнейшая помеха для них — нехватка денег. Они всегда будут медлить с их доставкой, а военные события не ждут. Нет оснований опасаться и их укреплений на нашей территории — ведь и мы способны соорудить такие же. К тому же разве их укрепления помешают нашим кораблям плыть к их землям?

Морская служба дает нам больше опыта для боевых действий на суше, чем им дает сухопутная служба для войны на море. А научиться морскому делу нелегко: как и всякое другое, оно — искусство, и бесполезно заниматься им от случая к случаю. Правда, они могут наложить руку на сокровища Олимпийского и Дельфийского храмов и переманить у нас наемных иноземных моряков, но мы всегда можем привлечь собственных граждан и метеков, умеющих управлять кораблями.

Если пелопоннесцы вторгнутся в нашу страну по суше, мы двинемся к ним по морю. Опустошение же хотя бы одной части Пелопоннеса нельзя сравнить даже с разорением всей Аттики — у них нет, ничего взамен, а у нас масса земли и на островах, и на материке. Веди-ка сила моря, и мы обязаны быть готовы к тому, чтобы покинуть поля и жилища, но оберегать море и наш город. А главное — не вступать в битву с врагом, превосходящим нас численностью. Не землю и дома надо жалеть, а человеческие жизни.

Я не сомневаюсь в победе, если только вы не будете стремиться к новым завоеваниям и сами не будете себе создавать опасности. А спартанским послам ответим так: «Мы разрешим мегарянам пользоваться рынком и гаванями, если спартанцы прекратят изгнание чужеземцев, и предоставим независимость городам, которые были независимы раньше, если спартанцы позволят и своим городам жить по собственным законам. В соответствии с договором о мире мы готовы подчиниться решению третейского суда и не будем начинать войну». Вот ответ справедливый и достойный нашего города. Но помните, война все равно неизбежна, и чем охотнее мы примем вызов, тем с меньшей настойчивостью враги будут наступать на нас.

Уверенность Перикла передалась демосу. Если уж он, человек предусмотрительный и сдержанный, всегда и во всем привыкший действовать наверняка и избегавший риска, столь решительно призывает к войне, значит Афинам ничего не грозит.