Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 1, 2003

• Название: Новый мир. № 1, 2003
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Оттого-то почти ничего из прозы Геласимова и не застревает в сознании: прочел я, допустим, «Жажду» — и ничего не помню уже два дня спустя. О чем там речь? Герой вернулся из Чечни с обожженным лицом. Лицо это так уродливо, что он старается никому не показываться на глаза, надевает черные очки, избегает женщин. Он рисует очень хорошо и быстро (умудряясь за минуту набросать целую батальную сцену). В него, можно догадаться, тайно влюблена соседка, мать-одиночка. У него два друга-однополчанина, забыл уже, как зовут. Оба занимаются бизнесом. Есть и третий друг, который спивается, и двое других, прихватив героя, начинают его искать. Никого не находят, но ездят к однополчанам и очень много пьют, больше, чем у Хемингуэя. Что вы хотите, потерянное поколение. В детстве герой не знал родительской ласки, отец у него бабник, в конце концов ушедший из семьи, а отчим — идиот, из-за которого они теперь с матерью не могут увидеться. Единственным человеком, кому до героя было дело, оказывается очень толстый директор строительного училища, который таскал юного художника к себе, заставлял рисовать свои ботинки и постоянно пил. Пил он стаканами, бутылками, ящиками, ибо его сжигала жажда. Героя теперь она тоже сжигает. Да, совсем забыл: героя зовут Константин, что значит «Постоянный». В конце концов спивающегося друга находят, а соседка вроде как дает герою понять, что любит его. Сын соседкин, во всяком случае, точно любит. В финале он оглушительно сопит.

Есть вещи, о которых лучше не писать мейнстримную прозу, поскольку сами по себе они находятся за гранью мейнстримной жизни. Инна Булкина справедливо заметила, что в «Жажде» совсем нет чернухи, — но написать вещь на таком материале без чернухи практически невозможно. Та же Булкина замечает, что в «Жажде» имеется ритм, — но нельзя не заметить, что ритм этот чисто внешний, формальный, иногда навязчивый (сны и воспоминания героя через правильные интервалы прерываются картинками из его настоящего, кое-какие эпизоды рифмуются), тогда как внутренней структуры в повести попросту нет, как нет и сюжета, и развития характеров, и речевых характеристик… «Новые русские» говорят как в анекдотах. Омоновцы говорят как омоновцы. Чечня не изображается никак, иначе будет неполиткорректно: намекнуто на армейское воровство и оправданную жестокость федералов, есть сцена в госпитале, все вместе должно производить впечатление кровавой и бессмысленной бойни, но производит впечатление неумелой и бессмысленной спекуляции. В гениальность, уродливость и запои героя предлагается верить на слово, поскольку ни одного пластически убедительного описания у Геласимова опять же нет; нет пейзажа, портрета, точного словца. Зато есть тщательно замаскированное заимствование из одного такого военного писателя, Киплинг звали; был у него не самый сильный роман «Свет погас», так вот желательно было бы хоть талант герою придумать другой. Сделать его не художником, что ли, а музыкантом. В прозе Геласимова это легко, там почти все детали взаимозаменяемы.

Ну ладно, скажете вы, это Чечня, такая тема, что трудно избежать штампа. (Как будто обязательно писать о Чечне с интонациями Анны Политковской или уж сразу Эриха Марии Ремарка.) Но ведь в остальном-то Геласимов очень обаятелен, факт! Не факт, отвечу я вам: наиболее удачное пока его произведение — «Год обмана», на бумаге пока, кажется, не изданное. Но и там фабула до того вторична, что источник опознается с первого взгляда: богатый «новый русский» покупает своему сыну, мальчику трудному, проблемному, умному и нервному, игрушку — неудачливого сотрудника собственного офиса. Там начинается потом, конечно, всякая любовная линия, появляется обаятельная Марина с глазами Одри Хёпберн, едется всей компанией за границу… Даже на уровне названий прослеживается установка на Токареву — вспомним «День без вранья», а уж про судьбу Франсуа Перрена из фильма «Игрушка» я и напоминать не хочу. И все это читается легко и с интересом и забывается на другой день — чего еще нужно от литературы?

И тут уже позвольте вам этого не позволить. Кое-что еще от литературы требуется, хотите вы этого или нет. Нам, положим, в наше время деградации пороков (добродетели деградировали уже давно) любой текст, набранный буковками, кажется литературой. Вот и Ирина Роднянская в статье «Гамбургский ежик в тумане» обнаружила зияющую пустоту на месте самого понятия «гамбургский счет». Появилось очень много литературы, как говорится, в формате «Прозы. Ру», которую невозможно оценивать по традиционным критериям, потому что она по определению вне этих критериев, как детективы Платовой или рассказы Вик. Ерофеева, составившие сборник «Пупок». Однако либеральный подход к реальности диктует нам, что все действительное разумно, и на фоне текущей отечественной словесности Геласимов действительно скоро станет героем критических баталий. Стал же им Сенчин, пишущий на порядок лучше, но так же одинаково и так же, в общем, вторично. Время такое, что Бушков косит под Дюма, Акунин глядится Толстым, а Вадим Месяц попадает в «шорт-лист» «Букера».

В такую эпоху трудно требовать от литературы каких-то сверхдостижений. Однако не мешает помнить, что серьезная проза (о Чечне стыдно писать несерьезную) требует оригинальности, авторского почерка, ярких деталей, живых диалогов, лаконичных и точных описаний. По идее, читателя надо потрясать, удивлять, встряхивать, а не только баюкать. Желательна своя концепция истории или современности, а красоту героинь или героев хорошо бы подкреплять яркими портретами. С портретами вообще напряг ужасный: вот повесть «Фокс Малдер похож на свинью». Речь в ней идет о том, как совсем молодая учительница влюбилась в старшеклассника. Не ясно, чем он умудрился разбудить такую страсть (старшеклассника не видно совсем, как и повествователя). Однако поверим. Военрук, описанный в лучших токаревских традициях, — и тот живей и ярче, чем обе молодые учительницы; впрочем, оно и понятно — характерные роли играть легче, ты мне положительного героя сыграй, чтоб был живой… В чем смысл описанной истории и при чем тут Фокс Малдер — решительно непонятно, однако каждый вправе придумать собственную версию; если имеется в виду, что в роли Фокса Малдера — тайного агента-наблюдателя — выступил герой, случайно подглядевший любовную сцену между учительницей и учеником… тогда да, тогда они точно оба свиньи. Но он же вроде как ни в чем не виноват. Лежал в чуланчике при спортзале, покрыв себя матом, и ни гугу. Главное же — в чем итог трагедии этих картонных персонажей, в чем насущная ее важность для читателя? Не думайте, все это изложено очень хорошим слогом, весело так и остроумно, хотя и несколько фельетонно. С узнаваемыми (по-газетному) реалиями. То есть Геласимов действительно лучше почти всего, что вывешивается в Интернете, — почему и вызывает оголтелую ненависть у части сетевого сообщества, которая вообще писать не умеет. Вот только коммерческая сверхзадача из Геласимова слишком торчит — в противном случае автор умудрился бы хоть раз написать что-нибудь больное и честное. Задатки-то налицо.

Я не исключаю, что со временем Андрей Геласимов напишет замечательную прозу. Но верится в это слабо — во-первых, в Сети размещены двадцать его сочинений, и все — от стихотворений в прозе до романов — выдержаны в абсолютно одинаковой манере, которой автор владеет вполне уверенно. Во-вторых, чего ему беспокоиться? И так ведь канает. А у сетевого сообщества появился Свой Человек в большой литературе. Типа прорыв.

Дмитрий БЫКОВ.

Ветер судьбы Татьяна Бек. Узор из трещин. Стихи недавних лет. М., «ИК Аналитика», 2002, 110 стр

Редко, очень редко в современной поэзии бывает так, чтобы над страницами< книги столь явственно ощущался гул ветра судьбы, как это чувствуется в новой книге Татьяны Бек, где поэзия явлена как производное какого-то сверхусилия, где красота спорит с антикрасотой, а дыхание — с внутренним ритмом.

Не боялась огня и копья,
Не страшилась воды и недуга…
Пуще всех опасалась себя:
Глубины, закипающей глухо…

Разговор о таких стихах с неизбежностью выходит за пределы чисто критического анализа и разворачивается в размышление «об уделе человеческом».

Уже первое стихотворение ввергает читателя в смятенное турбулентное пространство, под перекрестные реплики двух голосов:

С крючка сорвавши макинтош,
Разгневанный — сказал сурово:
— Ты полоумная, ты врешь,
Ты ненадежна, будь здорова, —

где трудно определить, как и на чем строится этот диалог «в проемах ужаса и дрожи», пока не вынырнешь из него с последней и весьма знаменательной строчкой:

…Что нам делать, Боже!

Наверное, Т. Бек права, рискнув вот так начать свой «Узор из трещин». Не оставляя читателю времени на адаптацию к слегка «клинической» атмосфере конфликта и сразу настраивая на далеко не простое путешествие по вздыбленному лирическому ландшафту сборника.