Александр Хургин - Кладбище балалаек

• Название: Кладбище балалаек
• Автор: Александр Хургин
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94663-217-5

И нет, конечно же, никаких балалаек. Есть музыка первоклассной прозы, где все, что было в жизни человеческой «До», оказывается по духу и смыслу тем, что будет «После». Нет и «кладбищенских» настроений. «После» и «До» — два мира, описанные автором настолько пластично, что обнаружить границу не всегда удается. Да и нет, наверное, в повестях Хургина этой границы.

---

Да, кстати. Те же самые так называемые люди из интеллигентов задавали Саньку ещё один вопрос, каверзный до неприличия. Они спрашивали его, с ленинским, как говорится, прищуром:

— Зачем ты, — спрашивали, — на еврейке женился? Женился бы себе на нормальной русской женщине средней полосы, и всё у тебя было бы нормально.

Тут Санёк обычно отвечал не мудрствуя лукаво и вообще никак не мудрствуя:

— В следующий раз именно это я и сделаю, — давал, значит, авансом такое обещание.

И надо сказать, он его, будучи честным более или менее человеком, сдержал. Хотя мог бы и не сдерживать. В конце концов, на ком жениться, а на ком наоборот, — это личное дело каждого россиянина. Но Санёк женился. Причём именно на нормальной русской женщине.

Как она, такая нормальная и такая русская, попала к немцам и почему у них в стране постоянно проживала, об этом история недвусмысленно умалчивает. Может, со времён войны как-нибудь задержалась, может, приехала нелегально на заработки, погнавшись за длинным евро, а может, как тот же самый Санёк, — в качестве беженца от антисемитизма и нацизма. По линии еврейской эмиграции то есть. Да и кому какое собачье дело — как? Важно, что попала и оказалась на жизненном у Санька пути. И он на ней с первого взгляда женился. После чего наконец познал, что такое простое семейное счастье. На собственном, значит, личном опыте и на себе.

Впрочем, это счастье, как и любое другое счастье, оказалось хрупким, а следовательно недолговечным. Потому что и эта жена — даром, что нормальная и русская — от Санька ушла к чёртовой матери. К какому-то бля японцу. И главное так пророчески совпало, что Санёк в это время американскую бомбардировку Хиросимы изучал. А о довоенных битвах Красной армии с самураями — на озере Хасан и на реке Халхин-Гол — он и так всё знал досконально. Давным, можно сказать, давно.

Теперь, время от времени, Санёк сам у себя спрашивает: «К чему бы такое совпадение?» И сам себе время от времени отвечает: «Ни к чему».

Время надежд

В общем, так. И в данном случае чуда не произошло. И Нюша Крым серьёзно забеременела. Да не как все люди беременеют, обыденно, а от лица арабской национальности. Притом, будучи школьницей. Даже не последнего класса школьницей будучи. Ей по-хорошему нужно было ещё учиться, учиться и учиться, — а она, значит это, не удержалась в рамках приличий. И повела себя, как последняя женщина востока.

Мама Крым сделала вид, что ничего особенного не произошло. В смысле, что вообще не произошло ничего — такой вид она сделала. Что ещё она могла сделать, кроме этого вида? Слава Богу, у неё помимо Нюши было ещё в запасе двое детей. И на них можно было возложить свои, попранные Нюшей, надежды. Покуда дети ещё не до конца выросли. Когда ж на них и возлагать, если не в этом их нежном возрасте. На Нюшу в своё время она тоже возлагала надежды. До сей поры и до сего времени. А теперь, конечно, уже не возлагает.

И даже не потому что Нюша отдала юность свою неповторимую арабу преклонных годов и вот-вот сделает её бабушкой какого-нибудь аятоллы или Исмаила. А просто время надежд на Нюшу, видимо, прошло. Время надежд, оно же имеет свойство проходить. А араб Нюшин, если вдуматься в суть инцидента, ничем не отличается от иного не араба. Ну, в конце концов, что тут такого? Ну араб. С кем не бывает. Между прочим, он папу Крыма на хорошую должность устроил, араб этот нежелательный. И папа теперь развозит по городу пиццу на маленькой жёлтой машинке. Плюс к заработку коржи ему перепадают слегка бракованные. Довольно много коржей. Так что хлеб они фактически не покупают. А машинка эта маленькая весь день в его распоряжении находится, и можно на ней заехать куда надо по своим делам. Если они, конечно, есть. Бензину только купить за свои деньги. А то расход его неустанно контролируется хозяевами. Учёт и контроль у них тут превыше всего. Но папа Крым хозяев понимает. Бензин здесь дорогой. Впрочем, по сравнению с Гомелем здесь всё дорогое. И тем не менее.

В Гомеле что за жизнь была? Только и славы, что по итогам переписи — единственный караим в стране, раритет. Папа Крым, в смысле. А так никакой жизни в Гомеле не было. И надежд никаких не было. Ни на детей, ни в целом. Какие надежды, если папа Крым был по образованию педагог, а мама и вовсе без определённого места в жизни. Люша, младшая их дочка, говорила «домохозяка».

Так бы они, не выезжая за границу Беларуси, и прозябали всю жизнь до гроба. Вместе со всем белорусским народом. Если бы не счастливая случайность: папу Крыма назвали на базаре жидовской мордой. Прямо в присутствии мамы. Одна женщина, милая с виду. Подошла сзади и беззлобно так сказала:

— А ты куда, жидовская морда, лезешь?

Сначала мама Крым эту женщину умыла с ног до головы последними словами, а потом приступила к папе Крыму с форменным допросом:

— Ты кто? — сказала мама Крым. — Караим или не караим?

— Я караим, — сказал папа Крым.

— А чего она тебя жидовской мордой обругала?

— Потому что сволочь и антисемитка, — сказал папа Крым.

Тут мама Крым его остановила жестом руки:

— Ты погоди, — говорит. — Ты мне объясни, какая связь. Между вышеупомянутой мордой и караимской.

И папа Крым был вынужден открыть маме, что караимы — это фактически евреи и есть. Только крымская их разновидность. Отсюда и фамилия его географическая происходит. Конечно, мама Крым пришла в восторг — от того, что папа у них не только педагог, но и караим. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Да-а, если б она знала, что Нюша здесь, в новой Германии, породнится с арабским миром, возможно, она бы папиной экзотической национальностью и не стала пользоваться так целенаправленно, но что об этом теперь говорить. Теперь Нюша отрезанный кусок. В том смысле, что бросила родную семью и живёт со своим арабом обособленно, вне пределов досягаемости. Араб, после того как папу Крыма на работу устроил, сказал ему:

— Я тебе, — сказал, — доброе дело сделал? Сделал. И ты мне сделай.

Папа Крым говорит:

— Конечно, сделаю. А какое?

— Сделай, чтоб я ни тебя, ни жену твою никогда больше не видел. И про Нюшу — забудьте.

К слову, школу Нюша тоже бросила. Это понятно. Не ходить же туда с животом ярко выраженным и очерченным. Школа же — это для детей заведение, а не для мам, пускай ещё только будущих.

С другой стороны, если откровенно вспомнить, Нюша и в Гомеле порывалась спать черт-те с кем. А может, и успешно спала. Да скорее всего спала. Мама Крым давно замечала за ней всякое такое, женское. И училась Нюша всегда так себе, без фанатизма. Хоть тут, хоть там. Так может, всё оно и к лучшему? А если не к лучшему, то и не к худшему. Ведь араб же её, слава Богу, не террорист какой-нибудь, алькаедовец, а беженец от своих же арабов. Причём кулинар — золотые руки. В двух гастрономах работает — в русском и вьетнамском. И в обоих его бесконечно уважают. Нюша тоже поесть любит не на шутку. А готовить не умеет. Потому что где бы она могла кулинарному искусству обучиться? Мама Крым умеет чай кипятить, бутерброды мазать и борщ разогревать, но Нюшу она этому не учила. Она и других своих детей ничему не учила. Ни хорошему, ни плохому. Они откуда-то сами всего набирались.

Мама Крым спрашивала у папы Крыма:

— Ну откуда, скажи, в них это или то? Из окружающей среды, что ли?

А папа Крым ей отвечал:

— Твоё, — отвечал, — пагубное влияние. — И замыкался в себе.

Караимы — они народ замкнутый. А папа Крым, как уже было сказано, караим. Поэтому он и замыкался. Имея на то все видимые основания. Ведь Нюша — это что, это ладно! Нюша — это ещё куда ни шло. А вот Стёпка… Хороший, в сущности, парень. После Нюши папа и мама Крым, естественно, свои надежды на него переложили. Папа Крым сказал:

— Стёпка — это вам не Нюша. Стёпка от пожилого араба не родит.

Но он ошибся. То есть нет, конечно, ни от кого Стёпка не родил. Упаси Бог. Он — хуже, он заболел. Редкой в Германии болезнью клептоманией. Что неизлечимо. Другими словами, стал он велосипеды маниакально воровать и тырить. Все подряд. У него уже этих велосипедов скопилось, как гуталину, девать некуда, а он всё тырил и тырил. Папа Крым его даже побил за это, хотя бить больного ребёнка непедагогично. А Стёпка побои снёс и сказал:

— Да у них тут всего столько, что никто и не заметит.

Однако, собаки, заметили, взяли с поличным и все велосипеды конфисковали в пользу их бывших владельцев. Ну все до единого. И в полицию отвезли на бело-зеленой машине. Дело, само собой, завели личное и ещё в газете написали. Чтоб косвенно опозорить всех так называемых русских иммигрантов. У них же тут скука смертная кругом, в газетах не о чем писать, вот они и написали про Стёпку. И портрет его поместили. Прославили.

Стёпка, надо отдать ему должное, на привод в полицию и потерю всех велосипедов спокойно реагировал, стоически. А на газету нет. Особенно на свой портрет в ней. Очень болезненно он на портрет реагировал.