Клаудио Наранхо - ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПИЯ

• Название: ГЕШТАЛЬТ - ТЕРАПИЯ
• Автор: Клаудио Наранхо
• Издательство: НПО «МОДЭК»
• Жанр: Психология
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-87224-083-Х

Гештальт-терапия является наиболее значительной областью психотерапии. Уникальность Гештальт-терапии состоит в том, что эта система построена скорее на интуитивном, эзотерическом понимании, чем на теории. Есть много хороших, солидных, компетентных работ в области психотерапии, но мало таких, которые можно назвать праздником. Эта книга- праздник, вдохновение, эрудиция, завершенность. Она отличается глубиной анализа, основанного на потоке наблюдений, ясностью стиля изложения

Эта книга, раскрывающая некоторые глубинные проблемы психотерапии, будет полезной и для специалистов, и для широкого круга заинтересованных читателей.

---

Так чем же занимался Фритц в период, который я назвал «расцветом его гения»? Каковы качества его ума? Чем вызван его необычный успех? Я говорю о времени, когда люди стали стекаться в Эзален с Восточного Побережья - представители всех направлений психотерапии, включая психоанализ,- как будто чтобы увидеть чудотворца в действии.

А все произошло за один час терапии, прецедента которой не было. Иногда говорят, что Мильтон Эриксон был таким же гением. Если и есть кто, с кем можно сравнить, так это Эриксон, поскольку я сомневаюсь, что у Фрейда был такой же терапевтический гений, несмотря на его важный вклад в психологию и культуру. Мы почувствовали (а под «мы» я имею в виду Виржинию Сатир, Джерри Гринвальда, Уильяма Голдинга, Эйба Левицки и других из моей первой учебной группы), что стоим перед чем-то совершенно уникальным, абсолютно новым. Таким оно и было, хотя сегодня стало вполне обычным.

Элементом этого являлось нечто, называемое сегодня «диалогичным». Должен заметить, что хотя Фритц и знал о Бабере, лексика Бабера входит в Гештальт очень медленно. В основном использовалось старое (Нью-Йорское) слово «контакт». Мне оно несколько не нравится из-за его двусмысленности. Оно, конечно же, показывает правильное направление, однако под ним можно понимать сопротивление как с внутренним миром, так и с внешним, иногда оно обозначает сенсорный контакт, иногда моторный, а это совершенно разные вещи. Я думаю, полезнее было бы держать про запас слово «осознание» для контакта с переживанием. Также, когда мы имеем в виду межличностную ситуацию и заимствуем слово «контакт» из мира механики, в нем чего-то не хватает, поскольку им не удается передать большее, чем сенсорно-моторный контакт, что является наиболее существенной частью сенсорно-моторного контакта, контакта «от сердца к сердцу», от сущности к сущности или от центра к центру, что Бабер называет «столкновением» или «отношением». Несмотря на некоторое различие в баберовском использовании «столкновения» и «отношения», оба термина имеют связь с ощущением другого как субъекта, с ощущением другого кого-то вне пределов объекта мышления, манипуляции или, желания. Подход в способности воспринимать «другого» как «Ты», а «Я», которое выглядит как «Ты»,- вовсе не то же, что «Я», которое выглядит как «Это» (как говорит Бабер в начале своей работы «Я» и «Ты») - в этом подходе и добровольность, и необусловленность.

Полагаю, что у Фритца было нечто, развитое им до необычного уровня: способность присутствовать, быть. Присутствовать, быть в жизни, заставить другого прочувствовать свое бытие. Иногда он мог произвести из этого психотерапевтическую интервенцию. «Кто это мне говорит?» Когда однажды я ответил ему: «Я это говорю»,- он бросил: «Ты? Я не слышу тебя». Целью подобных высказываний является не внешнее поведение, когда кто-то смотрит на пол или на кого-нибудь другого, вместо налаживания непосредственного контакта. Иногда все внешние признаки контакта в наличии, но чего-то глубинного не хватает. [78] Ты говоришь со мной?»,- мог затем сказать Фритц: «Не чувствую, чтобы ты обращался ко мне». Это очень тонко. Это уже иная сфера - сфера личностной сути и бытия вне биологических аспектов.

Мне думается, что эта тончайшая сфера контакта являлась элементом его «диалогической» деятельности. Если положить «диалогическую терапию» как синоним «терапии через общение» (по Фрейду), то он был чрезвычайно диалогичен, и мне кажется, что Фридман был совершенно несправедлив к нему в своей книге по данному вопросу3. Повстречавшись с Фридманом некоторое время назад в Швейцарии на конференции, посвященной теме «Оздоровление Земли и перспективы на будущее», я составил о нем очень хорошее мнение, мне казалось, что его выступление о Бабере совершенно совпадает с тем, что могло быть сказано Фритцем по баберовской концепции «священной войны» с оппонентом и проблеме ответственности за словесную «дуэль». «Фритцевым» был и его подход к общению и контакту: он дискутировал с духом «Нового Поколения» по поводу поощрения последним чувственности братства и тождественности без надлежащего признания различий и пределов.

Получив после встречи с Фридманом его книгу, я был немало удивлен, обнаружив его приверженность юнгианцам, поддержку любой другой школы, но только не геш-тальтистов! Удивлен, поскольку я считаю, что Гештальт сделал больше, чем любой другой подход, для высвобождения сегодняшней психотерапии от фиксированных ролей и приемов, поскольку пример Гештальта воодушевил психотерапию в целом к стремлению к большей свободе терапев та, к видению в нем индивида, а не зеркало или техническое средство.

Фритц был также и великим манипулятором - в одной из бесед он сам так определил свои действия. Но, кроме всего прочего, он был тем, кто использовал себя, если можно сказать «использовал» о том, что двигало им из веры в главенство столкновения над остальным. Только в отношении Р.Д.Леинга можно сказать, я полагаю, что терапия и жизнь настолько близки друг другу, что различие между терапией и внешней ситуацией столь несущественно.

Другим элементом экстраординарности присутствия Фритца является то, что уже в шестидесятые (после одного из его курсов) я назвал «такчтожестью». Мне потребовалось время, чтобы разобраться, что его «такчтожесть» той же природы, что он называл «творческой индеферентностью». Выражением этого была его необыкновенная способность противостоять манипуляции. Его не затягивала ни одна игра, он умел оставаться нейтральным. Безусловно, это является частью золотого правила психоанализа по развитию нейтральности, но его нейтральность была просто потрясающей, она не зависела ни от сказанного, ни от несказанного, ни от того, сидишь ты или стоишь, она была похожа на полную буддистскую отрешенность. Совершенно спонтанно Фритц обрел необыкновенную отрешенность, и это хорошо проявлялось особенно при инсценировках, т.е. в присутствии индивида, обыгрывающего боль; в этих случаях он обычно говорил: «Так что с того? Ты всю жизнь собираешься оплакивать прошлое?»

Этим он способствовал отношению к «здесь-и-теперь», наиболее здоровому отношению по принятию жизненной боли, какой бы она ни была, зная, что означает игра «бедный я» и что сознание до тех пор ограничено, пока мы избегаем боли. То было частью его внутренней теории психотерапии: пока мы не хотим страдания, мы не видим, то было частью его практики введения и даже подталкивания к противостоянию боли. В этом Фритц часто сравнивал себя с хирургом.

Еще одной характеристикой этого периода жизни Фритца будет, так сказать, совершенство в несовершенном. В нем было величие, но величие парадоксальное, как я вчера высказал в одном из анекдотов, пришедших на ум в связи с просьбой поделиться воспоминаниями о нем в конце ужина перед конференцией. Мне кажется, что, когда говоришь о Фритце, само собой получается, что рассказ выливается во всякие его «штучки». Может, нас именно это всегда и интересует в анекдотах, но он то на самом деле не был «сукиным сыном». Он сам как-то высказался о себе, что он «на 50 % сукин сын, а на 50 % сын божий». Именно в этом тождестве и кроется его уникальность - в равенстве святости и обычности, в неповторимости и свободе не быть животным (т.е. биологическим существом) и даже в свободе быть эгоистичным. Вспоминается ответ Фрейда Бинсвангеру, когда Бинсвангер выговаривал под конец своей жизни Фрейду за то, что он так настаивает на животном аспекте человека. Фрейд ответил: «Я попытался напомнить человеку, что он тоже животное».

И здесь есть то же самое, но и еще что-то - не могу уйти от этого слова - мистическое. Нечто, о чем не говорят и не пишут, разве что только в буддизме или в суфизме, в которых имеется понятие высшей мудрости, одеянием которой является поведение или манера говорить, кажущиеся возмутительными или даже идиотскими. Вдобавок к перевернутости мудрости в перевернутом мире, о чем хорошо говорит Идрис Шах в «Мудрости Идиотов», я думаю, что «Мудрость придурка» порождает явление, о котором еще не говорили. Существуют люди настолько развитые, что даже их придурковатость становится мудростью для других, даже ошибки которых принимаются за благодеяния. Я попытался, выразить это в интервью, которое Джек Гейне цитирует в своей книге [79], говоря, что ненавистность Фритца стала даром для его пациентов, помогая лечению их неврозов. Д-р Шнейк, психотерапевт из Чили, написавшая вступление к испанскому переводу книги Гейнса и никогда не видевшая Перлса, посчитала, что я его неправильно понимаю, что я не верю в то, что он хороший, добрый человек. Она высказала мнение, что я должен был сказать, что Фритц хотел разрушить их эго, а не разрушить их самих. Но это уже какая-то мистика, сам Фритц отверг бы такой обезличенный язык.

В людях, достаточно развитых на пути трансформации, есть такая сила, что их выходки спонтанно связываются с их фундаментальной ориентацией, не принимая во внимание внешнюю сторону дела - так, подобно Мефистофелю Фауста, они делают добро, не стараясь быть добрыми. Этот редкий феномен был точно подмечен кем-то, написавшим издательское рекламное объявление на обложке той же книги, где говорится, что феномен Фритца Перлса в том, что «у него одновременно были и рога и нимб». Его нимб происходит, вероятно, из сознания рогов.