Дмитрий Засосов - Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев

• Название: Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев
• Автор: Дмитрий Засосов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02395-1

Авторы книги — юрист Д. А. Засосов и инженер-путеец В. И. Пызин — принадлежали к последнему поколению истинных петербуржцев. В их воспоминаниях о жизни, быте и нравах столичного города конца XIX — начала XX века нашел отражение взгляд на Петербург представителей демократической интеллигенции России. Авторы, одаренные наблюдательностью и чувством юмора, увлекательно рассказывают о жизни петербуржцев различных сословий предреволюционной поры.

Книгу дополняют обширные комментарии, которые содержат любопытные сведения из истории Петербурга, и многочисленные иллюстрации.

---

Работа носаков происходила следующим порядком. Они выстраивались у штабелей досок цепочкой. Второй поднимал за один конец несколько досок и ставил их в наклонное положение, упирающимися передним концом. Первый подставлял плечо с кожаной подушкой[30]. Затем второй подставлял плечо, третий ему нагружал и т. д. Носаки ловко находили центр тяжести подаваемого груза и переносили его «на рысях». Особенно тяжело было им при сильном ветре — доски парусило, носаков разворачивало.

Когда груз был в мешках, кулях и вообще крупными «местами», работали крючники[31], таская груз на спине, удерживая его своим крюком, отсюда название «крючник». Работа была изнурительной: у причала часто скапливалось несколько барж, и приходилось таскать груз с пятого-шестого судна, а на берегу укладывать в высокие штабеля. Чтобы скорее справиться с работой, крючники брали по 2–3 мешка на спину, а мешок весил около 4 пудов, кули с солью были в два раза тяжелее. Слышались профессиональные словечки-приказы: «Наливай!» — клади на спину, — двое «наливали» третьему. «Даешь!» — кричал крючник, подставляя спину. Одежда крючников — брезентовая куртка с ватной спиной, спереди карманы, по краям обшитые кумачом, медные тщательно начищенные пуговицы «для форса».

Все эти грузчики были сезонниками, жили в ужасных условиях: в тесных грязных помещениях, спали на нарах, часто без подстилки. И это после 12-часового тяжелого труда![32]

Круглый лес приходил в плотах, которые в пределах города проводились буксирными пароходами. Как правило, плот или даже целая гонка из плотов перед мостом бралась буксиром «наотуру», то есть плоты спускались по течению первыми, а пароход после разворота, находясь выше их по течению, спускал плоты на буксире, точно направляя их в пролет моста. Круглого леса в плотах приходило очень много для нужд строек, лесопильных и деревообделочных заводов, бумажных фабрик, частично для экспорта. Плоты ставились под разгрузку или у специальных лесных складов, или фабрик и заводов для их обработки. Разгрузка производилась вручную при помощи веревок, с выкаткой по наклонным слегам, с укладкой в штабеля.

Реки и каналы Петербурга оживлялись своеобразными контурами лайб. Теперь это слово забыто. Лайба — это двухмачтовая или трехмачтовая парусная шхуна[33] небольшого водоизмещения. Прибрежные жители Финского залива из Эстонии и Финляндии доставляли на лайбах в Петербург дрова, песок, лес, картофель и даже ягоды. Эти лайбы, управляемые хорошими моряками, загруженные почти до фальшбортов, пускались в плавание в любую погоду, даже при штормах. Они бросали якоря у маяков в устьях Невы и Невок, а также у Синефлагской мели[34], поднимали синий флаг, вызывая тем самым буксирный пароход для вывода их к причалам. Многие лайбы проводились под разводные мосты в центр города.

Посмотришь с Калинкина моста вниз по Фонтанке — целый лес мачт с переплетенными снастями. Бушприты лайб прямо лежали на стенках набережных, которые были завалены выгруженным товаром. Любой товар не залеживался, его покупали и увозили, лишь бы цена была посходнее.

Около разгружаемых лайб и барж сновали на лодчонках или бродили по набережной хищники разного рода: «пираты», скободеры и пикальщики. «Пираты» тащили что плохо лежит или поднимали со дна длинными клещами упавшие кирпичи и другой тонущий товар. Пикальщики ходили вдоль набережных с пикалкой и вылавливали плывшие дрова, доски и пр. Пикалка — это деревянная колобашка, на одном конце которой было кольцо с веревкой, на другом торчал гвоздь. Пикальщик нацеливался, бросал свою пикалку в полено и вытаскивал его. Так он заготовлял себе дрова на зиму. Пикаленьем развлекались и мальчишки более состоятельных родителей, но они не уносили добычу домой, а отдавали ее нуждающимся собратьям. Скободеры тайком вырывали из барж скобы, петли, барочные гвозди.

С наступлением теплой погоды закипала жизнь в яхт-клубах[35] и на территориях гребных обществ: ремонтировались, красились яхты и лодки, просушивались и чинились паруса — спортсмены готовились к открытию сезона. Самым привилегированным был Санкт-Петербургский императорский яхт-клуб на Крестовском острове. Скромнее был Невский яхт-клуб, гавань которого находилась на Шкиперском протоке, около кроншпицев[36] Галерной гавани Васильевского острова. Остальные клубы принимали членами скромных тружеников и рабочих.

Каждый яхт-клуб имел свой флаг и форму, а каждый судовладелец — свой вымпел. У более богатых и привилегированных яхт-клубов и форма была побогаче. Например, командор и вице-командор Императорского яхт-клуба при полном параде надевали треуголку, морской вицмундир[37] и кортик, совсем как адмиралы настоящей эскадры начала XIX века. Гребные общества тоже имели форму, только более скромную.

Ремонт, окраска и спуск на воду в богатых яхт-клубах производились рабочими, а сами суда обслуживались матросами. В других клубах все эти работы и обслуживание осуществлялись самими спортсменами-любителями.

В мае яхт-клубы назначали открытие, так называемый подъем флага. В богатых клубах суда, украшенные флагами, выводились на рейд. На открытие приезжали особо почетные гости. Торжество начиналось молебствием. Вся публика собиралась вокруг береговой мачты. Звучали речи, сначала командоров, излагавших в высоком стиле задачи, цели и планы нового сезона, благодарили гостей за честь прибытия. Речь заканчивалась здравицей в честь парусного спорта и пожеланиями его процветания. Потом произносили речи гости, превозносившие хвалу яхт-клубам и особенно командорам. Речи покрывались аплодисментами, тушами оркестра и криками «ура!». Затем звучала громовая команда: «На флаг!» Наступала самая торжественная минута. Все замирало. Эту тишину наконец разрезала команда: «Флаг поднять!» Флаг комочком летел к вершине гафеля[38] и там сильным рывком фала[39] в умелых руках боцмана раскрывался и трепетал на ветру. Оркестр играл гимн, все кричали «ура!». Старинные, сохранившиеся еще в яхт-клубе пушки палили, салютуя торжеству. В клубах гребных обществ это событие праздновалось скромнее — без молебствия и пушечной пальбы.

В течение лета клубы организовывали эскадренные плавания до Кронштадта, в шхеры, в Ревель и дальше, за границу.

Кроме парусных яхт различных типов — шхун, тендеров, швертботов — были и моторные яхты, с каютами и без кают, различных размеров. Многие любители водного спорта имели свои ялы и причальные плоты[40].

Летом многие обыватели, в том числе и рабочие, занимались рыбной ловлей, выезжали на Неву, Невки, взморье на самодельных плоскодонных лодках, по субботам даже с ночевкой. Можно было наблюдать особый род рыбной ловли — с тони[41]. На берегу небольшой деревянный барак, около него на воде плот, на котором укреплен ручной вертикальный ворот. На лодке заводился невод, выбирался он воротом. Иногда веселая компания после бессонной ночи рано утром приезжала на тоню, гости просили рыбаков забросить на счастье невод, покупали эту тоню[42], помогали вытаскивать сети; пойманная рыба принадлежала им, но они выбирали себе на уху только самую крупную, тут же ее варили и угощали рыбаков, а остальную рыбу отдавали рыбакам. После изысканной закуски в ресторане юшка (так называли уху), сваренная в закопченном котелке на костре, казалась по контрасту особенно вкусной. Много таких компаний приезжало в белые ночи.

Кто же были эти рыбаки? Большей частью жители села Рыбацкого. Когда-то их деды и прадеды за участие в победоносных сражениях были пожалованы Екатериной II всеми рыбными угодьями по Неве и Невкам «безвозмездно и навечно». В свое время в селе Рыбацком стоял обелиск[43] в память этого акта.

На Неве и Невках стояли плоты с лодками, называемые почему-то местными жителями фофанами, которые отдавались внаем почасно. В праздники трудовой люд целыми семьями катался на этих фофанах с гармошкой и песнями. На реках царствовало непринужденное веселье.

С водой связана также охота на водоплавающую птицу. В тростниках и камышах взморья водилось много дичи. Охотники выезжали на самодельных плоскодонках, над которыми устраивали небольшие домики из камыша, что позволяло им близко подходить к птице, не пугая ее; шалаши защищали их от дождя. Возвращались они с богатым обычно трофеем: кряквы, чирки, турухтаны (отсюда и название заболоченных островков вблизи деревни Автово — Турухтанные).

Жители Петербурга любили купаться. Пляжей тогда не было в пределах города, загорать не было принято. Купальных костюмов не надевали и купались в закрытых купальнях, установленных на Неве и Невках, где петербуржец за пятачок мог в жаркий день погрузить свое бренное тело в прохладные воды Невы. Большая купальня находилась против памятника Петру I. Такого рода купальня представляла собою большой плот, середина которого была вырезана, и в вырез опускался решетчатый ящик, чтобы купающиеся не тонули. По периметру плот был зашит сплошным забором, который служил задней стенкой будочек-кабинок. Посетитель платил пятачок в кассу, и ему выдавали не билет, а ключ с номером кабины. Хорошие пловцы обычно не купались в ящиках, а выходили через особую дверь наружу плота, откуда бросались в воду. Осенью эти купальни отводились в затишье, где и зимовали.