Михаил Литов - Московский гость

• Название: Московский гость
• Автор: Михаил Литов
• Издательство: Принт Мастер
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 966-7387-42-9

Рукопись романа «Московский гость», прежде чем воплотиться в данную книгу, таинственным образом исчезала в редакциях разных журналов и издательств. Ответственные люди этих редакций лишь недоуменно разводили руками. А возрождалась рукопись уже не столько в силу вмешательства неведомых сил, сколько благодаря настойчивому труду ее автора. Впрочем, немало таинственных событий происходит и в самом романе.

---

— Буду. Еще бы! Я слушаюсь тебя с самого начала.

— Это правда?

— Правда. Только дай мне вздохнуть посвободнее, воздуха не хватает… Привстань…

— Я отпущу тебя, если ты поклянешься, что отныне будешь исполнять любое мое желание.

— Я и раньше так поступал…

— А теперь будет иначе, немножко иначе… несколько изменится характер самих приказов. Может быть, они покажутся тебе даже мрачными, как бы бесчеловечными… но ты все равно должен их выполнять, понимаешь?

— Но что я должен делать? — вскрикнул Руслан с тревогой.

— Я скажу… В свое время. Допустим, я велю тебе поцеловать жирную грязную свинью в пятачок, что ты на это ответишь, мой нежный мальчуган? А если я прикажу убить человека, не человека даже… а живое существо, но особое живое существо, с необыкновенными задатками, ты сделаешь это? — да! ты сделаешь!

Катюша зашевелилась, но только для того, чтобы встать коленями на спину своего дружка. Руслан застонал под их каменной мощью.

— Покорись! — крикнула вдова.

У Руслана сперло дыхание, и он не мог выговорить ни слова. Катюша полагала, кажется, что в парне заговорила гордыня, нечто такое, с чем ей еще предстоит изрядно повозиться, зато Греховников уловил в Руслане всего лишь полузадушенного цыпленка. Ему стало жаль это несчастное, лишенное разума и воли создание, и он с затаенным негодованием прошептал:

— Он покорился, оставь его…

Шепот полетел на берег ручейка, слегка коснулся слуха вдовы, и она тревожно огляделась. На мгновение ее взгляд пересекся со взглядом писателя, но если для него это стало обдающей жаром, сумасшедшей, исполненной страсти, любви и предвкушения смерти явью, то для нее осталось тайной, просто невыявленной абстракцией, поскольку она так и не различила Питирима Николаевича в гуще деревьев.

10. Мы вышли из шинели фаталиста

Образумилов с Членовым, соблюдая определенную таинственность, доставили Леонида Егоровича в Кормленщиково и поместили в заблаговременно снятом номере, чтобы он мог отдохнуть перед выступлением. Сами же они отправились побродить по поселку, освоиться с территорией, присмотреться к съехавшимся на торжества людям и прислушаться к их настроениям. Издали доносился стук молотков: это рабочие заканчивали возведение трибуны, на которую и предстояло взойти Леониду Егоровичу. Вскоре к партийцам, которые шли важно, заложив руки за спину и озирая окрестности с особой пристальностью, присоединился банкир и владелец магазина эротических принадлежностей Иволгин.

Когда они более или менее случайно ступили на дорогу, ведущую к Воскресенскому храму и могиле поэта, Иволгин с высоты своего большого роста окинул внимательным взглядом торговцев, здесь действовавших с фантастической, неотразимой назойливостью, расправил плечи и сурово объявил:

— Скоро будем брать власть. У этих спекулянтов и трутней нет никакого будущего!

В беловодской партийной ячейке Иволгина любили за его склонность резать правду-матку и, как он сам говорил, своевременно брать быка за рога. Его политическая активность то и дело перетекала в радикализм, по крайней мере на словах. Это был крепко сбитый мужик с веснущатым широким и открытым лицом, с которого не сходила добродушная улыбка, — о таких лицах в более или менее уютные, благополучные времена говорят, что они «хорошие». Может быть, потому, что у него было хорошее лицо, Иволгин и социализм проповедовал выдающийся и многообещающий, «с человеческим лицом», как его окрестили достойные высшей похвалы теоретики, хотя не скрывал, что торгашей и трутней придется убирать с пути к этому социализму без всякой жалости и с немалым пролитием крови.

Членов в партии именно с Иволгиным более всего и сблизился, пожалуй, после того, как в писательском объединении его насильственно освободили от всяких доходных нагрузок и за ним прочно утвердилась слава бездарного писаки, для Членова только Иволгин и остался единственным другом и опорой. Начинал Иволгин с того, что подвизался в партийной философии, но едва наступила смута, тотчас переквалифицировался в финансиста. Он больше не пережевывал марксистские догмы, зато с безусловной искренностью заявлял о своей извечной готовности «взяться за революционную практику по первому зову». Капиталистические успехи Иволгина не стали камнем преткновения в его дружбе с Членовым, однако неизбывно подкармливали социальное изумление последнего. Разве Иволгин, предвещающий скорый крах новому строю и горячо желающий стать могильщиком нуворишей, сам не является торгашом и трутнем? Это он-то, банкир и продавец презервативов, искусственных членов и плеток для истязания мазохистов? Нет, не понимал прямолинейный Членов, что его друг, имея в социальной среде как бы двойное гражданство, именно в силу этого чувствует себя в своей тарелке, превосходным парнем, у которого разные противоречивые наклонности души после долгой борьбы наконец достигли единства.

— Когда я вижу рожи этих людей, нагло пытающихся всучить нам товар далеко не лучшего качества, да еще по непомерно раздутой цене, — беззаботно развивал свою мысль Иволгин, — я понимаю, что мое праведное негодование не вмещается ни в классические каноны, ни в какую-то там общественно- политическую формацию, ни в перевернутого с головы на ноги Гегеля и, — прогулочный трибун перевел дух и тут же, пока его не прервали, продолжил свой словно бескрайний период, — что от всего марксистского наследства, а также от сочинений Ленина и иже с ним, для нас не утратила актуальность только одна фраза: булыжник — оружие пролетариата. У тебя что-то унылый вид, Орестушка, — со смехом перекинулся он вдруг на Членова. — Не грусти, товарищ. Верь! И запасайся булыжниками.

Членов хотел было возобновить давний спор, напомнив Иволгину, что жирует тот исключительно за счет украденных у народа денег, которыми, кстати сказать, делится с партией без достаточной щедрости. Но в этот момент их догнал молодой человек весьма внушительных габаритов, в белой рубахе и черных брюках, с отменно повязанным галстуком кремового цвета.

— С вами хочет говорить шеф, — официальным тоном произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно и глядя куда-то в видимую ему одному середину троицы.

Образумилов тотчас пришел в ярость, его возмутило, что на пороге его триумфа находится человек, не ищущий с ним встречи, а присылающий за ним своего прислужника.

— Шеф? — крикнул он. — Кто такой?

— Герман Федорович Затейщиков, — невозмутимо ответил вестник. — Кащей.

Будущий вождь сник. Он понял, что в данном случае следует посадить под замок свою врожденную пылкость, ибо Затейщиков, он же Кащей, не тот человек, с которым можно шутить. Членов же только знал понаслышке о Затейщикове как о преуспевшем дельце. Ему казалось смешным, что новоявленный хозяин жизни любит возникшую где-то на бурных перепадах его биографии кличку Кащей, а в задушевные минуты, как утверждали разносчики сплетен, даже просит называть его просто Яшей. Каких-либо претензий или вопросов у Яши лично к нему, Членову, быть, естественно, не могло, и упражняющийся в изящной словесности буревестник промолчал, давая тем самым согласие на эту неожиданную встречу. Сказать того же о Иволгине никак нельзя. Он издал звук слабости и беспомощного изумления. Его глаза испуганно и плутовато забегали по сторонам, и при этом они каждый раз натыкались на габаритного посланника, так что тот, и сам, может быть, того не желая, создавал у Иволгина остросюжетную иллюзию, будто он окружен со всех сторон, обложен, как зверь.

Пока шли к месту встречи, он постарался взять себя в руки. Герман Федорович Затейщиков сидел на пластмассовом стуле, упираясь согнутой в локте рукой в белый круглый столик, на котором возвышались бутылка вина с красочной этикеткой и наполовину опорожненный бокал. За его спиной неподвижно громоздились дебелые телохранители, а за ними виднелась поставленная пирамидой палатка, из тыла которой доносился аппетитный запах шашлыка. В своем белоснежном костюме, с унизавшими пальцы перстнями и с серьгой в ушах Кащей был великолепен, как поющий цыган, и за этим великолепием было невозможно распознать его возраст, как под превосходным загаром, хрестоматийно обрекавшим бизнесмена на роль загадочного незнакомца, таяли истинные черты его лица. Он вдруг вытянул свои длинные ноги, обутые в белые, под стать костюму, штиблеты, и надолго задержал на них взгляд. Партийцы стояли, переминаясь с ноги на ногу, тревожно переглядываясь, и ждали, что будет дальше.

— Штиблеты шиты на заказ, — сообщил Затейщиков. — Хорошая работа! Я за них выложил четыре тысячи долларов.

— Неужели? — выкрикнул пораженный Членов.

Но Герман Федорович своим затуманенным взглядом улетевшего в поднебесье песенника смотрел не на него, а на Образумилова, и тому пришлось держать ответ.