Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем

• Название: Не спрашивайте меня ни о чем
• Автор: Андрис Пуриньш
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Повесть о выпускниках школы, о формировании в молодом человеке нравственного идеала, о первой любви.

---

Я собирался поступать на работу. Я не понимал эти ахи и охи старших: «Ах, школьные годы, школьные годы! Славное было времечко, да не вернется!» Наивно — дальше некуда. Отсидели бы они ежедневно в среднем до шесть уроков хоть одну неделю, а тогда мы послушали бы, что они запоют! То-то и оно!

Дома не возражали против моего намерения пойти на завод. Фатер говорил, что от работы у меня появится хребет. Однако я знал, что ни он, ни мама не в восторге от моей идеи. Они предпочитали, чтобы я закончил школу. Они надеялись, что, может, я все-таки надумаю учиться дальше. Когда я сказал, что школу доконаю в вечернем варианте, они не поверили в серьезность моего намерения. Надо сказать, я и сам-то не очень верил. Днем работа, вечером школа — такую каторжную нагрузку я уж точно не выдержал бы.

Жаль, конечно, что, когда подамся в работяги, придется расстаться с ребятами. Но если как следует подумать, то ничего страшного не случится. Пока они в школе, я на работе. В конечном счете одно и то же. И к тому же у меня в кармане деньги.

— Факт весьма забавный, — иронически заявил Фред, когда я все рассказал ему. — Наверно, книжек про завод начитался. Сам-то ты ведь представления не имеешь о том, что такое работа.

— Ничего не начитался! Сам ты не имеешь о ней представления, — отпарировал я, хотя и был не прав. Фред и Эдгар в летние каникулы вместе подрабатывали, начиная с седьмого класса. Исключением было только нынешнее лето, быть может, последнее целиком свободное, потому что неизвестно, каким еще будет следующее. Со средней школой через год ведь будет покончено.

— Опротивела мне школьная лямка, — сказал я. — А потом — мне нужны деньги.

— Всем нужны деньги, — протянул Фред. — А ты как будто испытываешь в них особо острый недостаток.

— Не то чтобы очень уж острый, но нету столько, сколько требуется. И еще мне необходимо, чтобы деньги были сразу, а не по два-три рубля каждый день. Мне иногда, может, надо истратить две красненькие за раз, а на следующий день понадобится всего двадцать копеек.

Эдгар со своей группой «Пестрые черепахи» давал первый концерт в сезоне. Не в том смысле, что он самолично руководил группой. Эдгар только играл на гитаре и пел вместе с другими, и в нескольких номерах у него были сольные куски. Руководил группой Толстый Бен, или Беньямин — это было его настоящее имя, — лупивший в барабан и не обижавшийся, когда его называли Толстым. Во всяком случае, так утверждал Эдгар.

«Пестрые черепахи» подготовили новую программу.

В так называемом молодежном кафе изредка предоставляли возможность выступить той или иной стихийно образовавшейся группе. И тогда вечер принадлежал ей. Возможность играть и петь перед публикой. Не в каком-нибудь захудалом клубишке или в лучшем случае на школьном вечере, а для публики, которая тебя слушает. И для которой ты не только звуки, под которые скачут на танцплощадке.

Эдгар устроил мне два билета. Не надо было топтаться в очереди и нервничать — то ли достанется, то ли нет. Это огромный плюс, когда выступает твой друг.

В зале было пустовато, потому что пускали с шести, а музыка должна начаться в семь.

Занял симпатичный столик на двоих у самой стены и кое-что заказал.

Прошелся до возвышения для оркестра, где «Пестрые черепахи» проверяли акустическую систему.

— Чао, Эдгар!

— Чао, Иво, чао!

— Ну как?

— Усилитель барахлит. Звук не тот.

— Еще время есть, можно наладить.

— Надеюсь, успеем.

Он был дико занятой.

— Гляди-ка, вон Харий со своей белобрысой, — удивился я. — Ее зовут Женни.

— Женни? — рассеянно переспросил Эдгар.

— Ну да! Но ты ведь ее даже не видишь!

— Что? Ну да, да!

С Эдгаром разговаривать было бесполезно. Во всяком случае, сейчас.

Пошел к своему столику. Я надеялся, что Харий меня не заметил. Его-то не заметить было невозможно. Горел как аварийный фонарь, в своем красном джемпере, и еще волосы почти красные. Я не хотел, чтобы он увидел Диану.

И все-таки он оставил белобрысую сидеть за своим столом, а сам плюхнулся в кресло напротив меня.

— Сколько лет, сколько зим, Иво!

— Да, Харий, время бежит.

Он златозубо улыбнулся и закурил.

— Яко тут как-то ляпнул, что ты подаешься в рабочий класс.

— Да, — сказал я.

— И теперь уже вкалываешь на заводе?

— Выходит, так.

— Почему школу кончать раздумал?

— В вечернюю пойду. Кончу.

— Нет, у тебя все-таки не все дома.

— Сам знаю.

— Тебе что, деньги очень занадобились?

— И это тоже имеет место.

— Что так? Зажиточные предки перестали о тебе заботиться? — рассмеялся он.

— Зачем уж так сразу!

— Так какого черта тебе втемяшилось идти работать?

— Хочу зарабатывать сам. Надоело стаптывать в школе туфли.

— Надо было тебе со мной поговорить. Я бы подкинул тебе одно-другое дельце, на котором заколотил бы хорошую монету. Еще не поздно.

— Обойдусь.

— Спроси у Эдгара. Он знает…

— Такое дельце мне не нужно.

— Боишься сорваться?

— И это тоже имеет место.

— Без риска деньги не приходят. Кто не хочет рисковать, может пилить железки за гроши.

— Вот этим я и занимаюсь.

— На кафе и киношку по воскресеньям хватает?

— Скажем прямо — не каждое воскресенье.

Моя невозмутимость злила его.

— Харий, я тебе наврал, — сказал я. — Не пошел я работать. Так уж получилось. Все эти красивые слова насчет работы так и остались словами. Очевидно, я слишком крепко сросся со школой, друзьями, привычным ритмом жизни. Мне не хватает решимости что-нибудь круто переменить. Пускай все идет своим чередом. Идеи, которые рождаются на ходу, так же быстро и погибают. Вообще-то я сейчас никакой ущербности не чувствую. Грызу гранит науки. В последнем классе.

— После каждой нашей встречи я вынужден констатировать, — сказал он, — что ты все больше глупеешь. Другие с годами набираются ума. С тобой все наоборот. Наивысший уровень деятельности твоих мозгов был, очевидно, когда ты барахтался в пеленках. Процесс съезжания вниз можно проследить очень хорошо со стороны. Сам-то ты, наверно, не осознаешь?..

— Осознавать не осознаю, но каким-то образом чувствую.

— Тебе надо бы полечиться в психбольнице.

— Это было бы прекрасно. Только меня туда не возьмут. Я безнадежный. Неизлечимый.

Харий поморщился.

Старина! Давай сменим тему. Поговорим о чем-нибудь другом.

— А что — поговорим, — охотно согласился я. — Как твоя сексуальная жизнь?

— Моя? — удивленно переспросил он. — Нормально, как всегда.

— У меня гоже нормально. Эта тема исчерпана, так?

Он был явно обескуражен. И вообще мне хотелось, чтобы он убрался ко всем чертям до прихода Дианы. Не желал я видеть их рядом. Но он, наверно, решил разобраться со мной, поскольку не собирался уходить, только сказал:

— На эту тему можно говорить без конца.

— Я знаю, Харий! Но меня она как-то перестала интересовать. Я женюсь.

— Что?! — Он весь подался вперед. — Ты женишься?!

— Да. Таков факт.

— На ком?!

— На женщине.

— Ты дурачка ломаешь или действительно совсем…

— Дальше не говори, — перебил я. — Ты опять скажешь, я ненормальный. Я этим сыт по горло.

— А что же еще могу я тебе сказать?

— Лучше не говори ничего.

— Кто она такая?

— Сказал же тебе — женщина.

— Ну да! — Он терпеливо отмахнулся. — Но кто она? Готов спорить, что тебе заморочила голову какая-нибудь шлюха!

— В старину я был бы должен выплеснуть тебе в лицо шампанское и идти стреляться на пистолетах.

Он засмеялся, потом обмяк в кресле и уставился на меня. Я тоже ничего не говорил, только с удовольствием потянулся, да так, что все суставы захрустели.

Я был свободен от влияния Хария. Больше не существовало для него малыша Иво, которому большой Харий мог вешать лапшу на уши, а тот знай слушал, разинув рот.

— Жизнь идет вперед, Харий! Будь здоров!

— Ну да, ну конечно, — согласился он. — Это все так… Но тебе всего семнадцать.

— Уже восемнадцать.

— Ну да, ну да… Но что меняют эти несколько дней или месяцев…

— Очень многое. С восемнадцати я совершеннолетний.

Он осклабился, и я вдруг снова почувствовал, что его влияние на меня не пропало и, быть может, никогда не пропадет. Оно только пошло по другой линии.

— Иво… Ты меня извини, если скажу тебе такое, что тебе не понравится.

— Говори смело, — сказал я, и румянец ударил мне в лицо, как в былые времена.

Я закурил, чтобы казаться хладнокровней. Завесил лицо облаком дыма.

— Иво… но ведь ты сам еще… ребенок…

— Харий… то есть… ну да… — промямлил я.