Валерий Попов - Довлатов

• Название: Довлатов
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03408-2

Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.

Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.

Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.

Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.

---

Теперь насчет посылки. Я почувствовал, что ты все равно пошлешь, и, поразмыслив, решил, что мне бы нужно вот что. Мне нужен обыкновенный банальный перочинный нож, из дещевеньких, попроще.

Чтоб было там шило и минимум одно лезвие. Не следует посылать портящихся продуктов, т. к. посылка лежит обычно на почте дней 5, а то и больше. Хочу добавить, что я абсолютно сыт, причем питаюсь небезынтересно. Было бы здорово, если б ты прислал 2 банки гуталина и какую-нибудь жидкость или порошок для чистки медной бляхи. У нас почему-то этих вещей нет, и приходится тянуть друг у друга.

Десять штук безопасных лезвий свели бы меня с ума. И еще вот что. Пришли какие-нибудь витаминные горошки в баночке, а то старослужащие солдаты пугают цингой. Вот и все, а то я что-то разошелся. Спасибо! <…>

Кстати сказать, к моему удивлению, солдат из меня получается неплохой. Я выбился в комсорги и редакторы ротной газеты. Начальство меня хвалит и балует, и даже раз, когда я уснул на занятиях, сержант меня не стал будить и я спал полтора часа. Случай этот совершенно для армии феноменальный. Вот как.

Будь здоров, Донат. Крепко тебя обнимаю. Колоссальный привет мачехе и сестричке. Я к ним очень привык. Напиши какие-нибудь подробности про Ксанку. Еще раз привет Люсе и спасибо ей за все. Жду писем».

В письмах Довлатов понемногу «выстраивает» события, которые превратятся потом в его прозу: «…Должность ротного писаря была неслыханной удачей… Думаю, я был самым образованным человеком здесь. Рано утром я подметал штабное крыльцо. Я выходил на дорогу и там поджидал капитана. Завидев его, я ускорял шаги, резко подносил ладонь к фуражке и бездумным механическим голосом восклицал:

— Здравия желаю!

Затем, роняя ладонь, как будто вконец обессилев, почтительно — фамильярным тоном спрашивал:

— Как спали, дядя Леня?

И немедленно замолкал, как будто стесняясь охватившей меня душевной теплоты».

Хорошо быть писателем. Даже унижаясь, он все отрабатывает до совершенства, тайно ликуя от предчувствия — как блистательно он это опишет!

Да, смышлен был Довлатов-солдат! Это же, кстати, отмечали и у солдата Достоевского те, кто его тогда видел.

И в то же время было ясно, что без критических, опасных моментов той жизни не обойтись… но их никогда не напечатают в советской прессе. Да еще и посадят! И тем не менее — записывает:

«…Можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно отобрать пистолет. Но если можно убежать — беги!

В моем кармане инструкция. “Если надзиратель в безвыходном положении, он дает команду часовому — “Стреляйте в направлении меня”».

Сентябрь 1962 года, Коми АССР — Ленинград:

«Дорогой Донат!

Я получил от тебя прекрасное, назидательное письмо, вызвавшее общую зависть своей толщиной. У нас тех людей, которым приходят толстые письма, уважают гораздо больше и считают их более солидными.

Кроме того, я получил извещение насчет полупудовой посылки. Тебе за все спасибо.

Теперь с нетерпением буду ждать твоего отзыва о стихах. Когда я удостоверюсь, что письмо с ними дошло, я пошлю тебе еще штук 5.

Должен сообщить тебе одно удивившее меня наблюдение над собой. Дело в том, что я значительно больше скучаю здесь без вас с мамой и без моих товарищей, чем без дам. Я никак этого не ожидал.

И еще я понял, как я люблю Ленинград. Я никогда больше не уеду из этого города. Нас здесь много, ленинградцев. Иногда мы собираемся вместе и говорим о Ленинграде. Просто припоминаем разные места, магазины, кино и рестораны. Кроме того, ленинградцев очень легко отличить от других людей.

ЛЕНИНГРАДЦЫ В КОМИ

(Донат! Этот стишок вызывает рев у 20 процентов присутствующих. Это ленинградские ребята.)

И эту зиму перетерпим, охры,
И будем драться.
Мы с переулка Шкапина,
Мы с Охты.
Мы — ленинградцы.

Мы так и не научимся носить
Военной формы.
Мы быстро отморозили носы,
Отъели морды.

Я помню воздух наших зим
И нашу сырость.
И профиль твой, что так красив,
И платья вырез.

Мне б только выбраться живым.
Мне б только выжить.
Мне б под ударом ножевым
Себя не выдать».

Задерганный и ироничный в городе, в армии Довлатов загрустил, расчувствовался, оказался добрей, мудрее, чем раньше, думал о себе сам. И наверное, надо благодарить судьбу за такой прилив душевности — без сильных эмоций, хоть и часто скрываемых, сочинения Довлатова не обрели бы того успеха, который их постиг.

«Мама мне пишет толстые, уморительно смешные письма, и я без нее скучаю».

Хорошо для писателя — иметь таких талантливых, добрых, все понимающих родителей!

«Кстати, Ася работает. Ее точно восстанавливают в ЛГУ. Она пишет, что серьезно занимается. Если это так, то я с ужасом убеждаюсь, что во всем виноват я…»

Впрочем, если вглядеться тщательней в жизнь Аси, особенно в те годы, когда он служил, можно прийти к выводу, что и она кое в чем виновата.

«…Шлю еще стихи:

СОЛДАТЫ НА ТАНЦАХ В КЛУБЕ

Девушки солдат не любят,
Девушки с гражданскими танцуют.
А солдаты тоже люди
И они от этого тоскуют.

У стены стоят отдельной группой
Молодые хмурые мужчины,
А потом идут пешком из клуба
Или едут в кузове машины.

И молчат, как под тяжелой ношей,
И молчат, как после пораженья,
А потом в казарме ночью
Очень грязно говорят про женщин.

Я не раз бывал на танцах в клубе,
Но меня не так легко обидеть,
Девушки солдат не любят,
Девушек солдаты ненавидят.

Крепко обнимаю. Жду писем».

Сентябрь 1962 года. Коми АССР — Ленинград:

«Дорогой Донат!

Чтоб загладить впечатление от предыдущего стихотворения, посылаю два стишка. Может быть, тебе будет затруднительно их читать, т. к. много специфических слов. Но, надеюсь, разберешься. Первое, про контролера.

Я — контролер, звучит не по-военному.
Гражданская работа — контролер.
Я в караулке дожидался сменного
И был я в караулке королем.

Топилась печь, часы на стенке тикали,
Тепло в тридцатиградусный мороз,
А ночь была в ту ночь такая тихая,
А небо было белое от звезд.
Мы пили чай из самовара медного,
А сменный мой чего-то все не шел.
Мы дожидались три часа, а сменного
Убили бесконвойники ножом.

Я — контролер, гражданская профессия.
Бухгалтер с пистолетом на боку.
Порой бывает мне совсем не весело,
И я уснуть подолгу не могу».

Осень 1962 года, Коми АССР — Ленинград:

«Дорогой Донат!

Большое спасибо за подробный и очень дружеский отзыв о стихах. Я почти со всем согласен, кроме мелочей. Но не буду этим загромождать письмо. Дело втом, что все, что здесь написано, чистая правда, ко всему, что написано, причастны люди, окружающие меня, и я сам. Для нас — это наша работа. Я скажу не хвастая, что стихи очень нравятся моим товарищам.

Раньше я тоже очень любил стихи и изредка писал, но только теперь я понимаю, насколько не о чем было мне писать. Теперь я не успеваю за материалом. И я понял, что стихи должны быть абсолютно простыми, иначе даже такие гении, как Пастернак или Мандельштам, в конечном счете, остаются беспомощны и бесполезны, конечно, по сравнению с их даром и возможностями, а Слуцкий или Евтушенко становятся нужными и любимыми писателями, хотя Евтушенко рядом с Пастернаком, как Борис Брунов с Мейерхольдом.

Я пишу по 1-му стиху в два дня. Я понимаю, что это слишком много, но я довольно нагло решил смотреть вперед, и буду впоследствии (через 3 года) отбирать, переделывать и знакомить с теми, что получше, мирных штатских людей.

Но тем не менее я продолжаю мечтать о том, чтоб написать хорошую повесть, куда, впрочем, могут войти кое-какие стихи.

Ты обратил внимание на то, что о разных страшных вещах говорится спокойно и весело. Я рад, что ты это заметил. Это очень характерная для нас вещь. Стихи очень спасают меня, Донат. Я не знаю, что бы я делал без них. Посылаю тебе еще парочку. Это будет уже четвертая партия. Жду отзывов с громадным нетерпением. Очень прошу в Ленинграде из знакомых никому не рассказывать и не показывать стишков. Ладно?

Дальше, Донат. Мама, Аня и супружина часто пишут мне утешительные письма о том, что, мол, мы все тебя любим и понимаем, как тебе тяжело, ты, мол, среди нас жив и т. д. Я бы не хотел таких писем от тебя. Дело в том, что я доволен. Здесь, как никогда, я четко “ощущаю”, “чувствую” себя. Мне трудно объяснить. Я постигаю здесь границы и пределы моих сил, знаю свою натуру, вижу пробелы и нехватки, могу точно определить, когда мне недостает мужества и храбрости. Меня очень радует, что среди очень простых людей, иногда кулачья или шпаны, я пользуюсь явным авторитетом.