Иннокентий Херсонский - О грехе и его последствиях

• Название: О грехе и его последствиях
• Автор: Иннокентий Херсонский
• Жанр: Религия

В продолжение поста каждому из нас надобно приступать к покаянию и исповеди: это самых невнимательных заставляет размышлять о грехе. Итак будем размышлять вместе и вслух: против общего врага нашего соединимся общими силами. Для сего, при помощи благодати Божией, рассмотрим, во-первых, что есть грех в существе своем, и какие его виды, во-вторых, исследуем, чем грех соблазняет нас, и постараемся сорвать с него все обольстительные личины, в-третьих, пройдем мыслию по путям беззакония, и покажем куда приводят они. Собеседование о сих предметах может послужить для всех нас вместо приуготовления к таинству покаяния и исповеди.

---

В самом деле, братие мои, как бы грешник мог иметь те божественные и неизглаголанные радости, кои исходят от Духа Святаго, и коих одну каплю не может заменить целое море мирских наслаждений? Сии святые радости и утехи, составляющие верх земного и залог небесного блаженства душ чистых и святых, для грешника совершенно потеряны: ибо грех разорвал блаженный союз, долженствующий быть между Богом и душою, сотворенною для блаженства в Боге. Между ними, в греховном состоянии, нет другого отношения, кроме неизбежного — твари неблагодарной к Творцу Всемогущему, преступника к Судье и Владыке. Мысль о сем отношении, как грешник обыкновенно ни силится заглушать ее, сильно пробуждается по временам и всегда исполняет его тайным страхом и печалью.

Лишив человека радостей божественных, грех не дает ему наслаждения и чистыми радостями человеческими. Первая из них есть радость благой совести, и ее-то первой лишается грешник. Вместо внутреннего мира, душевного наслаждения и святого ободрения от совести, в глубине души его таится скука, недовольство и тяжесть. Справедливо, что совесть в грешнике с умножением беззаконий, с возрастом его в зле и нечестии, сама слабеет, но все никогда не может умолкнуть совершенно, даже когда молчит, то глухое, но тем не менее ощутительное чувство, как некая глухая рана, тяготит и тревожит. Отсюда-то почти всегдашний оттенок смущения и недовольства на лице миролюбца, отсюда глубокие вздохи среди самых шумных увеселений, отсюда жалобы и ропот на свою жизнь, когда, по-видимому, ничего недостает к ее блаженству, отсюда тайное завидование состоянию людей бедных, но добродетельных, отсюда наконец мгновенные переходы некоторых миролюбцев к покаянию, так что они, бросив все, убегают навсегда от мира в пустыни.

И других высших и чистых радостей человеческих грешник не может иметь, доколе остается во власти беззакония. Так, все возвышенные радости духа ему неизвестны: неведомо ему услаждение от молитвенною собеседования с Богом, неведома сладость упования жизни вечной, или страдания за правду, неизвестно духовное веселие от присутствия в храме, от чтения слова Божия, от принятия таинств христианских, неизвестна святая теплота сердца от общения с братиями во Христе и деле милосердия, неизвестен даже светлый и утешительный взгляд на природу, как на дело рук Божиих, на откровение славы и премудрости Божественной. — Все это для грешника потеряно, и не только потеряно, а обращается в источник скуки, в тяжесть душевную, так что это самое, например чтение слова Божия, или присутствие во храме, ему можно назначить в наказание. Грех до того превращает сердце человека, что все отзывающееся верою и добродетелью, ему отвратительно и противно. Обратимся ли за сим к другим радостям душевным, коими пользовались и дорожили даже лучшие из язычников, и их не найдем у грешника. Так, удовольствий, проистекающих от самопознания и самоусовершенствования нравственного, у грешника нет: его стихия — жить в самозабвении и нерадеть о себе. Радости от совершенного, бескорыстного дружества у грешника нет, ибо какое дружество у того, кто дышит самолюбием? Радости чистой семейной жизни у грешника нет, он, большею частью, или убегает от семейного состояния, как уз, или бывает самым худым отцом семейства, самым непокорным сыном, самым холодным и неприступным родственником.

Все сии радости так недосягаемы для греха, что он не может даже обещать их своим любимцам, и не обещает: что же делает? Старается представить их или невозможными, или нестоющими труда, и взамен сего выставляет единственно важными те, кои в состоянии доставить им. Что же он может доставить? То, что происходит от похоти плоти, похоти очес и гордости житейской, то, что когда-то захотел испытать во всей силе еще Соломон, но несмотря на то, что у царя было множество средств продолжать и разнообразить чувственные удовольствия, принужден был сознаться, что все им испытанное есть «суета сует, и» производит не услаждение, а истощение «и крушение духа» (Еккл.1,2.2,11).

Пойдем однако же мыслию за грешником, хотя по главным путям его радостей, и посмотрим, из чего состоят они. Вот он влечется по стогнам на великолепной колеснице и радуется: чему? что его прислуга одета в золото, что бессловесные, его везущие самой лучшей породы и высокой цены, что пред ним невольно расступаются толпы народа, что он может с гордостию взирать на все встречающееся, большею частью без всякой причины, из одного края в другой, являться там, быть здесь, то видеть, от того уйти, много начать, ничего не окончить, везде оставить следы своего величания и своей пустоты. Это ли радость и веселие? Вот другой грешник: он сидит в заветной храмине и считает сребренники, смотрит на кучи бездушного металла и радуется: чему? что у него «стяжания на лета» долга, что он может, если захочет, купить имение, построить дом, завести у себя то или другое. Но захочет ли? Нет, его удовольствие считать и хранить, а не употреблять, он не господин, а раб своих сокровищ, чтобы увеличивать их, он обращается ко всем средствам, отказывает самому себе даже в необходимом, среди богатства терпит нищету, мучится и страдает, доколе смерть не исторгнет из рук его всего, что имел, и на что истратил безумно всю жизнь. Это ли радость и блаженство? Вот еще грешник: он идет противоположным путем и все обращает в свое удовольствие, дом его приукрашен и отверст для всех миролюбцев, трапеза исполнена снедями, вокруг его пение и лики: но состояние его уже истощено, а здоровье еще прежде истощилось от невоздержания, он сам чувствует, что в чаше земных наслаждений остается для него мало капель, и силится заглушить сие чувство новыми видами невоздержания. Это ли радость?

Но мы взяли грешников со всеми удобствами ко греху, а много ли таковых? Большая часть находится в жалкой необходимости алкать непрестанно греховных наслаждений, и не имеет возможности удовлетворить нечистым пожеланиям. Что же делает сия жалкая толпа? — Бросается на всякого рода наслаждения, предается всем видам порока, только бы не пропасть, так сказать, с голода душевного. Вообще с людьми, предавшимися порочной жизни, происходит то же, что бывает с человеком от укушения тарантулом. О таковых говорят, что они тотчас чувствуют непреодолимое побуждение к телесному движению, начинают скакать и кружиться, так что, смотря на них, можно подумать, якобы они находятся в состоянии необыкновенного веселья, между тем они страдают ужасным образом, и нередко умирают среди этой жалкой пляски. — Таково положение и у грешника: укушенный грехом, проникнутый его ядом змеиным, он получает непреодолимую наклонность к рассеянию и утехам чувственным, непрестанно движется по направлению господствующей страсти, скачет от наслаждения к наслаждению, представляет лицо человека упоенного счастьем, а между тем внутри мучится и страдает. Скоро начинает страдать и во вне: ибо одна из первых принадлежностей греха и страстей — необузданность в наслаждениях, а при сем быстро истощаются силы духа и тела. С другой стороны, из самых греховных удовольствий неминуемо возникает множество огорчений и досад, широкий путь греха, казавшийся покрытым одними цветами, делается от часу теснее и неудобнее, цветы исчезают, уступая место тернам, и грешник видит себя наконец в бездне, ископанной для него собственными грехами. В самом деле, много ли из миролюбцев и долго ли наслаждаются даже здоровьем, сим необходимым условием счастья земного, за коим они гоняются? Большая часть умирает преждевременно, и если не внезапно, то после продолжительных и тяжких страданий. Если некоторые и достигают преклонных лет, то не потому, что предавались пороку, а потому, что не предавались ему всецело, что не забывали правил воздержания, то есть, не оставляли вовсе добродетели. Остаток добра спасает их от разрушительной силы греха. За то сей же грех в таком случае находит большею частью другое средство брать жестокую дань за немногие капли мутной радости. Невоздержание и расточительность, столь неразлучные с пороком, в непродолжительном времени истощевают у грешника средства к удовлетворению своих преступных желаний. Из роскошного богача он нередко делается нищим, над коим со всею точностию повторяется Евангельская история блудного сына, кто располагал прежде миллионами для удовлетворения своих прихотей, принужден бывает прилепиться к какому-либо жителю страны, и почитать за милость, когда ему позволяют иметь кусок насущного хлеба. И сколько этих несчастных! А если к нищете присоединится еще болезнь, как это нередко бывает: тогда миролюбец вживе начинает терпеть то, чем слово Божие угрожает нераскаянным грешникам за гробом. В таких случаях, если не приспеет на помощь особенная благодать Божия, редко не доходит до отчаяния и самоубийства.

Судите после сего сами, братие, справедливо ли говорит слово Божие, что несть радоватися нечестивым? Истинно, нет грешника, который бы по окончании своего греховного поприща, не сказал с Ионафаном: «вкушая вкусих мало меда и се аз умираю» (1Цар.14, 43).