Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

• Название: Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
• Автор: Маргарита Рудомино
• Издательство: Прогресс-Плеяда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-93006-052-5

Маргарита Ивановна Рудомино (1900–1990) — основатель и бессменный на протяжении пятидесяти лет директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Ей выпала трудная, но счастливая судьба — всю жизнь Маргарита Ивановна занималась делом, которое знала и любила. Она видела результаты своей работы. А.В.Рудомино, сын Маргариты Ивановны, собрал мемуарные записи, дополненные воспоминаниями знавших библиотеку и ее директора людей, деятелей культуры ХХ века. Воспоминания сопровождаются письмами, документами и фотографиями из архива семьи Рудомино.

---

А первый раз Маяковского я увидела еще в 1921 году, когда приезжала из Саратова в Москву. Я чувствовала себя тогда очень одинокой. Мои знакомые были значительно старше меня и мало интересовались тем, чем интересовалась я. Но, несмотря на это, я не могла по своей молодости не включиться в молодежную моду того времени. Вокруг Политехнического музея тогда кипели невероятные страсти, все бегали туда на вечера, попасть на которые было чрезвычайно трудно. Помню, однажды в конце 1921 года я попала на выступление В.Маяковского. Из этого его выступления я на девять десятых ничего не поняла, тем более что я вообще была очень далека от поэзии и, особенно, современной. В юности у меня не было времени для увлечения поэзией. Мои саратовские друзья были захвачены стихами. Тогда в Саратов приезжали К.Бальмонт и И.Северянин, а также А.Вертинский. Бальмонт даже был увлечен одной из моих подружек. Многие мои подружки просто жили поэзией. Я же была от этого далека. Поэтому не удивительно, что я и Маяковского совсем не поняла. Я только помню, как в самом конце вечера кричала аудитория. В.Маяковский вновь вышел на сцену, руки, как говорят, в брюки, и, прищурив глаза, гаркнул: "Эй вы, сволочи! Не понимаете настоящего, не понимаете того, что нужно…" Вот это я запомнила. И мне стало страшно. "Сволочи" — это слово для меня, девушки из интеллигентной семьи, считалось совершенно невозможным. Я не понимала, как такое можно произнести! С эстрады! Это же скандал! Но аудитория восприняла все это как должное… Я была потрясена.

После встречи с В.Маяковским в Париже я его больше не видела, на его выступления не ходила, а с И.Эренбургом была тесно связана до самой его смерти. Тогда, в 1928 году, перед моим отъездом в Москву Илья Григорьевич очень просил меня, чтобы я пошла в МИД и ускорила его приезд в Москву. Это был не первый их приезд в Москву, но на этот раз у него были какие-то проблемы.

Илья Григорьевич постоянно выступал в Библиотеке. Будучи президентом общества "СССР — Франция", привозил к нам известных французов. Практически все лекции Л.Арагона, которые он прочитал у нас в Библиотеке, прошли под председательством И.Эренбурга. По сути дела, мы с Ильей Григорьевичем даже дружили, но это все очень относительно, потому что Эренбург всегда был поглощен только своей трубкой и самим собой, Библиотекой интересовался только как местом, где он выступал и где находил хорошую аудиторию.

Слушатели его любили и хорошо воспринимали, даже когда он бывал не в духе. Эренбург никогда не скрывал своего раздражения, мог во время заседания или вечера резко что-то сказать выступавшему или даже председателю. Я помню, как Эренбург на одном из вечеров злился на докладчика, у которого был насморк и тот не мог достаточно хорошо выступать.

Илья Эренбург был, безусловно, исключительно эрудированным человеком, интересно говорил, очень много знал. У меня впечатление, что французскую литературу, французское искусство, всю французскую культуру, включая и старую, вряд ли кто еще у нас знал так, как он. Прозу И.Эренбурга я читала по мере ее публикации тогда еще, в 1920-х годах, но как к романисту отношусь к нему скептически, зато считаю его очень хорошим публицистом. Особенно он проявил себя публицистическими статьями во время войны. Когда я была в Германии в 1945–1946 годах, немцы мне говорили, что они знали И.Эренбурга по тем листовкам, которые мы тогда засылали в Германию и которые составлял Эренбург. Мне было очень его жалко, когда он как-то отошел или, точнее, его "отошли" от президентства в обществе "СССР — Франция". Его не сняли, а создали Президентский совет, т. е. целую группу президентов одного общества. Конечно, Илья Григорьевич переживал, хотя делал вид, что ничего не происходит. А вообще у меня с Эренбургом много связано воспоминаний и хороших, и плохих. Характер у него был сложный и очень тяжелый. Не представляю, как Любовь Михайловна могла с ним жизнь прожить. Но она, по-моему, очень к нему была привязана и любила его. И он, вероятно, тоже. Мне кажется, что несмотря на широкий круг знакомых он был одиноким человеком.

С Любовью Михайловной у нас продолжалось общение и после смерти Эренбурга. Она ненадолго пережила мужа. Для меня смерть ее была неожиданностью. Я бывала у них и дома и на даче. Но почти всегда по служебным делам.

В 1928 году в Париже в компании Эренбургов бывали Луи Арагон и Эльза Триоле. Не помню, чтобы мы с Валентиной Дынник видели их в одном из посещаемых Эренбургами ресторанов, но помню, как мы зашли как-то к Эльзе Триоле домой в маленький пансион, где она снимала комнату. В то время я плохо ее знала как писателя, прочла только одну ее книгу "Земляничка". Меня заинтересовало то, что она такая просоветская, но вместе с тем почему-то живет в Париже. Меня поразила ее комната, уж очень маленькая, вероятно, 6–7 кв. метров. В ней была высокая белая кровать, покрытая белым пикейным одеялом, с высокими подушками, и одно кресло. Нам даже негде было сесть, так что я сидела на кровати, рискуя помять белоснежное одеяло. Эльза сразу начала рассказывать о том, что познакомилась с молодым французским писателем Луи Арагоном, а потом предложила: "Давайте мы увидимся и все зайдем в ресторан". Мы действительно стали встречаться в одном из ресторанчиков. Л.Арагон был интересный мужчина, доброжелательно к нам настроенный. Тогда мне было 28 лет, я была скромной, боялась на себя обратить внимание. Но когда через год-два Л.Арагон с Эльзой Триоле приехали в Москву, они, по их словам, первым делом пришли ко мне в Библиотеку. С тех пор у меня с Арагоном установился на многие года контакт, а вот с Эльзой Триоле — нет. Она мне с самого начала не понравилась как женщина — хищница какая-то, такая маленькая… Я удивлялась, как Арагон мог увлечься такой женщиной. Но он всю свою жизнь был ей предан. Последние предвоенные годы я мало с ней встречалась. Она тоже не была расположена ко мне. Я предпочитала, чтобы Арагон приходил к нам в Библиотеку один. Он пользовался огромной популярностью среди наших читателей. Говорил он очень ясно, внятно, интересно. Выступал обычно в Библиотеке в Столешниковом переулке, некоторые вечера мы организовывали рядом с Библиотекой в ВТО на улице Горького, но там было хуже. К сожалению, после войны, когда Библиотека переехала на улицу Разина, Л.Арагон к нам редко заходил.

В отчете о работе ГБИЛ за 1928 год отмечается систематический, хотя сравнительно медленный рост Библиотеки. На 1 октября 1928 года книжный фонд Библиотеки составлял 40 ООО томов на французском, немецком, английском, итальянском, испанском, португальском, шведском, польском языках, число новых поступлений за год — более 5000 томов. Общее число абонентов — 20 тыс. человек, количество посещений — более 28 тыс.; за год было выдано на дом 45.5 тыс. томов. При читальном зале имелось справочное отделение — энциклопедии, словари, справочники — около 200. В читальный зал, рассчитанный на 25–30 человек, было записано 3 тыс. человек, в 1928 году число посещений составило около 15 тысяч. Было выдано 12,5 тыс. книг, около 8 тыс. журналов, 12.5 тыс. газет (не считая текущих). Пользование читальным залом было бесплатным. Среди читателей Библиотеки было: профессоров и преподавателей — 772, учащихся — 1612, литераторов, журналистов, научных работников — 795, других лиц умственного труда — 750, служащих — 716, прочих — 322. По возрастному признаку: читателей до 25 лет — 1865, старше — 3147. Библиотека располагала каталогами: алфавитным, системным, персональным, а также предметным по литературе и искусству и картотекой новинок художественной литературы. За год было выписано 18,1 тыс. карточек. Библиотека выпускала газету "Литературная жизнь Запада" по 16–20 страниц машинописного текста в каждом номере. При подготовке материалов для газеты пользовались 60-ю журналами.

Логично встал вопрос о переводчиках, которые как-то совершенно естественно сгруппировались в стенах Библиотеки, по сути дела, с первых лет ее существования. Никакой организации ни в Москве, ни в стране, ни в Библиотеке они не имели. Поэтому в соответствии с Уставом Библиотеки при ней в марте 1929 года было создано Бюро переводчиков. К осени Положение о Бюро переводчиков, а также список Экспертно-редакционной коллегии были утверждены Главнаукой. Коллегию возглавили известные переводчики Б.А.Грифцов и И.А.Кашкин, а ее членами стали: С.А.Лопашов, Е.С.Левин, Д.И.Макрояни, И.И.Чангулли, В.Ф.Кельин, С.С.Игнатов, Б.И.Ярхо, С.И.Арсеньев, А.К.Дживелегов, Д.С.Усов, Эльгиссер. В 1929 году Бюро переводчиков выпустило 5 номеров "Бюллетеня иностранной литературы", составило литературную хронику по западноевропейским странам и США для журнала "Печать и революция", делало переводы для Совнаркома и для других государственных учреждений. Бюро подготовило ряд переводов из иностранных журналов для Главискусства и Радио-центра, направляло переводчиков на различные торжества и встречи с участием иностранцев. Был подготовлен план антологии иностранных писателей, и Бюро обратилось в издательство "Земля и фабрика" (ЗИФ) с предложением о ее издании. Впоследствии на базе Бюро переводчиков ГБИЛ было образовано Объединение художественного перевода Союза советских писателей.