Генрик Сенкевич - Меченосцы

• Название: Меченосцы
• Автор: Генрик Сенкевич
• Издательство: АЛЬФА-КНИГА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010

Krzyzaci Перевод Владислава Ходасевича

---

— Збышко!

Потом, не думая о том, что на нее смотрит весь двор и заграничные гости, она, как серна, подскочила к молодому рыцарю и, обняв его руками, стала целовать его глаза, губы, щеки, прижимаясь к нему и визжа от радости, пока мазуры громко не расхохотались и пока княгиня не потянула ее к себе за воротник.

Тогда она взглянула на присутствующих и, ужасно смутившись, так же поспешно спряталась за княгиню, и так спряталась в складках ее юбки, что виден был только затылок.

Збышко обнял руками ноги княгини, а она подняла его и, здороваясь, тотчас же стала расспрашивать про Мацьку: умер он или жив, а если жив, то не приехал ли и он в Мазовию. Збышко не особенно толково отвечал на эти вопросы, потому что, нагибаясь то в одну сторону, то в другую, старался увидеть за княгиней Данусю, которая в это время то выглядывала из-за юбки, то снова погружалась в ее складки. Мазуры при виде этого зрелища покатывались со смеху; смеялся и сам князь, но наконец, когда были принесены миски с горячими кушаньями, обрадованная княгиня обратилась к Збышке и сказала:

— Служи нам, милый слуга, и дай бог, чтобы не только за столом, а и всегда. Потом она обратилась к Данусе:

— А ты, муха шальная, сейчас же вылезай из-под юбки, а то всю оборвешь.

И Дануся вышла из-за юбки; она покраснела, была смущена и поминутно вскидывала на Збышку испуганные, сконфуженные глаза, полные любопытства и такие прекрасные, что не только у Збышки, но и у всех мужчин растаяло сердце: староста из Щитно стал прикладывать руку к толстым, мокрым губам своим, а де Лорш изумился, поднял руки к небу и спросил:

— Кто эта девушка, скажите мне ради бога?

В ответ на эти слова староста из Щитно, который при всей толщине своей был низок ростом, встал на цыпочки и сказал на ухо лотарингскому рыцарю:

— Чертова дочка.

Де Лорш посмотрел на него, мигая глазами, потом сморщил брови и сказал в нос:

— Не прав рыцарь, оскорбляющий красоту.

— Я ношу золотые шпоры и я монах, — с гордостью отвечал Гуго де Данвельд. Опоясанные рыцари находились в таком почете, что рыцарь из Лотарингии склонил голову, но через минуту ответил:

— А я родственник князей Брабантских.

— Pax! Pax! — отвечал меченосец. — Слава могучим князьям и друзьям ордена, из рук которого вы скоро получите золотые шпоры. Я не отрицаю красоты этой девицы, но послушайте, кто ее отец.

Но де Лорш не успел ничего ответить, потому что в эту минуту князь Януш сел к столу и, еще перед этим узнав от ямборгского войта о высоких родственных связях де Лорша, дал ему знак сесть рядом. Напротив заняли место княгиня и Дануся, а Збышко, как некогда в Кракове, стал за их креслами, чтобы прислуживать им. Дануся как можно ниже наклоняла голову к миске, потому что стыдилась присутствующих, но слегка поворачивала ее набок, чтобы Збышко мог видеть ее лицо. Он же с жадностью и восторгом смотрел на ее маленькую белокурую головку, на розовую щечку, на плечи, обтянутые узкой одеждой; они переставали уже быть детскими, и Збышко чувствовал, что на него нахлынула как бы волна новой любви, заливающая ему грудь. Он еще чувствовал на глазах, на губах и на лице ее недавние поцелуи. Когда-то она дарила ему их, как сестра брату, и он принимал их, как от милого ребенка. Теперь, при воспоминании о них, с ним происходило то, что происходило порой возле Ягенки: его что-то томило, его охватывала истома, под которой пылал жар, как в засыпанном пеплом костре. Дануся казалась ему совершенно взрослой девушкой, да она и на самом деле выросла, расцвела. Кроме того, при ней так много и так непрестанно говорили о любви, что как бутон цветка, пригретый солнцем, краснеет и раскрывается все больше, так и глаза ее раскрылись на любовь, и потому теперь в ней было что-то, чего не было прежде: какая-то красота, уже не только детская, и какое-то обаяние, сильное, опьяняющее, исходящее от нее, как теплота от огня, или запах от розы.

Збышко чувствовал это, но не отдавал себе в том отчета, потому что забывал все. Он забыл даже о том, что надо прислуживать за столом. Он не замечал, что придворные смотрят на него, толкают друг друга локтями, указывают на него и Данусю и смеются. Точно так же не замечал он ни словно окаменевшего от изумления лица пана де Лорш, ни выпуклых глаз меченосца, старосты из Щитно, которые все время были прикованы к Данусе и, отражая в то же время пламя камина, казались красными и сверкающими, как у волка. Очнулся он только тогда, когда трубы зазвучали опять в знак того, что пора собираться в леса, и когда княгиня Анна Данута, обращаясь к нему, сказала:

— Ты поедешь с нами, чтобы тебе было веселее и чтобы ты мог говорить девочке о любви, что я сама послушаю с удовольствием.

Сказав это, она с Данусей вышла, чтобы переодеться для верховой езды. Збышко же выскочил на двор, где слуги уже держали оседланных и фыркающих лошадей для князя, княгини гостей и придворных. На дворе не было уже такого оживления, как прежде, потому что охотники с сетями вышли вперед и скрылись в чаще. Костры погасли, день стоял ясный, морозный, снег скрипел под ногами, а с деревьев сыпался сухой, искристый иней. Вскоре вышел князь и сел на коня; за ним вышел оруженосец с луком и копьем, таким длинным и тяжелым, что мало кто сумел бы владеть им. Однако князь владел им с легкостью, так как подобно прочим мазовецким Пястам, обладал силой необычайной. Бывали в этом роде даже женщины, которые, выходя замуж за чужеземных князей, на свадебных пиршествах скручивали пальцами широкие железные тесаки {Напр., Цимбарка, вышедшая за Эрнста Железного, Габсбурга.}. Возле князя держались также двое мужчин, во всякую минуту готовых прийти к нему на помощь; широкоплечие и огромные, они выбраны были из всех дворян Варшавской и Цехановской земель, и прибывший издалека рыцарь де Лорш смотрел на них с изумлением.

Между тем вышли и княгиня с Данусей, обе в капорах из белых куниц. Дочь Кейстута лучше умела стрелять, нежели владеть иглой, и потому за ней также несли разукрашенный, только несколько более легкий лук. Збышко, преклонив на снегу колена, протянул руку, на которую княгиня ступила, садясь на коня; потом он точно так же поднял Данусю, как в Богданце поднимал Ягенку, — и все тронулись в путь. Шествие растянулось длинной змеей; от княжеского дома оно свернуло вправо, переливаясь и сверкая по лесной опушке, как пестрая кайма на краю темного сукна, и стало медленно забираться в чащу.

Они находились уже довольно далеко в лесу, когда княгиня, обратясь к Збышке, сказала:

— Что же ты молчишь? Говори же с ней.

Збышко, столь ласково поощренный, с минуту еще молчал, потому что его охватила какая-то робость, и наконец проговорил:

— Дануся.

— Что, Збышко?

— Я тебя так люблю…

И он остановился, подыскивая слова, которых у него не хватало, потому что хоть и преклонял он пред ней колена, как заграничный рыцарь, хоть и выказывал ей почтение всякими способами, все же тщетно старался быть ловким придворным: душа у него была лесная, и он умел говорить только попросту.

Вот и теперь он сказал, помолчав:

— Я тебя так люблю, что у меня дух захватывает.

Она же вскинула на него из-под куньего капора синие глазки и лицо, докрасна исщипанное холодным лесным воздухом.

— И я, Збышко, — ответила она как бы с поспешностью.

И сейчас же закрыла глаза ресницами, потому что уже знала, что такое любовь.

— Ах, сокровище ты мое! Девочка милая! — вскричал Збышко. — Ах…

И снова замолк он от счастья и волнения, но любопытная княгиня снова пришла к ним на помощь.

— Расскажи же, — сказала она, — как скучно было тебе без нее, а если случится чаща и ты там ее поцелуешь — я не буду сердиться, потому что это всего лучше покажет твою любовь.

И Збышко стал рассказывать, "как ему было скучно" без Дануси в Богданце, под призором Мацьки, и у соседей. Только про Ягенку ничего не сказал хитрец, впрочем, говорил он искренне, потому что в эту минуту так искренне любил Данусю, что ему хотелось схватить ее, пересадить на своего коня, обнять и держать на своей груди.

Но он не смел сделать это; зато, когда первая же заросль отделила их от едущих позади придворных и гостей, Збышко нагнулся к Данусе, обнял ее и спрятал лицо в куний капор, свидетельствуя этим поступком о своей любви.

Но так как зимой нет на орешнике листьев, то и увидели их Гуго фон Данвельд и де Лорш, увидели и придворные — стали говорить между собой:

— Чмокнул-таки ее при княгине. Видно, скоро она справит ихнюю свадьбу.

— Хват-парень, да и она горяча: Юрандова кровь.

— Кремень и огниво, даром, что цевка, словно заяц. Посыпятся от них искры. Присосался к ней, как клеш.

Так они разговаривали, но староста из Щитно повернул к де Лоршу свое козлиное, злое и сладострастное лицо и спросил:

— Хотели ли бы вы, рыцарь, чтобы какой-нибудь Мерлин своей волшебной силой превратил вас вон в того молодого рыцаря? {Рыцарь Утер, влюбившись в добродетельную Игерну. жену князя Горласа, принял с помощью Мерлина вид Горласа и прижил с Игерной ребенка, впоследствии ставшего королем Артуром.}