Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

• Название: Житие Одинокова
• Автор: Дмитрий Калюжный
• Издательство: Живое время
• Жанр: О войне
• Год: 2011

Это роман о войне — но показанной с необычной стороны. Малоизвестно, что согласно переписи населения, проведённой перед войной, верующими была половина сельского населения и четверть городского. В ходе войны, под угрозой близкой смерти, к вере обратилось большое количество красноармейцев. Документально подтверждено, что Сталин получал с фронта письма от командиров с просьбой разрешить в войсках проведение православных служб. Воистину, наша Армия, как и всегда, воевала за веру, царя и Отечество, только царь назывался в то время Сталиным.

Главы про основного героя, красноармейца (позже лейтенанта) Василия Одинокова, в ходе боёв проделавший духовный путь от убеждённого комсомольства до православия, перемежаются с главами о событиях в Ставке Верховного главнокомандования. Имеются литературные вставки от имени якобы «автора романа», фронтового корреспондента Мирона Семёнова, и документальные вставки (приказы, переписка Сталина с Черчиллем и Рузвельтом, статьи из газет военного времени).

Роман заканчивается событиями сентября 1943 года, когда Сталин — единственный за всю историю глава государства с семинарским образованием — вернул отношения светской власти и Церкви в нормальное русло, помог в проведении церковного Собора, после длительного перерыва избравшего Патриарха Московского и всея Руси.

---

«Ты — понял?» — «Да. Не моя воля, а Твоя, Господи…» — «Воля Моя: будь».

— Эй! Эй! Да очнись ты наконец! — кричал Мирон серому, измазанному в земле Василию, не подающему признаков жизни.

Чадили сгоревшие немецкие танки. Один так близко, что дышать противно.

— Дед! Дед! Где ты, чёрт? Неси воду!

От покосившегося забора отклеился замшелый, как этот забор, старик с круглой бородой:

— Жди, с колодца ташшу.

Старик принёс ведро воды, и Мирон побрызгал ею в лицо недвижимого.

— Эх, мóлодежь, — мелким бесом засмеялся старик, взял ведро за дужку и махом, от ног к лицу облил человека. Василий начал кашлять и шевелиться.

— Слава тебе, Господи! — от души произнёс Мирон.

— Да святится имя Твое, — мигом подхватил старик, — да будет…

— Кончай ныть, лучше помоги его в тень увести.

Они перетащили Васю к забору, положили на траву.

— Оклемается, — уверенно сказал дед. — Но весь будет как один синяк. Хе-хе-хе.

— Ты как, Вася? — на вопрос Мирона Вася не ответил, а лишь слегка улыбнулся. Вернее, на лице его как бы обозначилась улыбка. Мирону этого оказалось достаточно:

— Полежи спокойненько, и пойдём отсюда быстро-быстро.

— Спокойничек. Хе-хе-хе, — засмеялся дед, показывая все свои два зуба.

— Не понимаю, чего смешного, — насупился Мирон.

— Живой, так и смешно, — ответил дед. — Был бы мёртвый, то другое б дело.

— Ну, дедуля, и юмор у тебя, просто удивительно.

— Хе-хе-хе. Поживёшь с моё, перестанешь удивляться.

— Идти надо… Отведём его туда же, куда и всех.

— Туда ему ещё рано, хе-хе-хе.

— Что ещё за «хе-хе-хе»! Валить надо из села, пока немецкие тылы не подошли.

Они, взяв с двух боков, потащили Васю, причём дед на ходу объяснял ему, блестя глазками:

— Я не думал, что там кто-то может быть. Ну, земля и земля. Развороченная. Так танки же ездили. А этот бегает и орёт: «Вася, Вася!» Ну, хочешь Васю, будет тебе Вася. Хе-хе-хе! Прислушался, а ты там под землёй бормочешь. Молился, что ль?

— Молился? — прошептал Одиноков. — Я?

— Стали рыть, а там каска, и в ней ты. Живой. Хе-хе-хе. Счастливчик.

Мирон покрутил головой:

— Да, остальные наши — того… Часть в ограду сволокли, а большинство, друг мой, скрылось в неизвестном направлении. Короче, драпанули, когда Титову голову оторвало. И немчура за ними прошла. Быстро так… Сашка Иваниди остался, раненый.

Вася молчал.

— В ногу раненный, — уточнил Мирон.

— А ты чего молодой, а седой? — спросил дед. — Прям как я. Но мне-то уж годков-то…

Василий хотел обдумать эту мысль, но не смог. Решил: «А какая разница».

Вроде всего ничего он бежал утром от колоколенки, что у церкви с погостом, а обратно тащились, казалось, вечность. Посадили его, он привалился к ограде древней могилы. Отдышался, глядя на тела однополчан. Старая бабка пыталась копать сухую землю. Вторая поила водой из жестяной кружки Сашку Иваниди, который лежал недалеко от Василия, с ногою, перетянутой тряпицей.

— Сколько ж я Там был? — прошептал Василий.

— Не знаю, забыл на часы поглядывать, уж извини… — отозвался Мирон.

Первая бабка, оставив лопату в неглубокой яме, подошла к Одинокову. Посмотрела на лицо его прямо, посмотрела искоса. Сказала неуверенно:

— Сумлеваюсь я, как величать вас… Вы в мирной жизни кто были? Не батюшка? Примите от покойников, — и с поклоном вручила ему кулёк с медальонами убитых.

— Не, он — не батюшка, хе-хе-хе…

— Дедуля! — дёргался Мирон. — Куда нам прятаться? Мы при свете не уйдём, надо ждать ночи. А то немцы сейчас нагрянут.

— Да они уж тут. Слышишь?

Действительно, вдалеке звучала уже немецкая речь, тарахтели мотоциклы.

— Это пока в том конце, хе-хе-хе, — кашлял дед. — Село у нас длинное. А все ушли. Привязали к трактору телеги, сложили в них вещи, продукты. Скотину всю свели.

— Идёмте, ребятки, — позвала бабка. — За могилками погребок был. Авось уместитесь.

Мирон поднял Васю, и они уже вместе подняли Сашку Иваниди.

— А эти как же? — спросил Мирон, кивая на убитых.

— Прячьтесь, а об энтих мы позаботимся.

Они со своими винтовками кое-как втиснулись в погребок — на деле, это была яма с гнилой дощатой крышкой, незаметная среди разросшихся кустов сирени. Бабки оставили им полведра воды и тихонечко, вместе с дедом, исчезли.

— Что-то ты, Вася, сегодня тихий, — прошептал Мирон. — Сильно шибануло, да?

Помявшись, Василий честно ответил:

— Со мной говорил Господь.

— Понятно. Сильно шибануло. И что он тебе сказал?

— Он велел мне всегда творить правду… Или говорить правду?..

Глава десятая

Один целый, один контуженный и один раненный в ногу брели по июльскому лесу.

Уж чего-чего, а лес Вася Одиноков знал. До переезда в Москву в таких ему пришлось глухих местах пожить, что здешний лесок его и не пугал, и трудностей не сулил. Мирон — он, в общем, тоже ведь вырос не в столице. Но, конечно, между туристическими походами «на природу» и нынешним их бегством была большая разница.

Раненый Иваниди вообще ничего в лесу не понимал.

По ходу дела Вася им показывал, на что тут нужно обращать внимание, что можно есть и как ориентироваться. Говорить все они старались негромко.

— Вы зверя не бойтесь. Он сам боится. Главное, не провоцировать его, не пугать. Ой, смотрите: так рано, а пчёлы летят. Хороший день будет… Вот ещё: если вы — на пути зверя, на его тропе, то ему это не понравится. Уходите — он увидит и оценит. У меня случай был. Шёл я, а там кабанья тропа…

Ребята слушали его невнимательно. Никаких зверей рядом не наблюдалось, и вообще они не собирались жить в лесу долго.

— Иваниди, — приставал к греку Мирон, — как тебя могли в ногу ранить?

— Не помню я… Сидел в окопе, стрелял. Вдруг, бац, и раненый лежу на кладбище… Наверное, пуля в окоп залетела.

— Ага… В окоп залетела… Как вон та пчела. Признавайся: бежать, небось, хотел?

— Нет, говорю же…

Рана у него была, на взгляд товарищей, пустяковая, но сам он так не считал: шёл с трудом, наступать на ногу боялся, подпирал себя дубинкой. Других лекарств для дезинфекции, кроме фляжки самогона, принесённой дедом за полночь, у них не было. Обработали Сашке рану самогоном, перевязали, да и повели в лес.

Вася же, внешне совсем целый, чувствовал себя странно. Что-то его изнутри ломало, заставляя болтать о чём придётся. Может, через эти рассказы он поддерживал свою связь с миром? Чтобы этот мир заметил, если он вдруг скопытится?.. Речь его была возбуждённой, прерывистой, перемежающейся нервными смешками.

— А однажды, — начал он новую сказку, — в меня стрелял беглый заключённый…

Дело было в прошлом году, во время летнего выезда на практику, в Восточной Сибири. Шли по гористой тайге втроём, два опытных геолога и Вася Одиноков.

— Там без оружия нельзя ходить, — нетвёрдо ступая по траве, говорил Вася. — У всех были винтовки. И вдруг — бац, и я лежу. У-у-у, ужас.

— Ранили? — спросил Иваниди.

— Нет, что ты. У геологов такие… Ну как тебе объяснить? Не рюкзак, нет… Слово какое смешное, «рюкзак». Ну вроде рюкзака, сразу на спину и на грудь — но это такой, на самом деле, жилет, на котором много-много карманов. Геолог образцы минералов в него складывает. В эти карманы. Если чего найдёт, конечно. Туда же суёт рапортичку, где найдено. Плоская такая штука вдоль тела. Она получается каменная, — и Василий начал давиться смехом. Однако справился, спросил: — Понятно?

— Понятно, — усмехнулся Мирон.

— Ха-ха-ха, — дошло до Иваниди.

— Я ему и попал под прицел. А тех двоих ему не видно было. Вот он дурак-то. Был бы я простой охотник, без жилета своего, убил бы меня. А так он попал в каменный жилет, и я — брык. И валяюсь! — Василий засмеялся. — Он и пошёл с той сопочки вниз, чтобы всё с меня забрать. Идёт себе радостный…

— Ничего себе…

— …А я его лёжа из винтовки! — и Василий затрясся от смеха.

— Насмерть?

— Ну да! Потом Сергей Сергеевич ругался: зачем, говорит, ты его убил? Теперь тащить придётся. А так сам бы шёл. А я сначала и не знал, что убил его.

— И что вы с ним сделали? — спросил Иваниди.

— Съели, — предположил Мирон. — Тайга ведь, голодно.

— Хи-хи-хи…

— Ха-ха-ха…

— Волоком до реки тащили, там у нас лодка была.

— И чего? — с интересом спросил Мирон. Всё-таки журналист есть журналист.

— Чего, чего… Приехали с НКВД, говорят, дядька с лагерей, убил троих при побеге, — язык уже заплетался, но Вася, хихикая, продолжал: — Нам благодарность объявили. А у меня потом от той пули синяк держался два месяца.

— Ну-у, это фигня.

— Я ещё думал, для армии полезно, эти жилеты с карманами, только класть не камни, а медные листы.

— Ага. Доспехи.