Ярослав Веров - Двойники

• Название: Двойники
• Автор: Ярослав Веров
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-904919-27-6

Можно ли совместить в одном романе научную фантастику и сказочный мир, альтернативную историю (и не единственную) и философскую прозу? Можно, если автор романа — Ярослав Веров. Параллельные вселенные и секретные научные эксперименты, странствующие рыцари и волшебники, русские аристократы и современные бюрократы. Наука, неотличимая от магии, и магия, маскирующаяся под науку. Извечная борьба добра со злом, великая любовь и подлинная ненависть… Модернизм в фантастике, экзистенциальная притча, литературный эксперимент — называйте как угодно, но вся эта гремучая смесь — вот она, с коротким названием «Двойники».

---

Жилистый из Уголовки всё наседал на приводимых свидетелей, как то: всё та же несчастная Пелагея, дворник, собственно и вызвавший городового, соседи. Создавалось впечатление, что в мозгах детектива всё уж разложено по полочкам, всё разъяснено и осталось лишь только хлестко озаглавить дело. Из многозначительных взглядов, бросаемых следователем на дюка, Глебуардус сообразил, что его фигура занимает в мыслительных построениях сыщика позицию едва ли не ключевую. А почему бы нет? Дюк — фигура столь энигматическая и странная; такому вполне может прийти в голову инсценировать исчезновение приват-доцента и с блеском организовать это дело. Но дюку было не до подозрений детектива. Даже когда тот, вперив проницательный взгляд в область аристократической переносицы, доверительно поведал:

— А ведь вы знали дюк, что потерпевшего сейчас дома быть не может в связи с лекциями в университете! Зачем же вы явились сюда, на место преступления? — то Глебуардус Авторитетнейший лишь пожал плечами.

Но было в этой кутерьме и нечто весьма интересное. Так, оба следователя, подойдя к дивану Пимского, долго изучали его постель. Загорски негромко позвал:

— Идите сюда, ваше сиятельство, посмотрите. Впечатляет, не так ли? — и откинул одеяло.

Да, это впечатляло. Под одеялом свернулась калачиком байковая пижама.

Она лежала на правом боку, аккуратно подогнув колени, просунув правый рукав под подушку, а левый зажав в коленях. Вот только Пимского в пижаме не было… А еще был момент, когда жилистый вдруг принялся учащенно принюхиваться и захихикал:

— Чем это таким, господа, попахивает, а? Не серой ли?

И вправду попахивало. К привычному застоявшемуся запаху пергамента примешивалось еще что-то. Запах был приторный, парфюмерный, не Пимского запах. Чужой.

Вот тогда дюку Глебуардусу Авторитетнейшему сделалось муторно. Он вспомнил услышанный во сне — вот же нелепость! — рассказ Григория Цареграда про ночного визитера Пима. Как бишь его звали? Символист Василий… Странный человек со странными речами. Сам Пим так ничего и не рассказал. Но ведь хотел. «Чертовщина выходит», — так он выразился вчера. И, пожалуйте, вот она, чертовщина.

В один из моментов дюк уловил обрывок разговора: «Этих б… репортеров? Не пускать…» Поэтому он вздохнул с облегчением, когда Загорски предложил:

— Ну что ж, господа. Моему ведомству делать здесь покуда больше нечего.

И широким жестом дал понять дюку, мол, не задерживаю боле, да и сам не намерен.

Вышли они вместе, оставив полицейских развивать далее сценарий следственного действа. Загорски, надевая перчатки, обернулся и многозначительно произнес:

— А что, ваше сиятельство, не кажется ли вам, что у нас найдется тема для более серьезного разговора?

— Увольте, полковник, — сухо обрезал дюк, — беседовать с вами я более не намерен, как официально, так и эсклюзивно.

— В таком случае — честь имею, — и полковник поспешил к своему экипажу.

Дюк же, сделав несколько шагов, остановился между деревьев. Два часа назад это был милый дворик, каких немало в столице, и вот вам, нате пожалуйте…

Кто-то осторожно покашлял за плечом Глебуардуса. Он обернулся и встретился взглядом с давешним студентом. Тот еще разок смущенно прокашлялся и сказал:

— Господин дюк, я, собственно, вас и ожидаю. Что стряслось с господином доцентом?

— А, это вы. Беда стряслась.

— Да мы уж знаем. Осмелюсь передать вам вот эту тетрадку, — студент протягивал дюку тонкую ученическую тетрадку, несколько потрепанную. — Пимский написал эти сказочки для Насти, чтобы я их ей читал. Но она теперь их знает наизусть, а вам, быть может, будет небезынтересно.

— Что вы говорите? — не понял сразу Глебуардус.

— Говорю, тетрадочка…

Глебуардус Авторитетнейший посмотрел на тетрадочку.

— Ах да! Благодарю вас, голубчик, разумеется, я ее возьму.

— Ну вот. Тогда не смею дольше задерживать ваше внимание, господин дюк.

В это время во двор уверенной походкой вошел Иван Разбой.

Завидев дюка, всё еще стоящего посреди двора, он одушевленно поздоровался и без обиняков заявил:

— Вообразите, дюк, я вспомнил, где я слышал про этого вашего Верова. Ко мне давеча в павильон приперся какой-то тип и заявил, что нашел для меня книги Верова. Понимаете, дюк, я ведь ни сном ни духом. Говорю, мол, кто вы такой тут будете, ну а он стушевался и был таков. Эпизод! не находите?

— М-да… Поедемте-ка ко мне. У меня экипаж.

— Но к чему? А Пимский?

— Пимский исчез. В доме полиция.

— Как исчез? Каким образом?

— Да вот так… Во сне.

В банкетной зале родового особняка Авторитетнейших состоялась невеселая беседа. Дюк Глебуардус как раз заканчивал рассказывать Ивану о событиях. По тому, как часто он морщил аристократический профиль и прерывался, было ясно, что дается рассказ ему нелегко. Он то и дело посматривал на двери залы, будто ожидая кого-то, и нечувствительно потягивал из бокала аметистовое вино, благородный яшмет.

Вошла Катрин, только что приехавшая от тетушки из Изгарного Яра. Она энергично ворвалась в залу, шурша платьем, на ходу развязывая тесемки шляпы, но, взглянув на брата, остановилась.

— Что, братец? Стряслось что? Вы словно на поминках. В чем же дело, отвечайте!

— Э-э… Собственно, — почему-то виновато встал с кресла Иван при виде каменного выражения лица наследного дюка. — Мы, вот, обсуждаем. Собственно… Не знаю, как и начать.

— Пимский пропал, Катрин, — негромко произнес дюк.

— В каком смысле — пропал? Встрял в какую-то историю? Угодил в долговую яму? — Катрин стремительно приблизилась к столу и уселась напротив брата. — Я знала, я так и знала, что этим всё кончится. Эти ваши бессмысленные кутежи, это пьянство. А ведь он натура тонкая. И я ведь столько раз выговаривала…

— Совсем пропал. Исчез.

— Что значит — совсем пропал?

— Не пропал. Из запертых помещений не пропадают. Исчез, испарился… Нет его…

— О господи! Глебус, что за шутка. Это ведь шутка? — Катрин растерянно повернулась к Разбою. и, прочитав его взгляд:

— Неужели?

Иван Разбой грустно качал головой. Катрин вдруг горько зарыдала. Это было дико и неожиданно. Разбой снова вскочил и, совершенно растерянный, подошел к ней, но ничем помочь не мог и лишь переминался с ноги на ногу.

Глебуардус поморщился. Машинально наполнил яшметом кубок для сестры, но тут же сообразил, что это не вода и отставил в сторону.

В душе Глебуардуса Авторитетнейшего вновь воцарилось смятение, — «пропали!» — чувство неотвратимой угрозы пока неясных, но устрашающих масштабов, угрозы какой-то фантастической, не вмещаемой ни в какие рамки привычных обстоятельств.

Через несколько минут Катрин взяла себя в руки: всё-таки аристократическое воспитание. Но всё казалось неустойчивым, как будто всё могло в любой миг обрушиться. Что всё?

Глебуардусу хотелось поскорей уединиться, чтобы привести в маломальский порядок мысли и чувства, но оставить сестру и гостя было нельзя. Надо было чем-то её отвлечь. И дюк вдруг вспомнил:

— Вот тетрадочка Пимского.

Глебуардус сам только сейчас вспомнил о ней, лежащей тут же, на столе, рядом с плетеной бутылью яшмета. Он взял ее в руки, развернул. На обратной стороне обложки красовалась выполненная скверным почерком Пимского надпись: «Маленькой Настеньке от дяди Пима. Слушай, Настя, сказочки и расти умницей».

Сказочек было штук семь, милые и незатейливые сказочки закоренелого холостяка. Вот, например.

«Корова в церкви

Это приключилось в нашей деревянной церквушке, что с тремя куполами-маковками. Шла служба. И пел хор. Пел, как всегда, чистыми, приятными голосами, но пел как-то хоть и правильно, но без душевного чувства. И всё в церквушке было умиротворенно, чинно, благолепно. Немногочисленные прихожане умильно внимали голосам, пытаясь ощутить соприкосновение земного с небесным. Служба была им знакома и привычна, молитвы твердо затвержены еще когда они были маленькими как Настя. Свечки ставились тоже скорее привычкой, чем по велению сердца.

Вдруг в проеме дверей возникло нелепое и жалкое существо. С неправильными чертами лица, но отчего-то трогательными; с некрасивой фигурою. Странной раскачивающейся походкой оно неуверенно протопало к клиросу и остановилось, грустно разглядывая внутренний покой церквушки.

Служба не прервалась, нет. И ничто как будто не изменилось. Пелись псалмы, батюшка отвешивал поклоны, прихожане крестились. Жалкое существо посмотрело на священника, на иконы и принялось петь. Песней назвать сие было трудно. Немузыкальные, невнятные звуки исторгались из уст существа. Оно ёжилось, вздыхало, но с трогательным упорством продолжало подпевать хору. Звуки, рождаемые им, были ни на что не похожи из того, что всегда звучало в церкви.