Томас Сас - Фабрика безумия

• Название: Фабрика безумия
• Автор: Томас Сас
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Психология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9681-0123-5

Чем была психиатрия до падения Берлинской стены по обе стороны от нее и какие мрачные корни в глубине веков она имела, какова тираническая психология негодяев, претендующих на священное звание врачей вчера и сегодня, как оправдывалось насилие в отношении «козлов отпущения» в эпоху развитого индустриального общества, как и почему больницы стали средством массового истребления и «успокоения» нежелательных его элементов, из какой извращенной логики исходили господа, лечившие половые «извращения», — обо всем этом в замечательной книге человека, по праву занимающего свое место в пантеоне борцов за освобождение человеческой природы рядом с Эрихом Фроммом и Гербертом Маркузе.

Книга рекомендована к прочтению психиатрами и их пациентами.

---

Эта борьба со злом, помимо прочего, помогает сплотить борцов в спаянную, гармоничную группу. Так все одинокие и неумелые люди, ведущие бестолковую жизнь, могут добиться признания, — повторив со страстным рвением несколько раз утверждение о том, что евреи вредят стране... снискав теплое отношение всего общества. В этом смысле в антисемитизме сохранилось что-то от человеческих жертвоприношений»[876].

Сегодня в США антисемитизм не поможет добиться теплого отношения общества, зато провозглашение с серьезным видом лозунгов вроде «Душевная болезнь — национальная проблема номер один» или «Душевная болезнь — такая же болезнь, как и любая другая» сделает это[877].

Можно ли разрешить проблему антисемитизма, обратив всех евреев в христианство? (Или проблему душевной болезни — вернув душевнобольных к душевному здоровью?) В классической гуманистической традиции Сартр утверждает, что это решение не сильно отличается от предложенного антисемитом: оно приведет к исчезновению врага! Обозначив сторонника обращения евреев как «демократа», Сартр пишет: «...разница между антисемитом и демократом, возможно, не столь уж и велика. Первый желает уничтожить в нем человека и оставить от него только еврея, парию, неприкасаемого. Последний желает уничтожить в нем еврея и оставить человека — абстрактного и универсального субъекта всеобщего гражданского права»[878]. В психиатрии мы тоже наблюдаем противоборство между двумя аналогичными позициями, словно иная позиция недопустима и невозможна.

Как антисемит желает решить еврейские проблемы, уничтожая евреев, так и нацистский психиатр пытается решить проблему душевного здоровья, истребляя душевнобольных. Восставая против этого, демократ, как его называет Сартр (или либерал, как мы могли бы назвать его, пользуясь современным политико-психиатрическим жаргоном), предпочитает решать первую проблему обращением евреев, а вторую — лечением. Таким образом, когда либерал определяет некоторых индивидов, или группу людей, как душевнобольных, он не имеет в виду, что у них есть право оставаться больными — во всяком случае, у них на это не больше прав, чем у еврея — быть евреем в глазах антисемита. По сути, диагноз — это лишь семантическое средство для оправдания искоренения (предполагаемой) «болезни»[879]. Во всех упомянутых случаях притеснитель не желает видеть и признавать различия между людьми. Самодовольный индивид не может выносить бездействия по отношению ко злу. «Живи и давай жить другим», — на его взгляд, не правило благопристойных отношений между людьми, а условия договора с дьяволом.

Экзистенциалистское толкование Сартром антисемитизма очень напоминает социологическое описание отклоняющегося поведения: в обоих случаях отклоняющийся — козел отпущения, или жертва, — частично рассматривается как творение своих преследователей[880]. Хотя Сартр признает, что евреи существуют, точно так же, как существуют гомосексуалисты или депрессивные люди, он утверждает, что «еврей — это тот, кого евреем считают другие люди. Это очевидная истина, с которой мы должны начинать... именно антисемиты создают еврея»[881]. Безусловно, Сартру известно, как и всем остальным, что евреи могут существовать и в отсутствие антисемитов. Утверждая, что антисемит «создает» еврея, он имеет в виду еврея как социальную роль, как объект, в отношении которого антисемит призывает действовать в соответствии со своими интересами. Вряд ли преувеличением будет и аналогия из мира душевных болезней. Одно дело, когда наблюдатель сообщает, что кто-то опечален или обдумывает самоубийство, но не делает ничего. Совсем другое дело — описать такого индивида как «проявляющего суицидальные наклонности» или «опасного для самого себя» и запереть его в больнице (чтобы излечить его от болезни под названием депрессия, симптомами которой считаются суицидальные мысли). Можно сказать, что в первом случае душевное расстройство существовало без вмешательства психиатра, а во втором — психиатр создал душевную болезнь. Более того, как и в случае с антисемитизмом, психиатр лепит душевнобольного как социальный объект, над которым он может производить манипуляции в своих собственных интересах. То, что он маскирует этот свой интерес под вывеской «альтруизма», не должно нас останавливать, поскольку это всего лишь очередное «терапевтическое» оправдание межличностного насилия.

В той мере, в которой люди обладают чертами, отделяющими их от окружающих, подлинно либеральным и гуманным отношением к этим отличиям будет только их понимание и приятие[882]. Сартр описывает эту ситуацию в терминах, в равной мере применимых и к так называемым душевнобольным пациентам. «В обществах, где женщины имеют право голоса, — пишет он, — их не просят переменить пол, когда они входят в кабинку для голосования. Когда встает вопрос о законных правах еврея, а также о менее очевидных, но в равной мере неотъемлемых правах, не прописанных ни в одном кодексе, он должен обладать этими правами не как потенциальный христианин, а именно как французский еврей. Именно с его характером, его обычаями, его вкусами и религией, если таковая имеется, его именем и физическими недостатками мы обязаны признать его»[883]. Применить это правило к так называемому душевнобольному— нелегкая задача. Нынешнее американское общество не выказывает ни малейшего интереса к тому, чтобы посмотреть на проблему в таком свете, не говоря уже о ее решении. Бенджамин Раш искал решение проблемы «не-гритянства» в витилиго, а мы ищем избавление от страха, безысходности, ярости и грусти в общественных центрах душевного здоровья[884].

Основное стремление человека — решать проблемы, но оно становится источником одновременно и его высшей славы, и глубочайшего стыда. Если человек не может разрешить свои проблемы инструментальными, техническими средствами, он прибегает к институциональным, церемониальным действиям. Тачка необходима, чтобы строить, козел отпущения — дабы провести церемонию. Таким образом, технические артефакты или инструменты могут считаться символами решаемых ими проблем. Точно так же могут рассматриваться животные и человеческие жертвоприношения. Что это за проблемы? Во-первых, болезнь, которая угрожает биологическому выживанию человека; во-вторых, грех, который угрожает политическому выживанию человека. В своих конкретных проявлениях эти угрозы представляют собой обширные, почти неразрешимые проблемы. Возможно, из-за этого на протяжении всей своей истории люди пытались упростить себе задачу, намечая несуществующие связи между здоровьем и добродетелью, болезнью и грехом. Словно люди никак не могут согласиться с тем, что хорошие люди могут болеть, а плохие — оставаться здоровыми или что здоровые люди могут быть плохими, а больные — хорошими. Одна и та же нетерпимость к сложности нравственной проблемы и различиям между людьми привела людей к отрицанию образа доброго божества, которое любит всяк свою тварь: евреев и христиан, белых и черных, мужчин и женщин, больных и здоровых. Подавляя плюрализм, присущий этому взгляду на мир, люди создали образ упорядоченной вселенной, иерархически управляемой Богом и его наместниками на земле, а если не Богом, то людьми, которые правят во имя общего блага. В этой перспективе люди, естественно, начинают ставить единство выше разнообразия, а контроль над Другим — выше самоконтроля. Они создают соответствующие методы для укрепления такой «общественной реальности». Оценивать себя через обесценивание других в соответствии с учениями религиозных и национальных мифологий и санкцией закона — как раз один из таких методов. В прошлом общества доверяли применение этого общественного механизма оценки и обесценивания священникам, сегодня они вверяют его своим психиатрам.

Далее, поскольку магические способы проще, чем технические, неудивительно, что человек показал замечательную изобретательность в вытеснении материальных проблем на духовный уровень, а духовных проблем — на материальный уровень, обращаясь в каждом случае скорее институционально и церемониально, нежели инструментально и технически. Веками человек относил болезнь к грехам и пытался освободиться от болезни, заботясь о своем моральном поведении. Сегодня он относит грех к болезням и пытается освободиться от зла, заботясь о своем здоровье.

Когда церковь имела власть, ее почитали за данные ею через священников — ее лживых пророков — обещания вечной жизни на небесах. Когда она лишилась власти, ее стали бранить за сопротивление прогрессу медицины. Сегодня медицину почитают за данные ею через психиатров — ее лжепророков — обещания нравственного успокоения на земле. Когда она лишится власти, ее будут, как я подозреваю, бранить за сопротивление прогрессу морали. Но поскольку сопротивление прогрессу морали, когда оно имеет место, неизменно восхваляется в качестве самого прогресса морали, подлинное совершенство нашей духовности должно зависеть от действительного решения психологических и общественных проблем, на которые мы пока даже не решились взглянуть, не говоря уже о том, чтобы взяться за них. А до того времени нам следовало бы судить обо всех Великих Моральных Программах, особенно если их поддерживает власть Церкви или Государства, применяя с незначительными изменениями известное англо-американское судебное правило: они безнравственны до тех пор, пока не доказано обратное.