Владимир Березин - Путевые знаки

• Название: Путевые знаки
• Автор: Владимир Березин
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064132-1, 978-5-271-26318-7

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают Вселенную «Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитой саги. Приключения героев на поверхности на Земле, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!

Владимир Березин – один из самых интересных современных фантастов. Его «Путевые знаки» – первая и главная книга Вселенной «Метро 2033». Ее герои выберутся наконец за пределы Метро и выяснят судьбу Петербурга…

---

Вентшахта должна была быть на крыше, но часть крыши оказалась снесена, а часть – висела на битой арматуре. Всё заполнено бетонными обломками, через которые, может, и проходит воздух к фильтрам и вентиляторам, да вот мы не пройдём. Как искать вход под землю, было непонятно.

Я перевёл взгляд на сохранившийся циферблат вокзальных часов. Где-то я читал, что остановившиеся часы всегда указывают время катастрофы. Может, так и здесь?

Часы Финляндского вокзала, конечно, стояли, но дело в том, что на них вовсе не было стрелок. Поэтического символа не вышло.

Математик посмотрел в свой гроссбух.

– Так. Двести шестая шахта, – сказал он, игнорируя нас и объясняя ситуацию своему таджикскому адъютанту: – Двести шестая недоступна. Вот смотри, есть другой вход, вот тут, на Лесном проспекте. Ориентировочное расстояние полтора километра плюс-минус метров двести. Нет, скорее минус. Там есть характерная примета – вытяжная труба дизельного отсека. Есть соображения?

У Мирзо соображений не было, и мы пошли по солнечному и прекрасному городу, таща ящики нашего господина. Надо сказать, что тащил я груз вполне прилежно, благословляя своего корейского учителя. Дело не в крепких мышцах, а именно в выносливости, которая меня спасала. Только пот застилал глаза, и трудно было дышать через респиратор.

Однако солнце уже закатывалось слева, световое время заканчивалось. И хотя мы почти достигли искомой точки, пришлось искать место для ночлега наверху. Математик опасался (и правильно делал) идти через двор дальше. Там разрослись очень странные кусты, и вообще местность выглядела не очень располагающе.

В угловом доме находился банк, и мы вошли через незапертую дверь в операционный зал. Тут-то мы и встретили первого петербуржца.

Житель северной столицы был, правда, не жителем. Остался от него обтянутый пергаментом скелет в истлевшей форме охранника. Кобура на его поясе была пуста уже лет двадцать – видно было, что пластиковый материал кобуры совершенно не пострадал, а вот пистолет кто-то давно вытащил.

Владимир Павлович присел рядом и поглядел охраннику в то, что было лицом.

– Молодой-то парень, – отметил он, – зубы чистые, ровные, ни одной пломбы. Мне, значит, ровесник будет.

Я задумался над парадоксальностью этой фразы, а Математик с Мирзо, не склонные к поэтике, пошли далеко по коридорам искать наиболее безопасную для ночлега комнату.

Кого-то этот мёртвый охранник мне напоминал. И точно, он мне напоминал такого же, как он, только москвича. Того водителя автопогрузчика, который уже двадцать лет сидел в своём механизме на московском авиазаводе.

В этом угловом доме мы и заночевали, не зажигая огня, благо ночи были тёплые.

Поутру Математик взял меня и Мирзо и пошёл на разведку, оставив Владимира Павловича караулить ящики. Всё оказалось так, как и предсказывал математик. Первым делом мы нашли длинную трубу вытяжки, правда, она была давно повалена и проржавела. Однако именно по ней мы обнаружили серый куб вентиляционный шах ты. Сразу же наш начальник сделал довольно странную вещь: он набрал код на двери, но не стал спускаться по лестнице, а нашёл металлический шкафчик, прикрученный к стене.

Внутри ящика обнаружился оборванный шнур и две кнопки.

Математик вздохнул, выдрал обрывок шнура из гнезда и достал из сумки телефонную трубку с точно таким же проводом на конце. Он вставил штекер в гнездо и несколько раз нажал на красную кнопку.

Прошла минута, и Математик, откашлявшись, сказал в трубку:

– Внимание, код двести. Код двести. Нахожусь в шахте номер… – Он сверился с цифрами на шкафчике и назвал номер: – Повторяю. Код двести. Код двести…

Я совершенно не понимал, что это за код двести. Вот «груз двести» я знал, что такое, но надеялся на то, что ко мне эти слова можно будет применить нескоро. Нужно подождать, решил я, и всё прояснится.

Действительно, трубка ожила и довольно громко, так что было слышно нам, сказала, наконец:

– Что? Кто говорит?

– Говорит Москва, – сказал терпеливо Математик. – Код двести.

Трубка замолчала, но по всему было понятно, что человек на той стороне провода изрядно обалдел. Потом собеседник Математика пришёл в себя и попросил назвать количество единиц. Я клянусь, он так и сказал: «Назовите количество единиц». Если бы не нервное напряжение, я бы расхохотался от этой детской игры.

– Четыре единицы, – невозмутимо ответил Математик.

– Тридцатиминутная готовность, – отозвалась трубка, щёлкнула и отключилась.

Мы вернулись за Владимиром Павловичем и нашим барахлом и начали спускаться вниз по металлической лестнице, набив себе при этом довольно много синяков этими дурацкими ящиками.

Наконец вентшахта кончилась, и, пройдя уже по горизонтали между двумя огромными вентиляторами, мы очутились перед небольшой гермодверью.

Нам открыли, и мы тут же оказались на прицеле у караула. Охрана тут была не чета московской – три довольно чистеньких матроса уткнули автоматы нам в живот. Человек во флотской форме, но уже с мичманскими погонами сказал негромко:

– Старший группы ко мне, остальные – на месте.

Математик вышел вперёд, был обыскан и изучен какими-то приборами, в одном из которых я узнал дозиметр, а другой так и остался загадкой. Математик ответил на какие-то неслышные нам вопросы, был, видимо, признан годным и пропущен. Потом настала и наша очередь.

Станция «Площадь Победы» лежала перед нами, и я чувствовал себя Колумбом, достигшим Америки. Ну ладно, сбавил я, одним из членов Колумбова экипажа. Однако я знал, что много лет назад этого берега достиг мой отец, и надеялся его найти. Я не очень в это верил головой и, скорее, верил сердцем.

Мы прошли вторую зону контроля, и путь нам преградил офицер. Причём не просто офицер, а капитан третьего ранга. Форма у него была старенькая и, как я заметил, самопальная – то есть здесь шили себе мундиры сами, а не пользовались старыми запасами. Видать, много было тут этих военнослужащих бесконечного особого периода.

Кап-три поднял руку, на которой была красная повязка дежурного:

– Только с оружием в санитарную зону нельзя.

– То есть как?

– У нас тут госпиталь, и на территорию госпиталя с оружием нельзя. Оружие вы можете сдать в камеру хранения.

Мы покрутили головами – весомости словам кап-три придавали два матроса с автоматами наперевес, и у меня было подозрение, что это только те, что вышли на свет. А из тёмных углов в нас целят куда больше.

– Есть сдать оружие, – вдруг наигранно весело сказал Математик.

Мы пошли в камеру хранения, которая оказалась чем-то вроде гардероба. Только гардеробщик был в форме – угрюмый мужик в пятнистой форме.

Я чуть не засмеялся, когда он действительно внёс наши имена в книгу и выдал пластиковые номерки с тиснением. У меня было предчувствие, что на них будет выдавлено что-то вроде «Театр юного зрителя», но там оказалась непонятная аббревиатура ВМА.

Наши стволы встали в ружейную пирамиду, и за ними захлопнулась металлическая дверь.

Кап-три сменился с поста и повёл нас к начальнику охраны.

Нас вели довольно долго. И я успел обнаружить, что станция эта огромная, с рационально использованными тупиками и помещениями, с аккуратными надписями и названиями, написанными под трафарет тем самым шрифтом, который бывает только у военных.

И ещё меня удивил специфический медицинский запах. Этот запах приходил не из тоннеля, он пришёл из детства. Что-то пробуждали в памяти эти запахи «Площади Ленина» – поликлинику, очередь к врачу. Разгадка была проста – станцией управляли не просто военные, а военные медики.

Меня всё больше и больше радовала эта станция. В моём детстве военных принято было ругать за тупость, а тут я видел оборотную сторону внешне бессмысленных действий. Вот, к примеру, те же номерки: ты получил этот кусок пластмассы в руку и вспомнил о другой жизни, жизни до Катаклизма. И вот ты ощутил, что есть пространство, где поддерживается порядок, где есть правила, а не анархия драки всех против всех в обесточенном тоннеле.

Нас представили какому-то начальству. Оно, чтобы не терять лица, не стало нас расспрашивать. Всех москвичей поместили в карантинный бокс и придирчиво осмотрели.

Там я впервые увидел электронные измерители степени мутации, которые в просторечии звались «мутометры», а ещё больше подивился тому, что у Математика оказался точно такой же. Только у военных медиков это были большие коробки в зелёных, несколько облезших корпусах, а у Математика гладкий изящный прибор в чёрном пластике.

Впрочем, мы оказались достойными доверия, хотя нас и допросил контрразведчик – больше для формы, чем подозревая в нас врагов. После этого мы расположились в боксе за станцией и устроили себе лежбища из наших собственных ящиков. Так получилось, что Математик и Мирзо сразу сбежали куда-то по своим делам, перетирая что-то с местным начальством, а мы с Владимиром Павловичем отдувались за всех.