Мишель Бютор - Изменение

• Название: Изменение
• Автор: Мишель Бютор
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

В книге представлены произведения школы «нового романа»- «Изменение» (1957) М. Бютора, «В лабиринте» (1959) А. Роб-Грийе, «Дороги Фландрии» (1960) К. Симона и «Вы слышите их?» (1972) Н. Саррот.

В лучших своих произведениях «новые романисты» улавливают существенные социальные явления, кризисные стороны сознания, потрясенного войной, бездуховностью жизни и исчерпанностью нравственных ориентиров, предлагаемых буржуазным обществом.

---

«При первых же звуках моего голоса твое тело начнет извиваться в конвульсиях, точно его уже гложут черви. Это не я выношу тебе приговор, это те, кто сопровождает меня, и их пращуры, это те, кто сопровождает тебя, и их потомки».

Стену, на которой он явился, прорезали зигзаги молний, и от нее начали отваливаться громадные куски.

В густом синеватом свете из-под полуопущенных век ты глядишь на запрокинутые головы, покачивающиеся в такт движепию поезда, на закрытые глаза, а прямоугольник ночи за окном между старухой итальянкой и хорошенькой посеребренной Аньес стал тем временем, пожалуй, чуть-чуть более серым, а под самым потолком тянется сетка — в ней лежат пожитки этих мужчин и женщин, которых ты никогда прежде не видел и, наверное, никогда больше не увидишь; но вот просыпается тот, кого ты назвал Пьером; оторвав плечи от спинки и упершись в колени локтями, он разглядывает убегающий клочок сумеречного пейзажа, а та, которой ты дал имя Аньес, тоже очнулась от сна и, взяв мужа за запястье, пытается при свете луны разглядеть стрелки на его часах

(- …до приезда в Рим.

— Да, примерно, ты еще успеешь вздремнуть.

— Мне хочется выйти в коридор поразмяться); и оба встают, стараясь не потревожить тебя; он берется за ручку двери, пробует открыть ее как можно бесшумнее, и полоса света ложится на его и на твои руки, на разметавшиеся волосы твоей соседки; а ты пытаешься сесть поудобнее, прижавшись лбом к шторе, но нет, так заснуть ие удается, и ты снова запрокидываешь голову.

Теперь твои глаза устремлены на синеватую жемчужину, скрытую в плафоне, ты шаркаешь ногами по отопительному мату, пытаешься поставить их поудобнее между ногами старика итальянца и чувствуешь, как повисшая рука молодой женщины легонько ощупывает и поглаживает твою лодыжку, точно силится опознать какой-то предмет.

Дождь барабанил мощными струями по прозрачной крыше вокзала Термини, громыхая, как поезд на ходу, пока вы стояли вдвоем в баре, торопливо глотая caffelatte, а вокзальная площадь была вся в лужах, и колеса такси взметали фонтаны брызг; порывы шквального ветра врывались под громадный павес, где вы ждали вдвоем в кромешной тьме неподвижно, молча, подняв и потуже стянув воротники пальто, и только первые троллейбусы говорили о том, что скоро рассветет.

Ты донес чемоданы Сесиль до ее площадки на улице Монте-делла-Фарина и торопливо простился с нею, не поцеловав ее, и только шепнул, как бы для очистки совести: «Значит, до вечера»; потом ты слышал, как она повернула ключ в замке и хлопнула дверью.

В отеле «Квиринале», на верхнем этаже, в маленькой комнатке с балконом ты поставил на стол чемодан, извлек из него первый том «Энеиды» в серии, издаваемой Бюдэ; открыл жалюзи; сквозь ленточки воды начал просачиваться дневной свет, потом в груде облаков над крышами улицы Национале очистилась светлая прогалина.

Прохладным вечером — воздух был все еще чуть влажен, а на небе еще упрямо догорал уходящий день, — после утомительного и скучного совещания у Скабелли — оно затянулось гораздо дольше, чем предполагалось, и час свидания, назначенного на площади Фарнезе, уже давно миновал — ты медленно брел, останавливаясь перед витринами, то и дело переходя с одного тротуара на другой, и нарочно сделал крюк через площадь Пантеона,

словно всячески старался не дойти до площади Фарнезе (но ноги сами несли тебя туда, и в тебе поднималась даже какая-то злость на эту дурацкую неизбежность), надеясь, что там ты ее уже не застанешь, что ее терпение лопнуло, особенно после минувшей ночи в поезде и первого дня на службе,

и твердил себе: «Она наверняка не дождалась меня, скоро семь часов, должно быть, она вернулась домой, поужинает сандвичем и ляжет пораньше»,

но нет, она сидела на своем обычном месте, перелистывая модный журнал, и даже не выказала признаков досады.

Ты едва удержался, чтобы не спросить ее, как она съездила в Париж, точно ты и впрямь сказал правду, представляя ее Анриетте, точно она и в самом деле твоя добрая знакомая, с которой ты встречаешься в Риме и которой ты многим обязан.

Опа сказала:

— Я умираю от голода, сегодня утром на Ларго Арджентина я заметила новый ресторан, что если мы сходим в пего для пробы, а потом я пойду спать.

На этот раз ты даже не проводил ее до дверей квартиры, не назначил ей встречи на завтра. Она, зевнув, сделала прощальпый знак рукой, а ты пешком, поеживаясь от холода, вернулся в «Квирипале» и почти до полуночи читал стихи Вергилия.

От стены в глубине стали отваливаться громадные куски, а центральная фигура окрасилась в синеватые тона и стала таять, и там, где она была, остался только сгусток более яркого света, а за ним мало-помалу открылась панорама ночного города.

Огромные фигуры, склонившиеся над тобой, что-то шептали, листая страницы своих огромных книг.

Ты думал о Сесиль и твердил себе: «Это было просто небольшое приключепие, я встречусь с ней спустя некоторое время, и мы останемся добрыми друзьями»; но на другой день вечером — небо слегка хмурилось — ты не выдержал; выйдя от Скабелли, ты чуть ли не бегом помчался к дворцу Фарнезе.

Вначале ты старался не попасться ей на глаза; ты следовал за ней под покровом римских сумерек, а она торопливой, нервной походкой шла не на улицу Монте-делла — Фарина, а куда-то в сторону, и ты стал нагонять ее, думая: «Неужели она идет к другому?» Потом ты поравнялся с ней, некоторое время шел рядом, не в силах оторвать от нее глаз; наконец она тебя заметила, остановилась, вскрикнула, выронила сумку и, даже не подобрав ее, бросилась в твои объятья.

Ты поцеловал ее в губы; ты сказал ей:

— Я не могу без тебя.

— Если бы я знала, что мы увидимся, я приготовила бы обед дома.

Казалось, и воспоминание о поездке в Париж, и горький осадок от нее — все растаяло, улетучилось. Ты снова был молод, Сесиль снова была с тобой, ты вернулся в Рим.

После ужина в маленьком ресторанчике, выходящем па остров Тиберино, вы пошли пешком до круглого храма Весты, миновали арку Януса, поднялись на Палатин, прошли вдоль парка на Целии, прижимаясь друг к другу, то и дело целуясь и не говоря ни слова, до самых развалин Золотого дома Нерона (площадь Колизея в этот час еще кишмя кишела машинами и мотороллерами), — надпись на нем гласила, что он открыт для посетителей только по четвергам.

— Вот почему я в нем никогда не была.

— Завтра я осмотрю его за нас обоих.

Теперь луна освещает в упор голову старухи итальянки и висящий над нею маленький блестящий прямоугольник стекла — снимок Каркассона. Ручка двери, на которой лежат твои пальцы, зашевелилась: дверь открывается; какой-то человек просунул голову в купе, потом снова задвинул дверь.

Две пижние петли шторы отстегнулись, и от толчков она мало-помалу поднялась вверх, образовав щель, которая становилась все светлее, все шире и через которую ты видел полоску римской Кампаньи; заря окрасила ее сначала в серый, потом в зеленый, а потом в желтый цвет; потом над полями и виноградниками в расщелинах среди холмов проглянули треугольники светлого неба.

Один из пассажиров поднял штору доверху, и па повороте дороги солнце окунуло в стекло свою медную кисть и покрыло узкими пластинками раскаленного светящегося металла щеки и лбы спящих.

Над крышей какой-то фермы взметнулась целая стая ворон, а за окнами прохода солнечная кисть выписала в море каждую волну.

— Приехали, — сказала Анриетта, открывая глаза.

— Сейчас будет Чивита-Веккиа.

Город не был разрушен. Это было до войны. По перрону шли дети в черных рубашках.

Ты предложил ей пойти причесаться и немного освежить лицо одеколоном, но она продолжала сидеть рядом с тобой, опершись рукой на твое плечо, и щурила глаза, не отрывая их от восходящего солнца, которое рассеивало причудливые облака позади сосен и вилл.

Перед старинным зданием вокзала Термини, построенным в тяжеловесном стиле прошлого века, не было ни мотороллеров, ни троллейбусов, а только извозчики, вы позавтракали в старомодном, унылом и темпом буфете и сели в фиакр.

В ту пору ты еще не говорил, а только читал по-итальянски, ты еще не служил у Скабелли. Тебя восхищало все, — твоего восторга не могли отравить даже мундиры, даже выкрики «Viva il duce!».[14]

Ты спросил ее, не хочет ли она отдохнуть в вашем номере в отеле «Кроче-ди-Мальта» на улице Боргоньоне, неподалеку от площади Испании, но нет, она желала только одного — ходить, смотреть, и вы вдвоем отправились по улицам, которые постепенно оживали, осматривать знаменитые холмы.

Гигантские пророки и сивиллы захлопывают свои книги; их падающие складками покрывала, плащи и тупики колышутся, вытягивают, теперь они похожи на громадные черные перья и становятся все тоньше; и вот над твоей головой уже нет ничего, кроме множества мелькающих черных крыльев, сквозь них все явственней проглядывает ночное, туманное небо, и его купол отступает все дальше.