Юрий Хазанов - Лубянка, 23

• Название: Лубянка, 23
• Автор: Юрий Хазанов
• Жанр: Историческая проза

От автора: Это — четвертая часть моего «Собрания воспоминаний и размышлений». Она, как и предыдущие части, и вполне самостоятельна, и может считаться продолжением.

Здесь вы столкнетесь с молодыми, и не очень молодыми, людьми конца пятидесятых и начала шестидесятых годов прошлого века; с известными и неизвестными (до поры до времени) литераторами, художниками, музыкантами; с любовями, изменами и предательствами, с радостями и горестями нашей жизни… В общем, со всем, что ей сопутствует.

---

Что делал Кап? Сначала сидел в машине, потом, когда выпустили, чтобы напоить и накормить, первым делом распугал всех кур, после чего загнал на дерево кошку и решил расправиться со свиньей. Однако та, грозно вскинув пятачок, пошла ему навстречу, и он ретировался.

Наконец мы отвалились от стола, начали собираться. Я решил для себя, что сейчас мы играем в детскую игру «делай, как я», и водить выпало Валерьяну Матвеичу. Поэтому мне остается во всем ему подражать: он вынул резиновые сапоги, я сделал то же; он облачился в потертый серый плащ, я надел ватную куртку; он натянул на голову старую кепку… Кепки у меня не оказалось, о чем я потом очень пожалел, а комары обрадовались. Зато на поясе у меня висел шикарный охотничий нож, а за плечами — новенький рюкзак. Экипировку завершало ружье, ствол которого, по неписаному закону, должен быть все время обращен в небо или в землю. Это со всей серьезностью объяснил Валерьян Матвеич, и я особенно хорошо понял его — вспомнив, что случилось на моих глазах за несколько дней до окончания войны, когда мы сидели в каптерке у старшины Баранникова, демонстрировали личное оружие и рассуждали, какая система лучше. Кончилось тем, что лейтенант Бабаев случайно застрелил старшего лейтенанта Заломова из своего хваленого «ТТ»…

Я не вполне понимал, почему мы все идем да идем, чем эта часть леса отличается от другой: такая же здесь желтизна кругом — и всех желтее липа, а ее ствол всех чернее; за ней идет осина (по желтизне), потом береза… Если не ошибаюсь… Но Валерьян Матвеич, который опять стал немногословен и даже суров, цедил сквозь зубы, что сюда нам не нужно, а вон туда… видите? Видеть было уже затруднительно, потому что быстро темнело, и тогда наш лидер велел собирать сучья для костра.

— Сучья и несколько стволов, — повторил он, а поднаторевший в этих делах Алик разъяснил, что стволы нужны для так называемого охотничьего костра, который горит медленно, зато долго, хорошо греет и комаров отгоняет.

— А для спанья нужно лапника собрать, — добавил он. — Но это на стоянке.

Мне было так жарко, что о костре не хотелось думать, однако когда, наконец, остановились, скинули мешки, положили ружья, почти сразу стала ощущаться прохлада, и костер, который вскоре раздули, показался как нельзя кстати.

С треском занялись сухие сучья, пламя полезло вверх, взлетели искры. Комары неохотно отступили, готовясь к реваншу, Кап, по древней традиции, отскочил подальше от огня, мы, по той же традиции, приблизились к нему, и стало как-то уютней: деревья словно раздвинулись по стенам, превратившись в колонны огромного зрительного зала, и, казалось, не случится ничего удивительного, если в одном из его концов появится медведь во фраке и в галстуке-бабочке и скажет голосом моего друга конферансье Марка Новицкого: «Дорогие охотники! Не стреляйте диких зверей, они тоже „хочут“ жить, как „цыпленки“ из известной песенки». Но огонь быстро сник, зрительный зал уменьшился до размеров каптерки, в которой было тепло, светло, и никто не убивал старшего лейтенанта из пистолета «ТТ»… Кажется, я начал задремывать.

Мы все-таки немного поели, выпили по чашке чая из термоса и стали располагаться на ночлег.

— Ставлю на три ноль ноль, — сказал Алик, который, скорее всего, просто хотел напомнить, что за два года пребывания за полярным кругом он сумел купить себе ручные часы с будильником.

Однако я не оценил его приобретение должным образом и попросил дать нам всем поспать хотя бы на полчаса больше. Впрочем, вся эта торговля из-за времени значения не имела: спать никому из нас нормально не удалось. Почти вся ночь прошла в борьбе с комарами, в поддержании затухающего огня и в попытках устроиться так, чтобы тепло было не только ногам или спине, а по возможности всем зябнущим частям тела. И отнюдь не способствовал крепкому сну беспрерывный лай бдительного Капа, который отзывался на каждый шорох, каждый шелест.

Из-за всего этого мы были на ногах еще до того, как продребезжал звонок на ручном будильнике Алика. Вокруг было очень холодно, очень тихо, и все подернуто колыхающимся бело-зеленым маревом, как в каком-нибудь подводном лесу из оперы «Садко». Но лес просыпался и без будильника: залопотали птицы, зашуршали миллиарды муравьев, зашелестели ветвями белки. Подымалось солнце.

Мы сложили вещи, хлебнули чая, затушили угасавший костер и двинулись в путь. Ну, подумал я с облегчением, сейчас-то уж начнется охота. Не тут-то было! Валерий Матвеич с помощью своего добровольного консультанта по охотничьим делам пояснил, что лес-то хоть и настоящий, да места еще не те… А те… они начнутся опосля… Когда? Когда дойдем…

И мы шли и шли — сквозь чащобу, по прогалинам, вдоль болота, и я несколько раз спрашивал, сдерживая стон: уже? На что Валерьян Матвеич качал головой. А за ним то же самое делал Алик. Правда, ружья у нас были уже не за плечами, а в руках, но все равно: стволом в небо или в землю.

Я, признаться, не понимал: что за чудаки эти охотники? Кругом столько птиц, а они все идут, идут — от добра добра ищут!

— Пойми, — нравоучительно говорил мне Алик. — Это и есть охота. Идешь, глядишь, присматриваешься, соображаешь. В этом весь смак. А ты как думал?

Я вспомнил, как рыбаки со своей удочкой сидят, или стоят, молча, как изваяния, по несколько часов, и поверил ему. Хотя рыбакам лучше: у них ноги не ноют от усталости.

Несколько раз за время нашей ходьбы Валерьян Матвеич все же приостанавливался, вскидывал ружье. То же самое незамедлительно проделывал Алик, за ним я. Затем все три ствола опускались в той же последовательности.

— Что там было? — каждый раз почтительно спрашивал я, и Матвеич неопределенно качал головой, а Алик снисходительно улыбался.

Солнце уже стало припекать, но мы шагали куда-то, и конца этому не было: словно ставили рекорд по марафону. Я не выдержал и снова поинтересовался, когда начнется охота.

— Да ты что! — возмущенно прошипел Алик. — Не понимаешь?

Я честно не понимал, потому что в простоте душевной думал, что, когда охотник входит в лес, он поднимает ружье и начинает стрелять. Пиф! Паф!.. И к его ногам падают куропатки, тетерева, рябчики и прочая живность. А потом возвращается домой, обвешанный дичью, как Тартарен из Тараскона, и небрежно говорит, что сегодня охота была никакая… Ни в зуб ногой! Вот прошлой осенью…

Разговоров между нами почти не было, шли цепочкой, на порядочном расстоянии друг от друга. Так распорядился Матвеич. Ну, а Кап, конечно, бежал впереди, без всяких указаний.

И вдруг он заметался, бросился в кусты справа от меня, залаял — там что-то тяжело зашевелилось, и оттуда даже не вылетела, нет, а вроде выскочила огромная птица и очень низко полетела еще правее, вбок.

— Стреляй! — отчаянно крикнул издали Валерьян Матвеич.

— Давай, что же ты! — завопил Алик.

И тогда я понял: они кричат мне, на меня, потому что я ближе всех к поднятой Капом птице, их же обоих заслоняют деревья, и они, по-футбольному говоря, вне игры.

Но, как на грех, всего несколько минут назад мне окончательно надоело таскать в руках тяжеленное бесполезное однокурковое ружье, и я снова повесил его на плечо. Пока стаскивал, пока соображал, как взводить курок и в какую сторону стрелять, было поздно. Спутники смотрели на меня с осуждением, больше напоминавшим отвращение.

— Эх, такого глухаря упустить! — говорил Матвеич, и у меня было опасение, что сейчас он поднимет свое ружье и пальнет в меня. — Не глухарь, а подарок. Такое, может, раз в жизни бывает. А все пес ваш удружил. Хоть молод еще и неопытен… Ну, да ладно… — Он уже начинал успокаиваться. — Первый глухарь комом. Пошли дальше.

Мы опять долго шли, словно мне в наказание, Матвеич иногда вскидывал ружье, и вслед за ним то же самое проделывали мы с Аликом. Как на строевых занятиях. Теперь я уже не вешал ружье на плечо — хватит, такого со мной больше в жизни не повторится, я ведь всегда неплохо владел оружием, даже получил когда-то диплом классного стрелка из нагана. Из винтовки тоже подходяще стрелял: девяносто с лишним как-то выбил из сотни, а тут вот растерялся, что правда, то правда. Если опять появится, я…

Но глухарей больше не было. И других птиц тоже.

— Ладно, — произнес наконец Валерьян Матвеич, когда вышли — на которую уж по счету! — поляну. — Привал. — Он снял мешок, бросил на траву, прислонил ружье.

Мы снова подкрепились, накормили Капа и прилегли на подостланную одежду. На этот раз наш сон был куда крепче и приятней, чем ночью в лесу: пригревало солнце, рабочий день у комарих еще не начинался, да и Кап ни разу не залаял: спал без задних ног. А когда проснулись, так было кругом тихо, красиво и благоустроенно, что просто не хотелось нарушать все это — тишину, красоту и благоустроенность — своими голосами, шагами, не говоря уже о выстрелах. И все-таки мы опять начали проделывать то, что Алик и Валерьян Матвеич называли охотой: встали, обулись, нацепили мешки, взяли в руки смертоносное оружие и двинулись вперед (или назад, вбок — ориентиры я всякие давно потерял).