Елена Хотулева - Попытка – не пытка

• Название: Попытка – не пытка
• Автор: Елена Хотулева
• Жанр: Альтернативная история

Главная героиня мечтает превратить Россию в идеальную страну. Узнав, что ее друг изобрел машину времени, она решает обратиться за помощью к Сталину, который, по ее мнению, заложит в 1937 году основу нерушимой державы. Удастся ли ей убедить Сталина в своей правоте, во что превратится Россия, если сработают компьютерные программы, и что станет с миром… Об этом читайте на страницах романа.

---

Надеясь, что мне удастся притулиться где-нибудь в укромном уголочке, я было рванулась к дальнему краю стола. Однако Сталин остановил меня и указал на место рядом с его стулом. Таким образом я оказалась во главе праздника жизни.

Оркестр играл ненавязчивую музыку. Мне было не по себе от пристальных взглядов мужчин, которые беспрестанно пялились в мою сторону. То ли их шокировало, что хозяин посадил меня рядом с собой. То ли он оказался прав, и я действительно сильно выделялась на фоне их достаточно тусклых и невзрачных жен. Это оставалось загадкой.

Пытаясь успокоиться, я начала разглядывать стол. И это в литературе называли пирами Валтасара?! В сравнении с теми гала-ужинами и банкетами, на которые периодически заставляли меня ходить мои временные работодатели, это был обычный совок. Ни в блюдах, ни в сервировке ничего шикарного и умопомрачительного я не заметила. А потому, почувствовав себя свободно и не обращая внимания на гудящие вокруг разговоры, я решила спокойненько подкрепиться и выпить немного вина.

Торопиться мне было некуда. Сталин был занят обсуждением судьбы каких-то тбилисских партийцев, которые, как я поняла, умудрились что-то такое вытворить в отношении Военно-Грузинской дороги. А я, наконец-то убедившись, что ни на какую Лубянку меня не отправляют, расслабилась и вся ушла в мысли о том, как именно мне следует рассказывать ему об основной цели моего визита в 1937 год.

Прошло довольно много времени. Поскольку часы я умудрилась оставить дома, процесс как-то вышел у меня из-под контроля. Но думаю, что дело шло к полуночи. Ужин был в самом разгаре. Многие заметно охмелели и вели громкие и достаточно непринужденные беседы. Товарищ Джугашвили вроде как временно забыл про меня и продолжал мимоходом решать всякие вопросы, которыми, по всей видимости, не успевал или не хотел заниматься на работе.

В широком пространстве между столами группа грузинских артистов исполняла народные танцы. Периодически присутствующие громко аплодировали. Все шло как нельзя лучше. Но вдруг солнце моей фортуны снова зашло за грозовую тучу. Отец народов поднял руку. В зале воцарилась гробовая тишина. Все замерли в ожидании какого-то важного объявления.

– Хорошо поработали, товарищи, – сказал, Сталин, обращаясь к танцорам. – Идите отдохните. А у нас другая программа будет. – Он повернулся ко мне и громко сказал: – Пусть теперь наша гостья, товарищ Санарова, нам что-нибудь станцует. А то надоели уже мне эти фольклорные мотивы.

От такого заявления у меня сациви в горле застряло. И как только я могла забыть о том, что рассказывали по телевизору любимые Натанычем старушки-балерины! Это же его коронный финт. Быстро прокрутив в голове все возможные последствия своего отказа, я расплылась в томной улыбке:

– С удовольствием, Иосиф Виссарионович!

И, стараясь быть как можно более грациозной, я вышла из-за стола и лебедушкой поплыла по направлению к оркестру. Меня волновало только одно – знают ли они хоть какую-то испанскую музыку, чтобы я могла выступить с фламенко, кроме которого я вообще ничего танцевать не умела. Подойдя к музыкантам, я сказала:

– Здравствуйте, товарищи. Вы сумеете что-нибудь испанское сыграть? Про фламенко слышали?

– Нет, – с опаской прошептали они. – Может, напоете?

Я напела одну композицию, пощелкала пальцами, топнула каблуком. Потом попробовала вторую.

– А давайте вы лучше что-нибудь русское или грузинское исполните? – с надеждой в голосе предложил их руководитель.

«А! Будь что будет!» – подумала я и, похвалив себя за то, что в свое время не пошла учиться арабским танцам живота, снисходительно молвила:

– Играйте уже цыганочку! С выходом! Только повеселее да так, чтобы на душе радостно стало!

Они закивали и незамедлительно приступили к выполнению моего приказа. А я в лучших традициях цыганщины, широко улыбаясь, пошла исполнять танец для величайшего тирана двадцатого столетия.

«Ведь надо же!.. Прилетела строить идеальное общество, а вместо этого Политбюро плясками развлекаю! – думала я и старательно отбивала каблуками дробь. – Нет, это намного лучше, чем в НКВД сидеть и о своей биографии рассказывать, но все-таки… Я – образованный человек, свободный переводчик… А тут танцы, понимаешь ли, ему подавай, будь он неладен!»

С этими мыслями, которые, однако, никак не проявлялись на моем радостном лице, я наконец-то минут через десять закончила отплясывать и остановилась. Тут у меня в памяти всплыло издевательское изречение Натаныча про мой неосуществленный визит на первомайскую демонстрацию. «А что? Надо этим воспользоваться», – решила я и отвесила в сторону Отца народов артистический поклон.

В ответ он встал и зааплодировал. Понятно, что все присутствующие быстренько разразились овациями. Я улыбнулась и подняла с пола шарф, который обронила, пока танцевала.

Дальше события стали развиваться еще более странным образом. Сталин вышел из-за стола, подал мне руку и повел к двери, за которой, как выяснилось, была небольшая комната, где помещались два кресла и небольшой круглый стол. На ажурной скатерти стояла ваза с фруктами, а также бутылка саперави и два бокала.

Мы остались наедине. Он замер возле окна, прислонившись к занавеске, и стал внимательно на меня смотреть. Я начала нервничать. И что все это значит? Продолжение диалога, который мы вели в кабинете? На ум пришел пресловутый Берия. «Вот если бы он меня после танца в комнату потащил, то было бы ясно, с какой целью», – подумала я и, не зная, чем заняться, чтобы как-то прояснить ситуацию, разлила вино по бокалам, один протянула Сталину, а из второго отпила сама.

– А вот в 2010 году бытует мнение, что вашими любимыми винами были киндзмараули и хванчкара, – сказала я и, посмотрев ему в глаза, безрезультатно попыталась понять, что у него на уме.

– Нет, чаще всего я пью саперави, – он сделал глоток и продолжил: – А какие легенды ходят у вас о моей личной жизни?

Я пожала плечами:

– Если говорить о чем-то серьезном, то получается, что личная жизнь закончилась для вас в 1932 году. Ну а остальное не более чем сплетни.

Он мрачно посмотрел на меня:

– Ладно. Оставим это. Лучше пейте вино. Вам нравится?

Рассмеявшись, я сделала еще глоток и сказала:

– И вы еще спрашиваете! Хорошее саперави-то… Мы такой роскоши уже несколько лет лишены.

– В каком это смысле?

– Ну… Вроде как эмбарго…

– Что еще за эмбарго?! – Он резко поставил бокал на стол.

Мне стало совсем весело:

– Видите ли… Россия и Грузия… Дело в том, что наши страны находятся в состоянии… Как бы это лучше сказать… В состоянии конфликта. И поэтому введен запрет на продажу грузинского вина…

Сталин довольно близко подошел ко мне и сказал:

– Знаете, товарищ Санарова… Кроме вашего умения хорошо танцевать вы еще обладаете, так сказать, талантом…

Он сделал паузу, а я вопросительно захлопала своими удлиненными ресницами.

– Так вот. У вас, несомненно, дар есть – убеждать собеседника в своей правоте. Иначе я бы просто не стал с вами разговаривать. Но всякому рассказу должна быть мера.

– Уверяю вас, это чистая правда! – Отставив бокал в сторону, я поправила шарф. – Кроме того, разразился южноосетинский конфликт…

– Все!!! Хватит этой чепухи об эмбарго и русско-грузинской вражде! Пойдемте, – Сталин показал мне на дверь в углу комнаты.

Я всполошилась:

– А куда? Зачем?

– О политике там говорить будем. Обсуждать вашу контрреволюционную информацию…

Я и пискнуть не успела, как он за руку втащил меня в соседний кабинет, который оказался ни много ни мало как спальней.

– Что вы так смотрите? – спросил он, поставив меня спиной к платяному шкафу. – Считаете, что я бесконечно могу вашими глазами любоваться, на танцы цыганские смотреть, выслушивать все эти речи зажигательные?..

– С танцами это была ваша идея… – пискнула я, вертясь возле шкафа, как уж на сковородке.

Вместо ответа он крепко сжал меня в объятиях и поцеловал. И тут мою контуженную в НКВД голову переклинило – на меня враз, в одну секунду обрушилась такая нечеловеческая страсть, какой я не испытывала ни разу в жизни. Тоталитаризм, власть, харизма… Все это начисто лишило меня рассудка, и я, забыв обо всем на свете, отдалась своим чувствам.

Надо сказать, что в вопросе межличностных коммунистических отношений, который так тщательно исследовала моя сестра, мы просто нашли друг друга. Понимание между нами воцарилось сразу, поэтому от политических дискуссий мы очень быстро перешли к активным действиям.

– А как же гости? – спохватилась я часа через полтора, почему-то представив себе лицо расстроенного Клима Ворошилова.

– Разберутся гости сами, что им делать. Не маленькие уже, – ответил Сталин и добавил: – Дали им повод для разговоров. Вот пусть сплетничают…

После этого нас снова поглотило Дарьяльское ущелье страсти, и на разговоры мы больше не отвлекались.