Владимир Бушин - Мне из Кремля пишут

• Название: Мне из Кремля пишут
• Автор: Владимир Бушин
• Издательство: Самотёка: МВД «Осознание»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-98967-042-0

«Мне из Кремля пишут» — новая книга Владимира Сергеевича Бушина. Как и все предыдущие, она никого не оставит равнодушным. Она будет интересна всякому, кому интересны история, литература, современная жизнь. Читатель Бушина — тот, кто способен, даже не соглашаясь, получать удовольствие от чтения. Главное в Бушине — артистизм и занимательность. И, конечно, воинственный дух бойца, сарказм, вечная весна в одиночной камере…

---

В этот же день Ленин прочитал письмо и наложил резолюцию: «Тов. Менжинскому! Ваш отзыв? Верните, пожалуйста, с отзывом» (Там же). В этот же день Менжинский пишет Ленину:

«Уважаемый товарищ!

За Бальмонта ручался не только Луначарский, но и Бухарин. Блок натура поэтическая; произведёт на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить Блоку хорошие условия где-нибудь в санатории» (Там же).

На другой день Политбюро принимает решение: «Ходатайство тт. Луначарского и Горького об отпуске в Финляндию А.Блока отклонить. Поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока» (Там же, с.25).

В этот же день Горький пишет большое письмо Ленину, где есть и такие строки: «Честный писатель, не способный на хулу и клевету по адресу Совправительства, А.А.Блок умирает от цинги и астмы, его необходимо выпустить в Финляндию, в санаторию. Его не выпускают, но то же время выпустили за границу трех литераторов, которые будут хулить и клеветать, — будут <…> Невольно вспоминается случай со Шпицбергом, «коммунистом» и следователем ВЧК по делам духовенства. Этот Шпицберг во времена царского режима был мелким гнусненьким адвокатом по бракоразводным делам. Человек тёмный… После Октября он объявил себя «богоборцем», редактировал журнал «Церковь и революция». Наконец, проник в ВЧК и, работая там в качестве следователя, совершил бесчисленное количество всяких мерзостей… Я слышал, что его, наконец, прогнали из ВЧК да, кстати, и из партии.

Это — хорошо, но не осталось ли там ещё одного Шпиц-берга» (Там же. с.26).

Писатель явно намекал Ленину. Что не следует безоговорочно доверять ВЧК и некоторым его работникам.

16 июля Луначарский пишет в ЦК: «Решения ЦК РКП по поводу Блока и Сологуба кажутся мне плодом явного недоразумения. Кто такой Сологуб? Старый писатель, не возбуждающий более никаких надежд, самым злостным и ядовитым образом настроенный против Советской России. И этого человека вы выпускаете <…> Кто такой Блок? Поэт молодой, возбуждающий огромные надежды. Вместе с Брюсовым и Горьким главное украшение всей нашей литературы <…> Он признаёт и восхваляет Октябрьскую революцию. Но вы его не выпускаете… Я говорил об этом факте с Лениным, который обещал всячески поддержать отпуск Блока в Финляндию.

Могу вам заранее сказать результат, который получится вследствие вашего решения. Высоко даровитый Блок умрёт недели через две, а Федор Кузьмич Сологуб напишет по этому поводу отчаянную, полную брани и проклятий статью…» (Там же, с. 27–28).

Сологуб такую статью не написал. За него это сделал Сванидзе.

23 июля Л.Б.Каменев направил записку В.М.Молотову: «Я и Ленин предлагаем пересмотреть вопрос о поездке за границу А.А.Блока. На прошлом ПБ «за» голосовали Троцкий и я, против — Ленин, Зиновьев, Молотов. Теперь Ленин переходит к нам» (Там же, с.29).

В этот же день, 23 июля Политбюро приняло решение: «Разрешить выезд А.А.Блоку за границу» (Там же).

Увы, было уже поздно: через две недели 7 августа 1921 Блока не стало. Луначарский ошибся только на одну неделю.

Вывод из всего этого очевиден. Во-первых, поэт умер не от голода, а от тяжелой болезни; во-вторых, по сложным условиям времени его отъезд за границу был весьма не простым вопросом; в-третьих, самые активные литературные и административные силы того времени настойчиво, энергично добивались разрешения на отъезд; в-четвертых, власть дала разрешение, но было уже поздно…

Что на это может ответить судья? На языке у меня вертелось:

Я жил во времена Сванидзе
И видел я его в лицо.
 И говорил я про Сванидзе,
Что как историк он — дрянцо.
Что он заимствует сюжеты
У всех радзинских без стыда,
Что враки, мухи и котлеты
Его любимая еда…

— Владимир Сергеевич! — прервала мою мысленную оду Иветта. — Машина ждёт.

Поздние страсти вокруг Тель-Авидения

В газете «ЗАВТРА» (№ 10, 08) напечатано коллективное письмо: «Телевидение, ты чьё?» Под ним стоят имена нескольких весьма известных писателей, двух критиков, двух артистов, одного врача и даже одного протопопа, известного читателям «Дуэли» Михаила Алексеевича Ходанова.

В самом начале говорится, что авторы обращаются «ко всем соотечественникам с просьбой разделить тревогу по поводу засилья на телевидении одних и тех же персон». Ну, разделил я вашу тревогу. И что? Да не только разделил! На страницах этой же газеты, как и других, я неоднократно писал и о засилье «персон», и — что гораздо важнее — о засилье дремучего невежества, злобной антисоветчины, клеветы на наше прошлое, похабщины. И что, говорю? Да разве я один! Мало того, Виктор Анпилов уже давно и неоднократно устраивает народные протестные шествия к стенам «империи лжи» в Останкино. Кто-нибудь из вас, подписанты, скажем, Владимир Крупин, Игорь Золотусский или Валентин Курбатов, принимали участие в этих народных шествиях? Сомневаюсь, вы скорее предпочтёте дать по телефону согласие на свою драгоценную подпись под таким обращением к соотечественникам, чтобы на страницах газеты выглядеть бесстрашными зачинателями борьбы.

Разумеется, всех названных в обращении «персон» давно пора гнать с телевидения, а таких провокаторов, как Швыдкой, и судить надо. Но дело не только в этом. Надеюсь, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин, ни Юрий Назаров и другие письмо это не читали, ибо оно составлено кустарно, неграмотно, напичкано злобной клеветнической антисоветчиной, словом — не только бесталанно, но и так, что не привлекает сочувствие многих читателей, а отталкивает. Я имею в виду не тех чистюль, которых отталкивает уже одно неумение борца за справедливость правильно запятые расставить или то, что он пишет «одни и те же персонажи». Вопрос серьёзней.

Нет никаких сомнений, что писал обращение — видно по манере — давний и постоянный сотрудник газеты искусствовед Савва Ямщиков, закоснелый антисоветчик, в прошлом приятель — не знаю, чей больший — то ли Познера, то ли Швыдкого, которым, по его собственным рассказам, оказывал некоторые деловые услуги. О Ямщикове надо сказать особо. Впервые он заинтересовал меня гневным протестом против второго памятника Достоевскому в Москве по той причине, что, во-первых, писатель был «скромен до болезненности»', во-вторых, в Москве он всего лишь «только родился и жил маленьким». Я был изумлён. Да разве памятники ставят лишь таким нескромникам, как Пушкин, писавший, что к нему «не зарастёт народная тропа», или Маяковский, восклицавший: «Славьте меня! Я великим не чета!» Да и никакой особой, тем паче болезненной скромностью Достоевский не отличался, он знал себе цену. Чего стоит хотя бы его возмущение тем, что Толстому издатели платили по тысяче рублей с листа, а ему только пятьсот. А кроме того, неужели и в шестнадцать лет, окончив московский пансионат Леонтия Чермака (это, грубо говоря, вроде нашей десятилетки), писатель все еще оставался «маленьким»?..

Позже я был тронут взволнованным рассказом Ямщикова о гневном осуждении Кровавого воскресенья 1905 года А.П. Чеховым, которого тогда уже не было в живых.

Ямщиков напечатал в газете много бесед с известными и малоизвестными людьми главным образом антисоветско-церковного склада. Разумеется, иногда это интересно, но порой кое-что в них просто ошарашивает. Вот, допустим, примечательная беседа с тележурналистом Виктором Правдюком, о лживом, невежественном и прогерманском фильме которого о Второй мировой войне «Завтра» обстоятельно выступала три или четыре раза. Для общего уровня беседы характерен, например, такой эпизод. Правдюк говорит: «У меня Маяковский вызывает большие сомнения». Для антисоветчика это естественно. Но о каких сомнениях речь — о биографических, художественных, политических? Молчит. Однако тут же выясняется, что речь идёт о сомнениях морально-политических. Какие же основания? Оказывается, говорит, «под некрологом Маяковского первой стоит подпись Якова Агранова, заместителя Ягоды», а последней — какого-то Эльберга. Допустим, да, оба они были мерзкими людьми, за что в 1938 году Агранова и расстреляли. Но Маяковский-то какое отношение имеет к подписям под своим некрологом? Это ж не послесловие к прижизненному собранию сочинений. Или Правдюк думает, что перед тем, как застрелиться, поэт позвонил Агранову и сказал: «Яков, тут такое дело. Я, видишь ли, через полчаса уйду в мир иной, так ты, пожалуйста, не забудь свою подпись поставить под некрологом. И Эльбергу передай мою просьбу. Уж, пожалуйста. Век не забуду… Ну, пока!»

Да разве нормальный человек может судить об усопшем по некрологу. Гораздо вероятнее допустить, что какие-то мелкие и гнусные людишки, ухитрившись поставить свои подписи под некрологом великого поэта, надеялись хоть так примазаться к его имени. А людям моего поколения до сих пор памятно, что когда скончался Пастернак, «Литературная газета» написала: «Умер известный член Литфонда Б.Л. Пастернак». Вы, Правдюк, знаете стихи этого члена Литфонда? И учтите, что еще вопрос, кто подпишется и под вашим некрологом. Я думаю, что уж Чубайс и патриарх Кирилл — обязательно. И напишут: «В золотой фонд нашего искусства вошёл его невероятно правдивый 90-серийный фильм о войне. Что ни серия, то и подарок. Что ни подарок, то и радость для наших чистых антисоветских душ» и т. д.