Терри Пратчетт - Я надену платье цвета ночи

• Название: Я надену платье цвета ночи
• Автор: Терри Пратчетт
• Жанр: Юмористическая фантастика

Традиционно считается, что ведьму можно вырастить только на старых добрых камнях. Местное население недолюбливает ведьм, считая, что они способны только творить злое волшебство, красть младенцев и кудахтать. Тиффани Болит — юная ведьма, которая стала единственной на холмах Мела. И она считает, что делает нужную работу для жителей Мела. Хотя эта работа включает в себя перевязку и подстригание ногтей на ногах у пожилых леди, в ней не так уж много… колдовства. А так же времени на сон. Но где-то проснулся от долгого сна и до поры скрывается запутанный клубок злобы и ненависти. И вместе с ним просыпаются все старые сказки — сказки о злых ведьмах. А ее крохотные союзники, драчливые Нак Мак Фигглы, только осложняют ситуацию. Дела должны пойти на поправку после ночи доброго, крепкого сна. Но этого не случается. И похоже, они собираются только ухудшиться. А ведьма обязана разбираться со всеми встающими на ее пути проблемами…

---

— Ты слышишь? — спросила она, махнув рукой в сторону тёмного окна. — Слышишь? Это злая музыка, они играют её для тебя, мистер Пуст, для тебя. У них дубины! И камни! И всё прочее, что оказалось под рукой, плюс кулаки. А ребёнок твоей дочери мёртв, мистер Пуст. Ты так сильно избил свою дочь, мистер Пуст, что её малыш умер. Её сейчас утешают женщины, а мужчины знают, что это твоих рук дело, все знают.

Она уставилась в его покрасневшие глаза. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, потому что он был человеком, которому кулаки заменяли мозги. Скоро он пустит их в ход, Тиффани это знала наверняка, бить было гораздо проще, чем думать. Мистер Пуст прокладывал свой путь по жизни кулаками.

Злая музыка приближалась медленно, потому что бродить по полям в темноте было нелегко, особенно накачавшись пивом, и не важно, насколько праведный при этом твой гнев. Она лишь надеялась, что они не сразу заглянут в амбар, иначе они немедленно повесят Пуста, как только поймают. Ему ещё повезёт, если просто повесят. Она-то в амбар заглядывала, и сразу поняла, что одно убийство уже совершилось, а без её вмешательства неизбежно совершится и второе. Она успела наложить на девушку заклятье, чтобы облегчить её боль, которая покинула тело бедняжки и зависла над правым плечом Тиффани, как маленький шарик, сияющий призрачным оранжевым светом.

— Всё из-за того парня, — пробормотал Пуст; блевотина капала изо рта ему на грудь. — Вскружил девке голову, так что она больше не слушала ни мать, ни меня. А ведь ей всего тринадцать. Скандал.

— Вильяму тоже тринадцать, — возразила Тиффани, стараясь говорить спокойно. Это было непросто, гнев так и рвался наружу. — Она, по-твоему, была недостаточно взрослой для небольшого романа, но достаточно взрослой, чтобы избить её так, что у неё кровь потекла отовсюду?

Она не могла точно сказать, вернулся ли к нему разум, потому что у Пуста даже в лучшие времена разума было совсем немного, практически, нулевое количество.

— Они неправильно поступили, — бормотал Пуст. — Мужчина должен поддерживать порядок в доме, разве не так?

Тиффани могла себе вообразить, как ругались в пабе, прежде чем начала звучать злая музыка. В деревнях Мела оружия не держали; здесь держали серпы, косы, ножи и большие, большие молоты. Всё это не оружие, пока ты не шарахнешь им кого-нибудь по голове. А ещё все знали, какой у старины Пуста вспыльчивый нрав: его жена не раз и не два врала соседям, что получила синяк под глазом, случайно ударившись об дверь.

О, да, Тиффани вполне представляла диалог в пабе, когда кровь вскипает от пива, а люди поспешно соображают, какое не-оружие хранится у них в сараях. Каждый мужчина был королём в своём маленьком замке. Это аксиома — по крайней мере, с точки зрения мужчин — а значит, ты не лезешь в чужие дела, пока соседний «замок» не начнёт вонять, и тогда уж тебе требуется срочно предпринять что-то, иначе все остальные замки тоже пострадают. Мистер Пуст был одним из таких маленьких мрачных секретов для всей округи, но сейчас этот секрет перестал быть таковым.

— Я твой последний шанс, мистер Пуст, — сказала она. — Беги. Возьми, что унесёшь, и беги немедленно. Беги туда, где о тебе никогда не слышали, а потом ещё немного дальше, просто на всякий случай, потому что я не смогу остановить их, это понятно? Лично мне наплевать, что будет с твоим вечно пьяным телом, но я не хочу, чтобы хорошие люди вдруг стали плохими, совершив убийство, поэтому беги через поля и забудь дорогу обратно.

— Ты не имеешь права гнать меня из моего собственного дома, — пробормотал он с пьяной бравадой в голосе.

— Ты уже потерял свой дом, а также дочь, жену и… внука, мистер Пуст. Этой ночью у тебя нет друзей. Я предлагаю тебе спасать собственную жизнь.

— Это всё выпивка! — разрыдался Пуст. — Это не я сделал, это вино!

— Но вино пил ты, а потом пил ещё и ещё, — оборвала его Тиффани. — Ты пил вино весь день и вернулся домой лишь потому, что вино захотело уложить тебя в постель.

В сердце своём она ощущала только холод.

— Мне так жаль.

— Этого недостаточно, мистер Пуст, совсем недостаточно. Беги прочь и постарайся стать хоть немного лучше. Тогда, возможно, люди найдут в своих сердцах желание сказать тебе «привет», когда ты вернёшься, или хотя бы кивнуть при встрече.

Она посмотрела ему в глаза, и поняла, что происходит в его душе. У него внутри что-то закипало. Он стыдился, был зол и возмущён, а в таких обстоятельствах Пусты всего мира обычно пускают в ход кулаки.

— Пожалуйста, не надо, мистер Пуст, — сказал она. — Ты хоть знаешь, что случится, если ты ударишь ведьму?

«С такими кулачищами, ты, скорее всего, убьёшь меня с одного удара, — подумала она. — Поэтому в моих же интересах запугать тебя посильнее».

— Это ты напустила на меня злую музыку, да?

Она вздохнула.

— Никто не может её «напустить», мистер Пуст, и тебе это прекрасно известно. Она сама начинается, когда люди теряют терпение. Никто не знает, как и где. Просто люди оглядываются, и видят глаза других людей, и слегка кивают друг другу, а остальные видят всё это. А потом другие люди видят глаза тех людей, и так, шаг за шагом, начинается музыка: кто-то берёт ложку и начинает бить по тарелке, а кто-то другой берёт кружку и начинает стучать по столу, а ботинки начинают топать по полу, всё громче и громче. Это музыка гнева, музыка людей, которые потеряли терпение. Ты хочешь встретить её лицом лицу?

— Думаешь, ты такая умная, да? — прорычал мистер Пуст. — Ты, со своей метлой, и со своей чёрной магией, раздающая приказы об'кновенным людям?

Тиффани им почти восхищалась. Вот он сидит, без единого друга в целом мире, весь покрытый собственной блевотиной и, — она принюхалась: так и есть, с нижнего края ночной рубахи капает моча, — но всё равно ему хватает дурости хамить ей в ответ.

— Не такая уж и умная, мистер Пуст, просто умнее, чем ты. Это, кстати, совсем несложно.

— Вот как? Гляди, как бы ум до беды не довёл. Тощая девка, которая бесперечь суёт свой нос в чужие дела… Что будешь делать, когда музыка придёт за тобой, а?

— Беги, мистер Пуст. Убирайся прочь. Это твой последний шанс, — сказал она.

Похоже, так оно и было. Шум приближался, Тиффани уже могла различить отдельные голоса.

— Ну, ваше величество хотя бы позволит мужчине обуться? — с издёвкой спросил он.

Пуст сделал вид, что тянется за ботинками, стоящими у двери, но его истинные намерения было несложно прочесть, словно очень маленькую книгу, всю в жирных пятнах и с куском бекона вместо закладки.

Он вскочил и принялся размахивать кулаками.

Тиффани сделала шаг назад, схватила его за запястье и отпустила боль. Она почувствовала, как та течёт по её руке, отдаваясь покалыванием в костях, потом перетекает в ладонь и оттуда в митера Пуста: вся боль его дочери, сконцентрированная в одно мгновение. Боль швырнула его через кухню и выжгла все чувства, кроме животного страха. Он, словно бык, врезался в хлипкую заднюю дверь кухни, вышиб её и скрылся в темноте.

Тиффани, спотыкаясь, побрела в амбар, освещая себе путь масляной лампой. Матушка Ветровоск утверждала, что ты не ощущаешь чужую боль, которую несёшь на себе, но это оказалось неправдой. Ложью во спасение. Ты чувствуешь эту боль, но, поскольку она не твоя, можешь с ней совладать; однако её исход оставляет тебя слабой и опустошённой.

Когда появилась звякающая оружием толпа, Тиффани сидела в амбаре рядом со спящей девушкой. Шум обошёл вокруг дома, но не осмелился проникнуть внутрь; это было одно из неписаных правил. Сложно поверить, что у анархии злой музыки есть правила, но они были; она могла длиться три ночи подряд или кончиться в течение одной, и никто не выходил из домов, пока музыка гремела в воздухе, и не входил тоже, разве только, чтобы попытаться вымолить прощение, понимание или десяток минут на сборы и бегство. Злую музыку никто не организовывал. Она просто вдруг начиналась сама по себе, если деревне казалось, что муж слишком сильно избил жену, или хозяин слишком жестоко обошёлся с собакой, или если женатый мужчина и замужняя женщина забывали, что состоят в браке не друг с другом. Были и другие, более страшные преступления против музыки, но о них предпочитали вслух не говорить. Иногда кое-кому удавалось остановить эту музыку, исправив свои ошибки; но гораздо чаще виновный собирал вещички и отбывал куда подальше еще до конца третьей ночи.

Пуст был слишком туп, чтобы понять намёк; Пуст наверняка вышел бы драться. А в драке кто-нибудь совершил бы глупость, в смысле, ещё более страшную, чем совершил Пуст. Потом об этом узнал бы Барон, и этот «кто-нибудь» лишился бы средств к существованию, ему пришлось бы покинуть Мел и отправиться в дальние края, может быть, за целых десять миль, чтобы найти работу и начать новую жизнь среди чужих людей.