Барбара Картленд - Ах, Париж!

• Название: Ах, Париж!
• Автор: Барбара Картленд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-02063-2

Герцогиня Мабийон слыла королевой парижского полусвета. В ее доме собиралась самая подозрительная публика, и когда там появилась юная Гардения, лорд Харткорт ни минуты не сомневался, что старая герцогиня хочет найти своей родственнице богатого покровителя. Он не прочь сыграть эту роль, но отчего-то его предложение вызывает негодование у юной красавицы. И вот однажды, вернувшись в свой кабинет в посольстве раньше обычного, лорд Харткорт застает там Гардению, роющуюся в ящиках его стола…

---

Среди всякого мусора на полу валялись осколки фужеров для шампанского, опрокинутая ваза для оранжерейных цветов, дрезденский фарфор с отколотыми купидонами. В дальнем конце комнаты стоял большой сервировочный стол, застеленный льняной скатертью, на которой четко выделялись следы вчерашнего пиршества, и уставленный грязной посудой и пустыми бутылками.

Гардения даже не могла представить, что это был за прием. В передней части комнаты она заметила подиум, где вчера сидели музыканты. Но зачем же была нужна музыка, если люди хотели, сидя на резных, позолоченных, обтянутых гобеленом стульях, проигрывать деньги за этими столами? Потом она вспомнила, что находится во Франции. Она слышала разговоры об азартных играх в Монте-Карло и Остенде, куда люди, перебравшись через Ла-Манш, специально приезжали, чтобы испытать судьбу. Но она не могла предположить, что обнаружит игорный дом в Париже, и тем более в доме своей тетушки!

«Что бы сказала моя мама», — думала Гардения, знавшая, как та неодобрительно относилась к азартным играм в любом виде и яростно протестовала, когда отец собирался делать ставки на скачках.

Несмотря на изумительную обстановку и художественно расписанный потолок, в комнате царила неприятная атмосфера. Однако запах объедков и прокуренный воздух не имели к этому никакого отношения. Подобную атмосферу создавало что-то более глубокое и основательное. Озадаченная своими впечатлениями, Гардения быстро вышла из гостиной, спустилась по лестнице в холл и направилась в комнату, в которую отнес ее лорд Харткорт вчера вечером. Кто-то уже поднял шторы, но большой серебряный поднос с едой все еще стоял на столике у дивана, а диванные подушки хранили отпечаток ее головы.

Как теперь видела Гардения, комната была красиво и дорого обставлена. Но в ней не чувствовалось дома, в ней не было уюта, спокойствия — в ней не было души. Гардения поежилась. Она не знала почему — просто эта уверенность жила в ней, и она не пыталась облечь ее в слова, — но дом тетушки не соответствовал ее представлениям об уютном домашнем очаге, о месте, где она мечтала бы жить. И именно это ей и предстояло выяснить!

Она бросила взгляд на каминные часы, которые, как оказалось, стояли, и с удивлением подумала, почему никто в этом шикарном доме не замечает таких вещей. Чернила в чернильнице, заготовленные ручки для тех, кто желал что-то написать, заведенные часы, питьевая вода у кроватей — это были те самые незаметные мелочи, о которых так часто напоминала мама. «Женская работа, доченька, заключается в том, чтобы следить за подобными мелочами, — обычно говорила она. — Именно мелочи создают уют в доме, а каждый мужчина любит уют, беден он или богат, стар или молод».

«Возможно, мне удастся помочь тете Лили следить за такими мелочами!» — сказала себе Гардения, но вспомнила, что ее тетушка вдова.

— Доброе утро, мадемуазель! — раздался голос, и Гардения подскочила.

Она обернулась и увидела очень элегантную девушку с острыми чертами лица, в черном платье и изящном, на удивление крохотном кружевном передничке.

— О, доброе утро, — ответила Гардения, слегка озадаченная проницательным взглядом девушки, который, казалось, подметил все детали ее жалкого туалета.

— Я камеристка ее светлости, — сказала девушка. — Ее светлость уже проснулась, и я рассказала ей о вашем приезде. Она хочет видеть вас.

В отрывистых словах камеристки было нечто такое, что заставило Гардению заволноваться. Может быть, она слишком чувствительна, но у нее сложилось впечатление, что тетушка не очень обрадовалась этому сообщению. Как бы то ни было, времени на раздумья не оставалось.

— Я горю желанием встретиться с тетушкой, — проговорила Гардения.

Выражение крайней надменности не исчезло с лица камеристки.

— Соблаговолите следовать за мной, мадемуазель, — бросила она и направилась через холл к лестнице.

С замирающим сердцем Гардения последовала за ней. Возможно, не будет никакой радостной встречи родственниц, как она ожидала. В глубине души она не могла не согласиться с лордом Харткортом: было бы гораздо хуже, если бы она отправилась в путешествие по этим лестницам вчера вечером и бросилась бы обнимать тетушку среди всего этого сумбура за зелеными карточными столами в богато украшенной гостиной.

Камеристка поднялась на третий этаж, небрежно постучала, открыла дверь красного дерева и пропустила Гардению. Какое-то время ей понадобилось, чтобы привыкнуть к полумраку, который создавали гардины на окнах. Хотя шторы и были подняты, солнечный свет едва освещал комнату и стоявшую в алькове большую кровать, украшенную огромной раковиной, вырезанной из перламутра.

Тут из кровати раздался голос, хриплый и слабый:

— Кто это? Неужели это ты, Гардения?

При звуке голоса замешательство и волнение Гардении улетучились.

— О, тетя Лили, дорогая тетя Лили! Это я, Гардения. Я приехала вчера вечером. Я надеюсь, что вы не сердитесь. Мне больше ничего не оставалось, абсолютно ничего, только приехать к вам.

Среди подушек произошло движение, и к Гардении протянулась рука, к которой она с благодарностью припала.

— Гардения, деточка моя. Я никогда в жизни так не удивлялась. Я думала, что Ивонна, должно быть, что-то напутала, когда сообщила, что здесь моя единственная племянница. Почему же ты не написала?

— Я не могла, тетя Лили. Мне нужно было уезжать немедленно. Понимаете, мама умерла.

— Умерла? — Герцогиня села, и даже в призрачном полумраке комнаты Гардения видела выражение ее лица. — Не может быть! Твоя мама умерла! Бедная дорогая Эмили. В последний раз, когда она писала мне — это было после несчастья с твоим отцом, — она была такой бодрой, полна энергии, решимости воспитывать тебя и поддерживать дом.

— Она очень старалась так и делать, — сказала Гардения. — Но это было выше ее сил!

— Подожди минутку, детка! — воскликнула герцогиня. — Ты должна немедленно рассказать мне все с самого начала. О, моя бедная голова! Она сейчас расколется. Ивонна, принеси мои порошки и немного подтяни гардины, мне хочется посмотреть, что собой представляет моя племянница. Прошло много лет, да, много лет с тех пор, как я ее видела в последний раз.

— Как минимум семь лет, тетя Лили, — уточнила Гардения. — Но я никогда не забуду, как красивы вы были, когда приехали к нам и привезли огромный пакет гостинцев: и коробочки с крохотными черносливами, и печеночный паштет для папы, и изумительный кружевной пеньюар для мамы. Вы мне казались феей из сказки!

— Дорогая девочка! Так приятно, что ты все помнишь, — проговорила герцогиня. Она хотела было погладить Гардению по плечу, но застонала. — Моя голова, я не могу шевельнуться! Побыстрее, Ивонна!

Со своей камеристкой она говорила по-французски, а с Гарденией — по-английски, и девушку приводила в крайнее изумление та легкость, с которой тетушка перескакивала с одного языка на другой. Когда же Ивонна приоткрыла окна и свет ворвался в комнату, Гардения с трудом сдержала возглас удивления, увидев лицо тетушки!

Она помнила ее отливающей золотом блондинкой, от красоты которой захватывало дух, с фигурой, как у Юноны, с нежной кожей и голубыми глазами, что заставляло всех называть ее английской розой.

«Тебя неправильно окрестили, — вспоминала Гардения, как папа галантно говорил тетушке. — Лилия — это бледный, суровый, довольно холодный цветок. А ты теплая, и пылкая, и красивая, как моя «Слава Дижона», что растет у крыльца».

«Генри, ты поэт», — отвечала тетушка, стрельнув в его сторону глазами и мило надув губки, что, несмотря на то что Гардения была еще очень мала, показалось чрезвычайно привлекательным. Теперь же на подушках перед ней лежала бледная тень английской розы, однажды как бы по мановению волшебной палочки появившейся в их маленькой деревушке и произведшей сенсацию среди жителей, никогда не видевших «безлошадных экипажей», как тогда называли столь широко обсуждаемый и внушавший страх автомобиль.

«Я настояла, чтобы мой муж поехал в Англию и купил «Роллс-Ройс», — рассказывала всем Лили. — Французские машины не такие красивые и изысканные. Я собиралась повидать вас, пока мы здесь, вот я и решила съездить к вам».

«Дорогая Лили! Как это на тебя похоже: свалиться с неба так неожиданно и не предупредить нас!» — смеялась мама.

Обе сестры поцеловались, замерев на мгновение в объятиях друг друга, как бы прокладывая мост через огромную пропасть, разделяющую их, — пропасть, которая образовалась из-за разницы в их образе жизни и общественном положении, — хотя в то время Гардения еще не понимала этого.

Гардения часто после той встречи размышляла о красоте тети Лили, о ее утонченном лице, закрытом специальной вуалью для поездок в автомобиле, спускавшейся с белой шоферской шляпки на светлый пыльник, который защищал ее элегантное платье. Трудно было узнать ту сверкающую красавицу в женщине с изборожденным морщинами лицом, с отекшими, усталыми глазами, которая сейчас была перед Гарденией.