Дмитрий Мамин-Сибиряк - Самоцветы

• Название: Самоцветы
• Автор: Дмитрий Мамин-Сибиряк
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Да это Якунька из Токовой, едет с камнями в Париж на выставку, объяснил Василий Васильич, знавший всех и всё. - На нашей выставке в Екатеринбурге в кустарном отделе у него была своя витрина, - помните?

- Ах, да...

- И дошлый только народ - удивлялся Василий Васильич. - А дорогу им Самошиха показала... Она первая и в Москву, и в Петербург проникла с мурзинскими камнями, а за ней уж бросились другие, из соседних деревень. Будем в Мурзинке, так завернём и в Южакову к Самошихе в гости.

Нужно было видеть удивление Якуньки, когда Василий Васильич подошёл к нему и прямо спросил:

- В Париж, видно, на выставку едете?

Якунька остолбенел и только ворочал глазами.

- А ты как знаешь? - спросил он, наконец.

- Сорока на хвосте принесла... - шутил Василий Васильич. - Ведь, видно птицу по полёту! Из Токовой? Ну, вот видишь... С камнями тебе сейчас некуда ехать, потому что Нижегородская ярмарка ещё далёко, столичная публика по дачам разъехалась,- ну, некуда тебе, кроме как в Париж. Пронька Самошихин, ведь, ездил в Копенгаген на выставку?

- Это точно, Пронька был.

- Ну, так гладкой дороги. Кланяйся там нашим, как увидишь своих.

До станции минут десять ходу. Публика начинает торопливо собираться и вообще приходит в движение, потому что многие выходят в Невьянске. На время завод скрывается за леском.

- Сударыня, читали вы книгу "Об уме и познании", сочинение господина Ипполита Тэна? - спрашивает за моею спиной мужской голос.

- Нет, - отвечает молодой женский голос. - "Ниву" выписываем.

- "Нива" - это пустяки-с, сударыня... журнал, можно сказать, для девиц. Да... А я, знаете, когда прочитал книгу господина Тэна, то, можно сказать, прозрел. Всё теперь для меня ясно, как вот на ладони... Вот какие книги бывают, сударыня!

- Да я, пожалуй, и не пойму.

- Поймёте-с, потому так написано. Прочитали главу, непонятно, - ну, второй раз читайте, в третий, а потом уж всё как по маслу пойдёт.

- Вы мне запишите на бумажку, а потом я достану эту книжку, - отвечает женский голос.

- Да вы купите её, сударыня, книжку-то, и сейчас её в переплёт, а название я вам запишу.

Наступает пауза. Я оглядываюсь. За мной на лавочке сидит Захар Иваныч и быстро пишет на лоскутке бумаги название книги. Он в таких же охотничьих сапогах и кожане, как и мой Василий Васильич. Давеча я не обратил на него никакого внимания, а рассматривая сейчас внимательно, не вижу ничего особенного: не то прасол, не то гуртовщик, не то золотопромышленник из мелких. Лицо русское, широкое, бородастое, с носом луковицей и небольшими, быстрыми глазами.

Записывая название книги, он по-прикащичьи несколько раз брал карандаш в рот. "Сударыня", для которой всё это делалось, - молоденькая, миловидная купчиха, одетая по-городски.

- Вы, ведь, в гимназии обучались, так вам это должно прочитать, наставительно говорил Захар Иваныч, передвигая записку. - А мы учились на свои медные гроши и одним своим умом доходим до всего.

Василий Васильич с добродушною улыбкой наблюдал эту сцену и, отвечая на немой вопрос, объяснил:

- Не слыхали про Захара Иваныча? Нарядчик на промыслах... Большой чудак: всё мудрёные книги читает. Памятища у него невероятная... Представьте себе, что на прииске пятьсот рабочих, так он их всех по имени и по отчеству назовёт, да ещё и прозвища, у кого какие есть, тоже. За десять лет кто работал у него, всех в лицо узнает и назовёт. При расчётах тоже каждую копейку помнит: кому вперёд дано, за кем ещё старый долг, кому додать... Какая-то зверская память!..

Подходивший к Невьянску поезд лишил меня возможности познакомиться с интересным нарядчиком. Во всяком случае, как-то странно было слышать имя корифея европейской литературы именно от такого приискового кожана, и думаю, что едва ли на другой какой железной дороге можно услышать подобный разговор. Урал вообще богат самоучками и, в частности, начётниками.

Издали Невьянск походит на уездный городок и красиво пестреет на солнце своими белыми каменными домами, зелёными железными крышами и богатыми церквами. Картину портит только охватившая завод со всех сторон голая "степь", как на Урале называют всякое безлесное место.

- Тёпленькое местечко этот Невьянск, - говорит Василий Васильич, любуясь в окно. - Пятнадцать тысяч жителей, торговля... На всех хватит золота, и ещё от нас останется. Одним словом, место самое угодное. На башню слазим в Невьянске... Вон как она покосилась, голубушка, точно старушка. Любопытная штучка...

II

Начётник. - Старинная башня с курантами. - Нынешний Невьянск и кожаны доброго старого времени. - Ряды, сундучный промысел, иконопись и "лучинкова вера".

На невьянском вокзале публики всегда много, и можно только удивляться, откуда она здесь берётся. На маленькой тележке мы весело покатили в Невьянск, который так красиво пестрел по течению реки Нейвы своими бревенчатыми домиками, белыми каменными домами и зелёными крышами. Кстати, самое название Невьянск неправильно, оно произошло от реки Нейва, - следовательно, нужно говорить Нейвьянск, но испорченное название уже вошло в общее употребление, и не нам его переделывать.

По пороге нас обогнал ехавший на такой же тележке Захар Иваныч. Он наотлёт, по-купечески, приподнял свой картуз и скрылся на повороте какой-то узенькой улички, - такие улички ещё сохранились в Невьянске, как остаток доброго старого времени.

Невьянск почти первый завод, построенный на Урале, и в народе сохранилось ещё название его - "Старый завод". Я помню, как лет двадцать тому назад ещё видал где-то в мезонине "стекольницу" со слюдой вместо стекла. Между прочим, об этой старине напоминали высокие коньки крыш, узкие окна и вообще значительная высота деревянных изб, - теперь уже так не строятся, потому что лес "отдалел". В одном из таких окон мы увидели седого, как лунь, старика, который с круглыми очками на носу сидел над старопечатною книгой, - Невьянск славится как кондовое раскольничье гнездо.

- Поворачивай на земскую! - командовал Василий Васильич, когда мы выехали на главную площадь, где стоял старинный гостиный двор и ряды мелких деревянных лавочек. - Пока закладывают лошадей да скипит самовар, мы успеем спутешествовать на башню...

- Что же, отлично...

Мы так и сделали. Башня стоит у самой фабрики. Она сильно наклонилась к пруду. Высота башни что-то около 25 сажен. По типу своей архитектуры она напоминает средние века, точно какая-нибудь итальянская кампанилла, пересаженная на Урал по недоразумению. В прежнее время в среднем этаже помещалась заводская кутузка, а сейчас башня пустует, заменяя каланчу. Единственный живой человек в ней - старик-сторож, который смотрит за старинными курантами и "отдаёт часы". Основание башни квадратное. До половины поднимаются голые стены. В средине узорчатым выступом выдаётся обходящий всю башню балкон. Выше - пролёты до колоколов, ещё этаж с новым балконом и конический верх с узорчатыми карнизами, выступами и нишами. Это единственная старинная башня на всём Урале. Вход в неё с заводского двора, где приделано большое каменное крыльцо. Лестница идёт в какой-то деревянной трубе, - очень скверная лестница с шатающимися и точно изгрызенными ступеньками. Впрочем, это только в трубе, а в самой башне всё ещё прочно и простоит в таком виде не одну сотню лет. Толщина стен изумительная, точно в средневековой крепости. Когда мы добрались до сторожки, где жил ветхий коморник, нужно было сделать передышку. "Отдававший" невьянцам часы старец оказался очень любезным и показал нам помещёние "курантов", старинные чугунные колокола и балкон, по которому он ходит уже двадцать лет. Балкон настолько ветхий, что я не решился на него выйти, - просто голова кружилась, особенно в том месте, где балкон висел над прудом. Конечно, башня стоит чуть не двести лет, а сторож ходит двадцать лет по этому балкону, но всё-таки страшно. Удивительно живучий народ все эти сторожа и коморники: ходит себе день и ночь, отбивает часы, а время идёт да идёт.

- Скучно тебе, дедушка?

- Чего скучать-то, слава богу... Жалованье получаю, квартира готовая. Товарищ у меня есть: он спит - я хожу, я сплю - он ходит. Нет, ничего, весело.

Старик показал нам и куранты, которые, к сожалению, не действуют, подточились шпеньки на медном вале, вроде тех, какие сейчас вертятся в трактирных "машинах", только, конечно, в большем масштабе. И от башни, и от курантов, и от старого коморника веяло ещё демидовскою стариной, точно для Невьянских заводов остановилось время, как и для курантов. Я долго смотрел с башни на фабрику, громыхавшую у нас под ногами, на зеркало первого на Урале заводского пруда, на рассыпавшиеся домики, дома и хоромины по правому гористому берегу реки Нейвы и левому низменному. Под всем этим похоронена целая история. Если бы встал из земли сам Акинфий Никитич Демидов, главный воротила и фундатор уральских заводов, и посмотрел с башни на дела рук своих, наверное сжалось бы от скорби и его железное сердце. Старинное заводское гнездо едва дышит, а старинное железо, составившее славу Уралу и носившее свою торговую марку "старый соболь", кажется, сохранилось только на крышах старинных заводских зданий. Под этими крышами с узорчатыми железными коньками и железными узорами по карнизам считали ещё "словенскими литеры", а не арабскими цифрами, но, право, считали недурно, и Невьянский завод процветал. Правда, он давно уже вышел из числа других демидовских владений и сейчас влачит самое жалкое существование. При заводах числится дача в 180 000 десятин, а из них 114 035 десятин лесу, но заводы считаются лишёнными древесного топлива и получают его в виде исключительной милости из казённых дач. Производительность завода достигает едва 167 529 пуд. чугуна в год (приводим цифры за 1886 г.), причём "задолжалось людей" на вспомогательных работах 314 душ и на горнозаводских - 149 душ. Всё это такие мизерные и жалкие цифры, что даже приводить их здесь совестно: на десятину посессионной земли Невьянский завод не вырабатывает даже одного пуда чугуна, а дробь 167529/180229 пуда. Это рельефная картина заводской мерзости запустения. Нет, лучше уж Акинфию Никитичу лежать в земле, чем подниматься и смотреть на своё благородное потомство!..