Штефан Мариан - Современный румынский детектив

• Название: Современный румынский детектив
• Автор: Штефан Мариан
• Издательство: »Радуга»
• Жанр: Детектив
• Год: 1990

Роман Ш. Мариану «ОФОРТ» это психологический детектив. На первый взгляд медлительный и несколько неуклюжий, но как и во всяком детективе здесь присутствуют интрига и загадка. Наделенный интуицией и логикой следователь разгадывает вместе с читателем непостижимую на первый взгляд тайну…

Д. Бэкэуану «Длина носа». Автор использовал полный набор характерных черт жанра: головоломная интрига, острые ситуации, «дедуктивный метод» и самоирония, демонстрируемые главным героем.

К. Брашовяну «Побег» — это калейдоскоп приключений «гения изворотливости» и беглого преступника. В финале, однако, история предстает совсем в ином свете…

---

Она кивает, что приняла это к сведению.

— Итак, возвращаемся к нашей теме. Ясно, что тот, кто на тебя покушался, кем бы он ни был, должен был удовлетворять двум условиям. Во — первых, знать этот спектакль. В противном случае как бы он угадал, что пирожное приготовлено для тебя? Вот только, к несчастью, твой спектакль играли уже сто раз…

— Так-таки и" к несчастью"? — улыбается Адриана.

— О, я меряю на свой аршин… Практически каждый из подозреваемых имел возможность его посмотреть, так что эта дорожка нас никуда не приведет. Второе условие — поважнее. У того, кто покушался, должен быть мотив. И, как я понимаю ситуацию, мотив единственный: убийца Дана Сократе боится, что ты знаешь такое, что может его разоблачить. Попробуй подумать в этом направлении.

Она беспокойно ерзает в кресле.

— Понятия не имею…

— Подумай хорошенько, Адриана, пожалуйста, это очень важно. Дан никогда не говорил тебе чего-нибудь этакого из ряда вон выходящего о Чернеску, Рошу, а может быть, об Атене Пашкану или о ком-то еще?

— Нет, никогда, я уверена. Его вообще очень мало интересовали другие люди. А уж сплетни он просто не выносил.

Теперь мой черед задуматься.

— Что ж, может быть и такое. В конце концов, важно не то, знаешь ты что-нибудь или не знаешь. Этот человек думает, что ты знаешь… Теперь скажи, как у твоего художника было с деньгами?

— Нормально. В деньгах он, правда, не купался, к тому же был транжирой, с этой точки зрения вы с ним похожи… Но от продажи картин постоянно что-то капало.

— Сбережения у него были?

— Пять — шесть тысяч, не больше.

Тут мне приходит в голову взглянуть на часы. Четверть двенадцатого. Пора и честь знать. Поднимаюсь и церемонно целую Адриане руку, но она меня удерживает:

— Погоди, Аугустин, мне еще одна мысль пришла в голову. А что, если ты ошибаешься? Что, если Атена Пашкану, не знаю уж почему, сочла меня виновной в гибели брата и это была ее месть?

— Я тоже об этом думал. Не исключено. Ничего не исключено. Вот только Атена Пашкану никогда не была самой любящей сестрой в Юго — Восточной Европе, и смерть брата не причини на ей такого уж большого ущерба. Даже наоборот. Что, конечно, не означает, что Атена Пашкану не могла попытаться убрать тебя по другим мотивам. Спокойной ночи, Адриана. И в ближайшие дни не открывай дверь кому попало.

Спускаюсь по лестнице, насвистывая припев из модной песенки. На улице нахожу глазами Адрианино окно. Машу ей рукой, прежде чем завернуть за угол. Мне кажется, походка у меня легкая и почти грациозная. Нельзя сказать, чтобы я был очень и недоволен собой. Аудиенция у Адрианы прошла легче, чем я предполагал, и минуло всего три дня из тех десяти, что мне назначил полковник Думитреску. При некотором везении, возможно, мне останется даже два — три дня настоящего отпуска.

Глава VI "МЫ ТАК НЕЛЕПО ЛЮБИМ…"

В этот день своего отпуска я выхожу на службу с особенным рвением и, уж во всяком случае, раньше, чем в обычные служебные дни. Полседьмого утра. Пирамиды проволочно — пластмассовой тары с пузатыми бутылками молока и баночками

простокваши сменяются морем овощей, за ними — дынно — арбузные холмы. От этого пейзажа странное чувство, что ночью город поклялся вести самый здоровый образ жизни… Но, как практически все мечты, эта тоже развеивается неприкрытой правдой жизни: трио небритых мужчин со следами злоупотребления алкоголем на лицах, обнявшись за плечи и горланя, как на футбольном матче, чуть не сбивают меня с ног. Что, естественно, не так-то просто. Я удерживаю равновесие и принимаю грозный вид, в то время как в нескольких шагах от места происшествия мой юный коллега — участковый — ободряет их снисходительной, пожалуй, даже сочувственной улыбкой.

Должен признаться, что я подзабыл, как выглядит город в такой час…

Проделываю весь путь пешком, глазея по сторонам, как турист из Верхней Вольты. Примерно через полчаса вхожу через ворота гаража, где, как в тонизирующей утренней симфонии конкретных шумов, сливаются стук дверных щитов, посвист водяных струй, моющих кузова машин, о бетонный настил, ворчание согревающихся моторов и человеческие голоса — то словечко, то шутка, то" с добрым утречком!". Я тоже здороваюсь с женщиной в белом халате, которая идет через двор по направлению к буфету, позвякивая ключами, и заказываю на ходу один большой кофе. Затем отдаю дань утренней зарядке, с презрением минуя лифт и начиная штурм лестницы собранным, мужественным шагом. Я горжусь собой, хотя лифт меня все равно бы не взял: цель моего восхождения находится на втором этаже, в архиве…

Тут еще не открыто. Посему устраиваюсь на деревянной скамье и закуриваю первую сигарету дня.

Спустя четверть часа классический архивариус — увы, не чета тому денди из Транспортного управления — обращается ко мне с радушием сельского старожила, как будто угощает вареньем из розовых лепестков:

— Сядь-ка тут, сынок, сейчас мы тебе все разыщем, все что душе угодно.

Я сажусь за что-то вроде парты и жду. В архиве нельзя курить, но, к счастью, можно пить кофе. Что я и делаю. Старичок предлагает мне еще одну порцию варенья:

— Погоди, погоди, сынок, фальшивомонетчики, говоришь…

Как медленно ни бегут минуты, но скоро набежит час. А правила внутреннего распорядка все не меняются, в архиве по — прежнему нельзя курить. Перебрасываю из угла в угол рта сигарету" Снагов" и медитирую на тему мудрости предков, кои жевали табак. Архивариус угадьюает, что я на пути к созданию исчерпывающего труда о пользе и способах употребления табака, и, хотя до сих пор (уже перевалило за восемь) запрет на курение в архивах милиции официально не снят, подмигивает мне:

— Закури, сынок, закури, и я другой раз пыхну, когда никто не видит!

Я взглядом благодарю. Я ему признателен, и есть за что. В конце концов и мне представился случай примкнуть к отряду правонарушителей, да еще к самому многочисленному в стране! Я закуриваю, угощаю его и с радостью переношусь в лицейские времена, когда, бывало, куривал тайком в уборной: жадно затягиваюсь, выпускаю кольца дыма, тут же развеиваю их рукой, держу ладонь ковшиком, пряча в ней сигарету, стряхиваю пепел в спичечный коробок и сую его в карман… Затем пересчитываю оставшиеся сигареты. Этого мне хватит еще примерно на…

— Вот они, голубчики!

* * *

Я был прав. С первой страницы четвертого досье, вынутого из не слишком пухлой кипы, представляющей полную историю фальшивомонетчиков за последнюю четверть века, мне улыбается, анфас и в профиль, мордочка суслика с трагическими глазами, которую я высветил вчера вечером на краю крыши, в непосредственной близости от бывшей мастерской Дана Сократе. Значит, так: Марин Тебейка, 1919 года рождения, сын Теодора и Зиновии Тебейка, женат, без определенных занятий, последнее местожительство — тюрьма Вэкэрешть, предпоследнее — Бухарест, улица Майка — Домнулуй, 22. Досье классическое в том смысле, в каком, например, врачи квалифицируют как" классическое" течение какого-либо заболевания. Моего пациента, которого я видел не далее как вчера, уже пытались" вылечить" пятнадцатью годами строгого тюремного режима за изготовление и распространение фальшивых банкнотов.

Суровое лечение, но гражданин был рецидивистом: его дебют на профессиональной сцене, за который он отделался всего двумя годами, может вдохновить писателя — юмориста. Гражданин изобрел интересный механизм, по величине и форме примерно такой, какие выдают на вокзалах билеты, установил его в подвале и пригласил туда под большим секретом — вес это происходило в пятьдесят втором году — двух бывших коммерсантов, попавших в критическое финансовое положение в результате стабилизации и всякого рода экспроприации.

Усадив гостей на стулья, он показал им эту штуковину и всунул в нее десять белых бумажек, нарезанных точно по размеру сотенных купюр новейшего образца. Нажал на какие-то кнопки, машина завыла, застонала, задрожала, даже выпустила струйку дыма. Еще одно нажатие на кнопку — и металлический монстр выплюнул десять новехоньких и еще влажных сотенных! Гости щупали их, долго рассматривали водяные знаки на свет и под лупу и в конце концов признали безупречность продукции. Однако же" изобретатель", движимый чувством профессиональной гордости, тем не удовлетворился, а подарил им эти десять банкнотов, предложив проверить их в любом банке. На другой день, когда испытание состоялось и увенчалось триумфальным успехом, клиенты заключили с фальшивомонетчиком крупный контракт: каждый выплатил ему по 25 тысяч леев, с тем чтобы через неделю за эти 50 тысяч получить от Марина Тебейки (тогда его звали иначе) ни больше ни меньше как пять миллионов в банковских билетах по сотне леев, так виртуозно творимых великим маэстро с помощью его волшебного аппарата. Но наутро маэстро исчез без следа вместе со своим аппаратом, прихватив и аванс. Бедные коммерсанты оказались жертвами искусного и не лишенного остроумия мошенничества: десять первых банкнотов вовсе не были фальшивыми. Это были настоящие деньги — вклад, сделанный Тебейкой на счет наивной алчности клиентов, которые так и не смогли уразуметь, даже позднее, сидя в тюрьме вместе со своим сообщником, что его замечательное изобретение было просто — напросто жестяной коробкой, долженствующей производить шум и впечатление… Тебейку поймали через несколько недель, и суд, еле сдерживая улыбки, присудил его к двум годам размышлений. Всего-то…