Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

• Название: Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
• Автор: Любовь Воронкова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1987

Во второй том Собрания сочинений входят повести: «Село Городище», «Федя и Данилка», «Алтайская повесть».

---

— А давайте-ка управимся поскорее, — сказала Грунина мать. — Поскорей управимся — да домой!

Вот уж тут зашумело сено по лесу, замелькали грабли, полетели охапки на стога! Уж очень хотелось поскорее узнать, все ли коровы пришли — и свои и колхозные, дорогие светло-желтые симменталки, хотелось поскорее приласкать их, приветить…

Когда наконец собрались домой, через поляны уже легли густые зеленые тени. Трофим взял у матери грабли и, наверстывая свое, поскакал на них верхом. Давно уж он так не веселился — его лошадь брыкалась, становилась на дыбы, а он охлестывал ее веткой орешины, часто попадая себе по босым ногам.

Вдруг мать окликнула его:

— Трофим! А отца-то ты с кем оставил?

И тут же Трофимова веселость пропала. Он отца ни с кем не оставил и даже забыл ему сказать, что уходит от него. Не отвечая матери, Трофим молча умчался вперед. Бедный слепой отец, как он там один, без Трофима? Не случилось ли с ним какой беды?

ЧТО ДЕЛАТЬ ДЯДЕ ЕГОРУ?

А с Трофимовым отцом и правда случилась беда. Он проснулся, позвал Трофима, Трофим ему не ответил. Вдали он слышал голоса, кто-то громко и оживленно разговаривал, мычали коровы, какое-то движение слышалось в деревне, но ничего не мог понять. Очень хотелось пить, и он ощупью пошел под навес, где всегда стояло ведро с водой. Ощупью, с палочкой, он добрался до ведра, напился. А когда пошел из-под навеса, споткнулся о какой-то чурак, упал и ободрал об сучок руку. Так и сидел один до вечера, зажимая кровь рукавом, пока она не засохла.

Мать испугалась, увидев кровь:

— Егор! Что случилось?

— Да ничего. Поцарапался.

— А ну, покажи! Дай-ка я тебе завяжу. А ты слыхал? Корова наша пришла.

— Слыхал. Трофим сейчас был здесь, сказал.

— Только Буян не вернулся. Вишь, заболел в пути, прирезать пришлось. Жалко, хороший был бык. Да две телочки пропали… А так все пришли… Рыжонка меня все нюхала, нюхала, а потом как лизнет… — У нее дрогнул голос — Как лизнет прямо в лицо! Узнала!.. Ах ты, матушка моя!.. Да что ж ты, Егор, сидишь, голову повесил? Хоть бы порадовался с нами!

Но дядя Егор махнул рукой и прохрипел:

— Что мне радоваться? Сижу, как чурбан, целыми днями, один шагу ступить не могу. Радоваться! Живу, только людям мешаю!

Вечером, когда все угомонились на деревне, Трофимова мать пришла к Груниной матери. Груня чистила картошку на ужин и слышала разговор.

— Что делать с Егором? Посоветуй! — сказала мать Трофима. — Горюет, скучает шибко.

— Да ведь заскучаешь! — ответила Грунина мать. — От всего мира отрезанный. Дело ему найти надо. Работу какую-нибудь.

— А что слепой сделает?

— А вот подумать надо… Подожди, я к нему своего мужика пошлю.

— Да я его сама к твоему мужику направлю. Может, решат что-нибудь.

Дядя Егор и председатель встретились посреди улицы. Трофим держал отца за руку.

— Это ты, Касаткин?

— Я, Егор. Ко мне, что ли?

— К тебе. Давай поговорим. Просьба у меня…

Они все втроем уселись на бревне.

— Вот какое дело-то, Касаткин. Не могу я больше без пользы колхозный хлеб есть. Не могу, совесть мне не позволяет… Не найдется ли мне какой работы?

— Ну что ж! Раз совесть не позволяет, берись за дело. Я уж о тебе думал. А работы — как же нет? Работы сколько хочешь! Корзинки умеешь плести?

— Да плел когда-то. Только бы прутьев нарезать — сплету небось.

— Корзинки нужны. Крошни. А прежде всего веревки нужны… Ты веревки вил когда-нибудь?

— Не вил. Но попробовать можно. Люди вьют — может, и я совью.

— Веревки нужны, вожжи, супони… Лошадей у нас теперь прибавилось — двух из Шатилова прислали да двух из Корешков. Сбруя нужна. Тяжи нужны… А рук не хватает. Вот бы ты нас выручил!

Дядя Егор заметно оживился, приподнял голову, и даже лицо его как-то посветлело:

— Сделаю. Присылай льну.

— Ну вот и ладно. А насчет прутьев — не беспокойся. У нас в колхозе расторопная бригада есть. Скажу бригадиру — так они тебе целый воз прутьев нарежут!

С этого дня у Груни появилась еще одна забота — резать ивовые прутья и таскать их дяде Егору.

За прутьями они пошли в пасмурный день, когда сено разваливать было нельзя.

Груня и Стенька резали вдвоем — одна держала, другая подсекала ножом. Приходилось им лазить в гущу лозняка, с веток им на голову падали крупные холодные капли и проскальзывали за ворот.

Ромашка резал один, в стороне, — резал молча, усердно. Он всегда был молчалив и усерден в работе. А Женька балагурил.

Он кричал, что нашел гнездо с птицей, а никакого гнезда не было. Тогда он уверял, что птица только что улетела и гнездо унесла с собой.

Груня слушала его болтовню, молча собирала прутья, связывала их вязанкой и чуть-чуть улыбалась — ох уж и болтун этот Женька!

У нее было очень хорошо на душе. Сегодня с утра на их усадьбе заложили первый венец стройки…

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЕК

Груня рано улеглась спать. На улице было сыро и темно. Она спала на сене в сараюшке, который пристроил дядя Сергей к их жилью. Эта постройка была из кольев и прутьев, а крыша — из еловых веток. Дождь шумел в густой хвое, будто нашептывал что-то… И под этот шепот сами собой смыкались ресницы и набегали теплые сны… Вот идет Груня по дороге, стоят по сторонам высокие малиновые травы и шумят. А где-то далеко слышен голос матери:

— Все льет и льет… Надо бы подождать косить… Трава погниет…

— Пожалуй, завтра народ в лес направлю… — Это отец говорит.

А где они? Голоса все дальше, дальше. А травы шумят, позванивают.

Шумно вздохнула под навесом корова и ударила обо что-то рогом. Легкие сны сразу разлетелись. И голос дяди Сергея, совсем близкий за плетеной стеной, негромко произнес:

— Там у овражка я елку заприметил. Ветром повалило. Аж на ту сторону перекинулась… Как мост над овражком. Вот бы осилить!

— Позови Настасью Звонкову — поможет.

Все затихло. Корова мерно жевала жвачку. Груня поцарапала стенку и шепнула в щелочку:

— Дядя Сергей… ты спишь?

— Сплю.

— Спишь, а разговариваешь?

— А ты чего скребешься?

— Дядя Сергей, я завтра с тобой в лес поеду. Мне хочется эту елку поглядеть… Я тебе помогать буду, сучья буду собирать, лошадь держать буду… Мне хочется эту елку поглядеть, как она — будто мост… Дядя Сергей, ладно?

Ответом был только глубокий сонный вздох.

«Все равно поеду, — подумала Груня и поглубже забилась в сено. — Только бы дождик перестал немножко…»

К утру дождь перестал. Сразу после завтрака дядя Сергей стал запрягать серого корешковского мерина в роспуски. Груня живо оделась в старую материну одежонку.

— Ты куда это? — спросил дядя Сергей. — Уж не в лес ли?

— В лес!

Дядя Сергей крякнул, затягивая супонь.

— Тугой хомут… А на чем поедешь?

— С тобой.

— На колесе?

— Да я уж примощусь!

— Ну мостись.

Дядя Сергей положил дощечку на роспуски, и Груня примостилась сзади. Мерин пошел крупной рысью. Серые комья полетели из-под копыт. Груня пригнулась.

— Эй ты, Серый! Не кидайся!

Но комки и брызги летели над головой, стукали по платку, по спине. Дяде Сергею тоже попадало. Он вытирал лицо ладонью и понукал:

— Но, но, не бойсь! Давай, давай!

Ехали полем. Воздух был влажный и теплый, от земли поднимался пар, сквозь облака мягко просеивалось солнце, и шмели гудели над сладко цветущим клевером.

Колеса мягко вкатились на лесную дорогу. А потом запрыгали по корням и заныряли по ухабам. Комки больше не летели из-под копыт — в лесу Серый шагал медленно и осторожно, разглядывая дорогу.

Груня смотрела по сторонам. Лес то подступал к самой дороге, то отходил, открывая полянки, на которых нежно синели высокие цветы дикого цикория. А под елками на тоненьких невидимых стебельках поднимались тройные листики кислички. И этих тройчаток было так много, что казалось, легкое рябое покрывало стелется и дрожит над самой землей.

Где-то недалеко послышались голоса. Вдруг затрещало, зашумело в древесных вершинах и сразу стихло. Груня поняла — повалили дерево.

— Наши?

— Да.

Впереди густо зазеленел овражек, набитый зарослями калины и бузины.

И Груня увидела елку, поваленную бурей. Она лежала, прямая и ровная, уткнувшись головой в малинник, а ее корневище вывернулось и поднялось над землей, словно огромная ступня.

Дядя Сергей остановил лошадь.

Кто-то мелькнул среди деревьев. Кто-то тащил охапку больших еловых сучьев с побуревшей хвоей, которая волочилась по земле.

— Ромашка! — крикнул дядя Сергей, бросая вожжи на спину лошади. — Эй!

— Эй!

Груня обрадовалась. И правда — Ромашка!

— Ступай скажи матери, что я приехал!

— Сейчас!

Сучья прошумели, и Ромашка исчез. Дядя Сергей достал топор. У Груни над головой запинькала синичка.