Дэвид Дуглас - Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

• Название: Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.
• Автор: Дэвид Дуглас
• Издательство: Издательская группа «Евразия»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-8071-0126-X

Во второй половине XI в. окончательно оформилась цивилизация средневекового Запада. Огромное значение в процессе ее возникновения имела многогранная деятельность уроженцев одного из наиболее интересных регионов средневековой Европы — Нормандии. Потомки викингов, кельтов, франков и римлян создали на северо-западе Франкского королевства образцовое феодальное государство. В течение нескольких десятилетий норманны завоевали Англию, Южную Италию, оказались в числе организаторов и предводителей первого крестового похода. Они основывали христианские государства в Палестине, становились блестящими полководцами, церковными иерархами, учеными и архитекторами. Книга Дэвида Дугласа, адресованная как широкому кругу любителей средневековой истории, так и специалистам, практически впервые знакомит русскоязычного читателя с ролью, сыгранной норманнами в становлении западной цивилизации и той глубокой внутренней согласованностью, которая отчетливо прослеживается в их действиях.

---

Условия существования в бассейне Средиземного моря в конце XI века, когда Византию вытеснили из Италии, а сарацин — из Сицилии, когда папство приближалось к новому периоду всплеска власти и политического могущества, а западный христианский мир снова обрел силу на Средиземном море и готовился к наступательной операции против ислама, резко отличаются от условий, преобладавших там в 1050 году. Самым сильным и, возможно, единственным действующим фактором в осуществлении этой значительной перемены являются норманны. И как на севере своими действиями норманны изменили отношения между Англией, Латинской Европой и Скандинавскими странами, так и в бассейне Средиземного моря они стали причиной равных по значимости изменений, оказавших влияние на будущее Европы.

III

Однако, не охарактеризовав политическую атмосферу в Европе XI века, адекватно описать предпосылки деятельности норманнов невозможно. Но проанализировать эти предпосылки не просто. Не только потому, что события удалены от нас во времени, но и потому, что роль, которую играли норманны в этих событиях, постоянно интерпретируется в свете более поздних религиозных и политический дискуссий. В то время как норманнское завоевание Англии веками служит темой для политических и социальных проповедей, непосредственная связь норманнов с политическим продвижением папства неизбежно порождает дальнейшую полемику о том, как действия норманнов повлияли на западный христианский мир, на восточную Церковь и на мусульманский мир. Несколько значительных дискуссий, захлестнувших Англию в XVII веке, велись без каких-либо ссылок на норманнов, и пыл этих полемик в научных трудах об англо-норманнах не угас еще и сегодня[13]. Соответственно во Франции Вильгельма Завоевателя описывают как национального героя, но и осуждают как рекордсмена по религиозным предрассудкам и как врага народа. В его честь воздвигаются статуи, а кальвинисты и революционеры в это же время оскверняют его могилу и развеивают его прах. Противоречивый приговор, вынесенный Завоевателю в Англии, не менее удивителен: здесь его признают как одним из основоположников величия Англии, так и автором одного из самых печальных поражений в истории Англии[14].

Но все эти споры, столь сильно разросшиеся в более поздних исследованиях о норманнах, имеют мало отношения к мыслям и эмоциям людей, живших в XI веке. В частности, подходя со здравых позиций, найти в Европе того времени настроения, сравнимые с современным национализмом, было бы трудно. Ни у одной из соперничающих групп в южной Италии или на Сицилии не было намерения создать государство только на основе национальных чувств, а в политике Северной Европы того времени можно найти лишь некоторые признаки подобных мотивов. Правда, в англо-саксонских хрониках и в «Песне о Роланде» есть некоторые отрывки, указывающие на существование общепринятых настроений среди жителей соответственно Англии и Франции[15], но это почти не находит отражения в политике того времени. С 1025 по 1070 год королями Англии были представители трех различных национальностей, но гражданские волнения не прекращались. Во Франции в тот же период власть дома Капетингов едва ли простиралась южнее реки Луары, а на севере люди ощущали привязанность прежде всего к тем древним и враждующим провинциям, к которым они и принадлежали, например Анжу и Нормандия или Бретань и Блуа. Ни Франция, ни Англия в XI веке не могут считаться национальными государствами в современном смысле этого понятия.

Факт отсутствия национальных чувств в Европе XI века и в самом деле можно подтвердить массой примеров. Если пользоваться современными терминами, то в 1066 году в битве при Стэмфордбридже «англичане» воевали по обе стороны, а в 1071 году в битве за Бари греки выступили против греков. Люди из Англии, под началом Вильгельма Завоевателя, принимали участие в кампаниях против Эксетера в 1068 году и в провинции Мэн в 1073 году, в то время как Рожер, сын Танкреда Готвилльского, до того как напал на сарацин в Палермо в 1071 году, был союзником эмира Сиракуз. То же касается и Сида: начиная свою карьеру в Испании, он, казалось, был готов воевать в союзе как с маврами, так и со своим товарищем Спаниардом, а в армиях восточных императоров во второй половине XI века мирно сосуществовали ломбардцы, датчане, англосаксы и норманны. И наконец, известный конфликт норманнов и англичан 1066 года в Гастингсе в 1081 году повторился в Дураццо (Диррахий), но совершенно по иным причинам, а позже, в 1099 году, Эдгар Этелинг, последний представитель англосаксонской правящей династии, сотрудничал в Сирии с Робертом, старшим сыном Вильгельма Завоевателя[16]. Подобные эпизоды интересны и сами по себе, но они свидетельствуют и в пользу общего вывода: все действия норманнов в период с 1050 по 1100 год взаимосвязаны, но национальные чувства не были вдохновляющей силой ни для этих действий, ни при создании норманнского мира, который появился в результате. Сопротивления, для которого подходящим или точным определением было бы национальное, норманнам не оказала ни одна из завоеванных стран.

Чтобы проникнуть в подлинную атмосферу времени норманнских завоеваний, необходимо отказаться от многих понятий, порожденных современной политикой. Но не менее важно оценить и значимость многих существенных мотивов, как рациональных, так и иррациональных, которые тогда имели куда большее влияние на Западную Европу, чем в наше время[17]. Сами физические условия существования были тогда другими. При отсутствии достаточной защиты такие явления природы, как шторм и ураган, наводнение и засуха, и даже зимние темнота и холод, представляли угрозу, а эти бедствия следовали, казалось, одно за другим с угрожающей частотой. Голод и эпидемии были чем-то привычным. Например, 1044 и 1083 годы печально известны как голодные, а в 1075 и 1094 годах свирепствовала чума. На самом деле в ту эпоху Европа переживала многие из несчастий, от которых и сегодня страдают менее благополучные страны. Детская смертность была очень высокой, а продолжительность жизни, по современным меркам, очень маленькой.

Таким образом, чувство собственной безопасности неизбежно выходило на первый план, но спецификой эпохи было мнение, что источники опасности выходят далеко за пределы мира физического. Редко когда еще человек осознавал сверхъестественное сильнее, чем в Западной Европе в период с 1050 по 1100 год. И если телу человека постоянно угрожали вполне осязаемые напасти природного свойства, то спасению его души могли помешать невидимые силы, коль скоро он мог пасть жертвой в бесконечной борьбе Добра и Зла. Чтобы не преувеличить распространенность психологической установки, определить которую в любом случае трудно, конечно, нужна осторожность, но правдой остается и то, что эта эпоха в Западной Европе отмечена не только безжалостным реализмом, но и живым пониманием незримого и широко распространенной надеждой на поддержку, которую считали могущественней человеческих усилий.

Это отношение нельзя определить просто как продукт «эпохи веры» (или суеверий), так как вопрос этот более сложен. XI век породил как своих святых, так и негодяев, как действующих политиков, так и мечтателей, и если основные христианские истины в Европе в тот период были неоспоримыми, то люди относились к религии по-разному. Пока — чтобы должным образом определить ортодоксальность — эрудированные теологи вели дебаты ради прояснения логических принципов христианства, мирян где силой, а где любовью принуждали регулярно посещать приходские церкви, где они могли прослушать более или менее правильно прочитанную мессу. Но помимо всего этого была и народная религия[18] — фольклор, состоящий из множества элементов, но пропитанный христианской символикой, фольклор, который в каждом событии видел ангельский или дьявольский промысел и который искал предзнаменования в любом явлении природы: в кометах и чудовищных животных, в снах и видениях. Зачем проводить резкую грань между видимым и невидимым, когда материальный мир сам по себе может оказаться не чем иным, как завесой, за которой и происходит бесконечная борьба за душу человека? И как может человек избежать вечных мук — свершая незаурядные поступки или с особой помощью?

Отсюда и те епитимьи, и те ревностные искупительные паломничества к дальним святым местам, которыми так прославился XI век. Отсюда же страстные мольбы о заступничестве, обращенные к святым, и жажда заполучить чудотворные реликвии — даже ценой насилия и воровства. Возможно, борьба между силами Света и Тьмы и в самом деле приближалась к кульминационному моменту, и возможно, что сам видимый мир (обладающий лишь частью значимости) был на грани исчезновения. Явных свидетельств того, что существовала общая вера в конец света, который уже наступил или наступит вместе с годовщиной тысячелетия христианства, или об облегчении, когда этот срок благополучно миновал, не сохранилось. Но не приходится сомневаться и в том, что страхи подобного рода периодически терзали некоторые регионы Западной Европы XI века, причем причины зачастую оказывались странными: слабый правитель, который непременно должен был оказаться последним Антихристом, или необычное явление природы, или даже необычное совпадение церковных праздников{4}. Ада, несомненно, избежать было трудно, да и кто мог сказать, когда наступит День Гнева?