Лиля Энден - Изменники Родины

• Название: Изменники Родины
• Автор: Лиля Энден
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Во всей литературе, описывающей четыре многострадальных года Великой войны, есть множество рассказов о геройских подвигах. Герои этих подвигов — командиры и рядовые Красной Армии, летчики, артиллеристы и простые пехотинцы, я же буду писать не о героях без страха и упрека и не о злодеях без проблеска совести, а о людях, обладающих и хорошими, и дурными свойствами, которые в силу разных обстоятельств оказались сотрудниками оккупационной власти.

---

Николай лежал на досках, подложив руки под голову, и думал. Немцы из соседней комнаты давно ушли, было уже за полночь, а сна у него не было ни в одном глазу…

… — Значит, кончено!.. Завтра он бесследно исчезнет, как уже исчезали многие… А что следует за этим исчезновением — смерь или лагерь?… Или еще что-нибудь?… Право, если ьы смерть, это было бы лучше!..

Он почти пожалел о том времени, когда повешенные открыто висели на липах и березах, а под липами и березами в снегу валялись растрелянные…

Тогда все было проще, не было неизвестности…

— Да, попался, господин губернатор!..

Сегодня, когда кончается второй год войны — он преступник с обеих точек зрения: для русских он — изменник родины, для немцев — укрыватель партизан…

Хрен редьки не слаще!..

… — Лишь бы Лену не тронули!.. Леночка моя любимая!.. Голубка моя, солнышко ясное!.. Спасибо, родная, за любовь!.. За эти два года, такие трудные и такие счастливые!.. Никогда уже тебя не увижу!.. Прощай!.. Только бы тебя не коснулась эта напасть!.. Знает ли она, куда его вызвали?… Ведь они с утра не виделись.

Он вспомнил, что хотел сегодня отправить на пекарню список на новых беженцев, но список был еще не перепечатан, и он его не успел подписать…. Потом вспомнил, что староста Громовского сельсовета, не застав Шеффера, просил его, именно его, Сергеича, а не Смолкина, устроить, чтоб к ним прислали трактор, так как у них совсем нет лошадей… Потом о доме на Заречье, который следует отремонтировать… Потом о кирпичном заводе, который начали восстанавливать…

Десятки и сотни дел хозяина города, которые возникали ежедневно…

Он вдруг почувствовал, что страшно устал от всех этих крупных и мелких ежедневных дел…

… Больше ничего не будет! Кончено!..

* * *

Утром черех стенку опять послышались голоса: резкий и невнятный — обер-лейтенанта, тихий и отчетливый — переводчика и еще чей-то хрипловатый бас.

Затем хлопнула дверь, и послышался еще один голос — мягкий, звучный, показавшийся очень знакомым…

Пленник не старался понять, что говорили немцы: ему было все равно, им овладело спокойствие и безразличие обреченности…

Но вот до его слуха долетело слово «бюргермайстер», он прислушался: обладатель знакомого, звучного голоса что-то горячо доказывал обер-лейтенанту.

— Да ведь это Эрвин! — вдруг узнал Николай.

За ночь он полностью примирился со своим положением и приготовился встретить неиз бежное спокойно и твердо, и был спокоен и тверд. Но при звуке Эрвинова голоса беспокойная надежда уколола в сердце, заставила его заколотиться… Он хотел отогнать эту непрошенную надежду, но она не хотела уходить…

Спор продолжался долго. До Венецкого долетали только отдельные слова. Что говорил шеф тайной полиции, конечно, разобрать было невозможно, но из слов Эрвина он кое-что понял.

Сперва долетело «айнер рихтигер манн», потом «абер вир браухен им» и, наконец, нервно «фернихтен, аллес фернихтен, абер золль иманд арбайтен». Дальше ничего нельзя было разобрать, потом послышалось еще «майне айгене копф» и почему-то «майн онкель»…

Затем все стихло — видимо, говорившие вышли из комнаты.

Прошло еще томительных полчаса, показавшиеся Николаю длиннее всей минувшей ночи; снова послышались шаги, щелкнул замок, и Эрвин перешагнул порог чулана.

— Абер комм мит, Никлаус!.. Арбайт!.. Генуг шлафен! — весело проговорил он и самолично вывел узника из заключения.

Очутившись на улице, Эрвин снял фуражку, вытер вспотевший лоб и быстро заговорил по-немецки; Когда он волновался, он забывал, что его могут не понять, и почему-то именно тогда его все понимали…

— Они всех хотят вешать, всех расстреливать, всех отправлять в лагеря… А кто же будет работать?… Он бы тебя ни за что не отпустил, если бы не «майн онкель»…

— Абер варум онкель? — удивленно спросил Венецкий.

— О, майн онкель ист айн гроссер манн!.. Мой дядя — большой человек!

И Эрвин назвал какую-то важную должность из трех бесконечно длинных слов.

— Если бы не дядя, я бы тоже сидел в окопах и стрелял по партизанам… Он мне сказал, что я должен быть офицером, а я ответил, что не хочу стрелять в людей, которые мне ничего плохого не сделали… Эр хат мир гезагт: ду мусс айн официр зайн, и унд ду вирст виртшафтен!.. Унд ихь вин айн Крайсландвирт…

Вскоре в Липнинском районе организовали несколько государственных имений, которые должны были служить для местных крестьян образцом правильного ведения сельского хозяйства… По-немецки они назывались «Штаатсгут», а русские по старой привычке начали их величать «совхозами».

Начальником одного из таких «совхозов» — в деревне Столярово Ломакинского сельсовета, был назначен Эрвин Гроссфельд; беспокойного крайсландвирта, который совался в комендантские и тайно-полицайские дела, да еще совал туда вместе с собой своего высокопоставленного дядюшку, постарались сплавить подальше.

А еще через несколько дней Маруся Макова сказала Лене:

— Ну, поповна, спасибо тебе за приют!.. До свидания!.. Уезжаю!..

— Куда?

— Нах Штаатсгут Штольярово альс дольмечерин… Пусть здесь фрау София заправляет, а я и в деревне буду хороша!..

* * *

Бургомистру города Липни снова пришлось взяться за неотложные хозяйственные дела. Сперва у него руки не подымались что-либо делать: во время своего заключения он отрешился от всех забот.

Но жизнь требовала, и Венецкий взял себя в руки и снова стал, как прежде, «хозяином города». О ночи, проведенной в Гехайм-Полицай, он рассказал только Лене.

Однажды, когда он уже начал забывать эту неприятную историю, неожиданное посещение напомнило ему о ней.

К нему пришла Фруза Катковская.

— Ты один, Сергеич? — осведомилась она. — Давай крючок заложим, у меня к тебе секретные разговоры.

И, закрыв дверь на крючок, она подршла к столу Венецкого, пододвинула стул и села напротив.

— Знаешь, чего я пришла? Предупредить тебя хочу, чтоб ты был поосторожнее!

— Насчет чего?

— Перво-наперво, берегись моего черта! Это он постарался, упек тебя в Гехайм-Полицай! — это название Фруза произнесла, как настоящая немка. — Он от злости чуть не сдох, когда тебя Эрвин выручил оттудова; кабы не Эрвин, поминала бы тебя твоя Михайловна за упокой!.. Но все равно, он на тебя зубы точит, не сегодня, так завтра опять подведет какую-нибудь каверзу — стоишь ты ему поперек дороги… А еще у вас у всех под боком сучка сидит, подсаженная: Лидка!.. Она все к гехайм-полицаям бегает и на всех докладывает, кто что сказал да кто что подумал — затем ее и подсунули. Петровича, шеф-агронома, она угробила… Так что гляди, Сергеич, в оба… Эрвин теперь в деревне, спасать тебя некому…

— Спасибо, Константиновна… Но как же так выходит? Муж твой на меня зубы точит, а ты меня против него предупреждаешь?

— А неужели ж? Это же гад ползучий, а не человек! И чего я, дура набитая, с ним только спуталась?… Будто без него мужиков мало!.. И хлеб у меня был, и всего вволю, а вот дернул же черт с чертом связаться!.. Сама теперь себя ругаю!.. Хорошо еще, что в церкви не повенчались, не взяла греха лишнего на душу!.. Ему же кортит, чтоб каждому напакостить! Я так не люблю! Я, если на кого зла, так поругаюсь, может, и в морду дам, но доносить не пойду!..Зачем? Может, я с тем человеком еще помирюсь?… А этого злыдня хлебом не корми, только дай кому-нибудь свинью подложить!.. А меня теперь ревновать вздумал, дурак!.. И дети мои ему, поганцу, мешают!..Будто он не знал, что у меня дети!.. И что с немцами гуляла, попрекает!.. А на днях мужем моим родным попрекнул, что тот у русских, в красной арми… А сам он моему Пете в подметки не годится — тот человек был, а он — сволочь!..

— Так, так! — покачал головой Венецкий. — Играли свадьбу, а теперь, видно, придется вам развод выписывать?…

— И разведусь!.. Что, я лучше его не найду?.. Вот уедет он в Белоруссию, а я тут останусь!..

— А он в Белоруссию собирается?

— Ну, да!.. То все с имением своим носился, с Шантаровым, хвалился, что его немцы помещиком сделали, а теперь, как фронт близко подошел, и про имение забыл, давай проситься, чтоб в Белоруссию его перевели, от фронта, значит, подальше…

— А ты, Константиновна, не хочешь ехать?

— А чего меня понесет? Тут у меня дом, дети, хозяйство, никуда я из Липни не пойду!

— А если русские придут и тебя заберут в НКВД?

Фруза рассмеялась.

— В НКВД?… Ну и пускай забирают!.. Подержат и выпустят!.. Кто в НКВД работает? — Мужики!.. А мужики до баб народ падкий!.. Я любому мужику так глаза протру, что он станет шелковый!..

— А вдруг несговорчивый попадется? Вроде меня?

Фруза переменилась в лице.

Она минуту помолчала, внимательно посмотрела на Николая и неожиданно вытерла глаза концом платка.

— Эх, Сергеич, Сергеич!.. Ну чего ты не мне достался? С тобой-то я бы и в Белоруссию, и в Германию, и куда хочешь пошла бы!.. И чем только тебя твоя монашка приворожила?