Сергей Кургинян - Содержательное единство 1994-2000

• Название: Содержательное единство 1994-2000
• Автор: Сергей Кургинян
• Жанр: Политика

---

"Моя идеология – удобство.

Моя мечта – жить удобно.

Страна, в которой я хочу жить, – это страна Удобия".

Буквально было сказано следующее: "В прошлом великая империя, сегодня. удобная, уютная Россия".

Тоже буквально: "Никаким государственным подходом тут даже не пахнет – так, маленькие подростковые прыщи". (Ничего себе маленькие – смертельные каменные фурункулы, в дикое неудобство которых, как в чрево карнавальной беременной смерти, заперта надрывная мечта о некоем удобстве.)

И вновь буквально: "Эта бесовщина покорила Россию исподтишка. Уж больно она удобна. Как удобен Интернет, 20 сортов сыра, поездки в Турцию на отдых и прочий идейный арсенал Запада. Оборонное сознание атаковали с самой уязвимой позиции – с точки зрения бытовых удобств. И это оборонное сознание треснуло. Оболочка осталась, содержание выдохлось".

Указанные тезисы являются глубокими настолько, насколько может быть глубокой только абсолютно плоская пошлость. И они действительно описывают не чьи-то там отдельные размышления, а суть всеобщей пошлости, составляющей стержень современной постсоветской квазиэпохи. Хочет Путин или нет, может или не может, ему все равно придется принимать вызов этой великой пошлости. Не примет он этот вызов, ясно видя перед собой, кто и почему бросает этот вызов, – он примет его иначе. В качестве пищи в чреве всеобъемлющей и всепрожорливой пошлости. И тогда тот, кто придет на смену Путину, столкнется с тем же вызовом и с той же альтернативой.

Потому что пошлость является системообразующим элементом в том, что можно назвать квазисоциальностью постсоветской России. Потому что действительно все было продано за некое удобство и расслабуху. Но на фундаменте подобных продаж нельзя строить никакую жизнь. Жизнь вообще сама себя строить не в состоянии. Герой Экзюпери, рассуждая о жизни, приходит к тому, что поклонение жизни как конечной инстанции – это тупик. Что жизнь и длиться-то может в качестве жизни сколь-нибудь человеческой (то есть истории) только потому, что, признавая ее чем-то высшим, люди одновременно признают: над ней есть нечто другое. В этом парадоксе – тайна сохранения жизни на планете Земля. Планете людей.

Назовите это так или иначе.

Музыкой (мандельштамовское "Но, видит Бог, есть музыка над нами").

Трагическим самоощущением (бетховенское "Вся жизнь – трагедия, ура!").

Героическим началом в истории.

Христианским самопожертвованием.

Культурообразующей функцией.

Как бы вы это ни назвали, это есть стержень бытия человечества. И изъятие этого стержня означает, что на месте человеческого сообщества вырастает стая пляжных шезлонгных тварей с их шезлонгными рассуждениями. И совершенно неважно – много у этой твари денег или мало, часто или не часто она ездит на Запад.

Мережковский говорил о грядущем хаме. Подобная тварь – хам текущий, состоявшийся, оформившийся, сформулировавший хамское кредо. Грань между любовью к жизни, волей к жизни и жизнепоклонством очень тонка. И чтобы не упрощать трагизм наличествующего, я должен зафиксировать, что каким-то очень непростым образом эта грань была перейдена в момент, когда солдаты, победившие во Второй мировой войне, возвратились с этой войны, чтобы жить. Слишком возлюбили жизнь посреди смерти. И перешли грань. Перешли ее в целом – как поколение. И передали этот перебор детям, а те внукам. И так мы, двигаясь по временной спирали, приходим в точку, где расположен этот самый Шезлонг.

Тупые мифы о тех или иных заговорах нужны, чтобы отвлечь все, что еще есть человеческого в так называемом человечестве, от вида этой шезлонгной твари, от понимания того, какой реальный конкретный ужас она с собою несет.

Прежде всего – ИДЕЯ УДОБСТВА НИКОГДА УДОБСТВА НЕ СОЗДАЕТ. Удобство появляется как побочный продукт чего-то другого. Чьих-то героических усилий, чьего-то самопожертвования, чьих-то труда и воли. Шезлонгной твари нужно не просто потреблять удобство. Ей одновременно нужно уничтожать источник этого удобства. И значит, интенсивно порождать бедствия.

Тварь оная не так глупа, чтобы не понимать этого. Значит, она осознает, что ее продукт – бедствие. И купить для себя немножко удобства (купите немножечко ОЛБИ) она может, только продав эту свою бедствие-созидательную способность. Единственную созидательную способность шезлонгной твари.

Понимая, что она продает эту способность хозяину, кем бы он ни был, и понимая, что результат продажи – это наращивание бедствия, тварь может сколько угодно говорить об удобной России. Мало того, что сам такой образ мерзок. Он еще и лжив – фундаментально и окончательно. Тварь продает способность создавать бедствие и создает бедствие. И понимает, что раз создает бедствие, то никакого "удобства вообще" не будет. А будет удобство для этой твари.

То есть удобство посреди бедствия. А что такое это удобство, равно как и удобство вообще? Вам удобно жить в России с 20 сортами сыра? А вам удобно покупать это двадцатисортие ценой смерти младенцев в отключенных от электричества боксах? Это ведь когда нужно бедствие насылать, начинается с крика о слезе ребенка. А когда умирают дети – реально, массово, от голода, туберкулеза, СПИДа, – это называется "рыночная рациональность".

Чем вы предлагаете другим заплатить за ваши удобства и почему другие должны платить? Например, погибать в Чечне, война с которой вам после московских взрывов показалась удобствообеспечивающей, то есть нужной?

Умирать за удобство нельзя. Как нельзя умирать за деньги. За деньги можно убивать. Умирают же за другое. За то, что выше смерти. Удобство же – часть ее. Ее здешний, имманентный, вторичный агент (не путать с агентами мирового империализма).

Какой уж тут империализм? Тут похлеще. Тут Шезлонг как точка, за которой постчеловечность. Называть эту постчеловечность глобализмом – это значит ничего не сказать. В каком-то смысле Шезлонг, конечно же, – особая точка бытия, за которой спуск в действительный, настоящий, вполне рукотворный ад. Удобство в этом смысле – лишь наживка, пролог к другому.

Сделать богом удобство – это значит вознести на пьедестал хама. И я был бы слишком наивно-оптимистичен, если бы не признал, что операция по подобному возведению в России пока проходит успешно. Но если хам на пьедестале, то вокруг его шезлонга не пляж, а море слез и человеческой крови. И нужно это все каким-то образом игнорировать. Каким же?

Для того, чтобы это игнорировать, нужна весьма специфическая конструкция удобства. Ладно, младенец умер в стынущем боксе на Дальнем Востоке. Это далеко, и это не нарушает удобства. Ладно, в твоем доме на другом этаже ребенок плачет от голода (можно заказать повышенную звукоизоляцию). Но если кого-то пытают у тебя на глазах, то где критерий удобства? В том, чтобы пытаемый не кричал таким образом, чтобы пострадали твои барабанные перепонки. Хорошо, вырвали язык, не кричит. Еще что нужно? Чтобы кровь не попадала на брюки. Не попадает? Теперь удобно?

Удобство кончается мгновенно, когда нож пытающего вонзается уже не в чужое, а в твое тело. А почему это он не вонзится? Где гарантии? В том они, что ты нужен пытающему, нужен как производитель наркоза удобства, как производитель беды? И потому – тебя зарежут последним?

"Полосатый рейс" для наблюдающих его пляжных отдыхающих кончается тогда, когда представитель "группы в полосатых купальниках" вонзает клыки в такое загорелое, такое упитанное, так изнеженное удобством тело.

И в этом правда тигра. Он возвращает бытие тому, кто прячется в своем шезлонгном укрытии. Возвращает с хрустом костей, с брызжущей фонтанами кровью. Это в комедийном фильме "Полосатый рейс" отдыхающим удается всем сбежать от почему-то не заинтересованных в их пожирании тигров. Реальный десант реальной "группы в полосатых купальниках", реальный рейд этой группы будет совсем другим. Беспощадным и окончательным.

Справедливости ради я должен указать на еще одно обстоятельство. Пошлый бред с идеей удобства выдуман не нашей интеллигенцией. Он заимствован ею у интеллигентской трусости эпохи борьбы с фашизмом. Именно тогда шезлонгная тварь на Западе прокляла героизм вообще. Прокляла его, чтобы не подвергать себя всему, что "полосатый рейд" Третьего рейха предназначал для Сопротивления. Для этого была выдумана хитрая конструкция, суть которой в том, что герой – это изобретение рейха, системообразующий элемент любого тоталитаризма. И потому надо бороться с героизмом вообще. Целая генерация шезлонгных тварей посвятила себя этой борьбе и измывательству над героем и героизмом.

Фрейдистская компенсация за трусость, за неспособность быть человеком. Каким-то странным образом получилось, что эта борьба с героем вообще постепенно превратилась в борьбу именно с героем сопротивления, героем-плебеем, героем, вынужденным идти на жертвы, а не красиво топтать чужие жизни сапогами сверхчеловека.