Ричард Маккенна - Вернись домой, охотник

• Название: Вернись домой, охотник
• Автор: Ричард Маккенна
• Жанр: Научная Фантастика

Часто в своей деятельности человек наносит непоправимый ущерб окружающей его природе и тогда начинают взрываться «экологические бомбы», не менее опасные, чем атомные или нейтронные. Говоря словами главных героев рассказа: «Если бы люди узнали… — … что для них главная опасность- это они сами.»

---

Титанические порывы. Набеги ветра. Полет звенящей ярости!

Соединение во тьме. Терпеливые поиски — снова и снова, триллионы раз. Робкое мерцание огоньков — серебряных, зеленых, золотых, алых.

Затишье. Размягчение. Обретение новой формы.

Мерцающее сознание — всепланетное и микроскопическое. И невозможность связать эти крайности. Поток чувств новорожденного божества, которое жаждет познать себя. Бесконечные и мучительные страдания в поисках бытия.

Наконец возникает форма и вспыхивают цвета. Сполохи отчаянной радости и невыразимой любви. Приходит зрение… слух…

Мёртвая белизна полярных снегов. Пьянящий пряный привкус. Золото солнца на голубой воде. Нежные ароматы ветра. Вторжения горечи. Топот дождя. Серебристо—зеленые спины холмов.

Порывы бури. Резкий вкус соли. Спящие горы. Шелест прибоя. Россыпь звезд на бархатной черноте. Кислый привкус и ясность. Прохладные ночные луны.

Знание и любовь.

Циночка людей в лохмотьях; изможденные, заросшие щетиной лица. Зеленая равнина. Золотое солнце в вышине. Рев. Зверь приближается прыжками, тряся красными космами. Звон тетивы. Сверкая на солнце, посвистывают стрелы, Вдох полной грудью, крик. Удары копьями. Огромное тело оседает. Судороги. Хлещет кровь. Торжествующие крики, потом — тишина.

Знание и печаль.

Тишина купается. Волосы — как солнечный свет. Мучительная красота.

Любовь, трепет, судороги.

Отдых и ожидание. Созерцание предстоящей бесконечности, ее спокойного великолепия. Только что сотворенный человек. Взрыв целости. Наконец‑то он дома!

Пробуждение в свой мир.

Так просыпаются ясным утром, когда позади освежающий сон, впереди день, который сулит что‑то очень радостное. Крейг сидел у корней огромного дерева. Он стряхнул с себя тонкие, как бумага, лоскутки, увидел пруд и услышал шум водопада. С радостными криками к нему бежала Мидори. Он встал и шагнул ей навстречу, сильный и красивый.

— Мидори! Это все уже после смерти?..

Он хотел задать ей миллион вопросов, но первое, что у него вырвалось, было:

— Теперь я никогда не потеряю тебя, Мидори?

— Никогда.

Её улыбка светилась. Они оба были нагими. Он не чувствовал ни возбуждения, ни стыда.

— Мы не умерли, Рой, — сказала она. — Просто мы стали новыми.

— Эпидемия погубила всех.

— Я знаю. Но мы не умерли.

— Расскажи мне, Мидори, как это было?

Он слушал ее, как ребенок, и всему верил, хотя и не понимал. Где‑то в глубинах этого океана жизни, объясняла Мидори, планета фитонов смоделировала человека. Планета расшифровала формулу человека, словно он — гигантская молекула. Биосфера планеты поглотила Крейга и Мидори, очистила их от танасиса и воссоздала заново, сияющими и совершенными.

— Мы теперь неуязвимы для танасиса, — закончила Мидори. — Мы стали новыми, Рой.

Розоватый шрам, оставленный танасисом на щиколотке Крейга, теперь исчез. Исчезли и все другие шрамы на его теле. Он держал Мидори за руки, смотрел на ее совершенное тело и верил всему, что она говорила.

— А мы так долго старались убить эту планету… — сказал он.

— Но она не могла этого понять! Для нее смерть и разло! жение — один из этапов жизненного процесса. — Мидори улыбалась. — Здесь жизнь никогда не разделялась, Рой. А в единстве жизни — любовь, и ничего, кроме любви.

— Да, любовь все соединяет. Я теперь знаю, что такое любовь.

И он рассказал ей про свои видения.

— Я тоже все это видела. Мы тогда были слиты со всепланетным сознанием.

— А мы по—прежнему будем есть, пить, спать?..

— Глупый Рой! Ну конечно! — Она засмеялась и потянула его за руку. — Пойдем, я тебе покажу.

Держась за руки, они побежали к пруду. Крейгу было больно бежать по острым камням. У пруда деревья сплетались верхушками, как в окружной стене, и образовывали несколько конусообразных «комнат», соединенных между собою проходами. «Комнаты» были сухими и чистыми, и в них царил серебристый полумрак. Когда они вышли наружу, Мидори указала ему на те стволы, которые были покрыты коричневыми наростами. Она сорвала с одного из наростов тонкую пленку и обнажила гроздь плотно прилегающих друг к другу долек. Дольки были перламутрового цвета, каждая размером со сливу. Мидори откусила половину от одной из них, а другую протянула Крейгу.

— Попробуй, — сказала она.

Он попробовал. Долька была прохладной и свежей, с необычным и очень приятным вкусом. Он съел еще несколько, изумленно глядя на Мидори.

— Их тут очень много, — сказала она. — И у каждой свой вкус, Они растут специально для нас.

Он смотрел на Мидори, на это красивое ущелье, залитое чуть загадочным светом. И не выдержал — закрыл глаза и отвернулся.

— Не могу. Я этого недостоин.

— Ты достоин, Рой.

— Нет, Мидори. Ты всегда любила эту планету. А я только и думал, как ее убить. А теперь она подарила мне все это… Я хочу ее любить, но не могу! И никогда не смогу. Я просто не смею!

— Послушай меня, Рой. — Мидори стояла перед ним, но не открывал глаза. — Жизнь на этой планете с момента своего зарождения обладала неограниченными возможностями. Она овладела окружающей средой, использовав лишь ничтожную часть своего потенциала. И жизнь эта никогда не разделялась, не восставала сама против себя. Но поэтому не было и эволюции. Жизнь здесь как бы спала. И она могла бы спать вечно.

— Но тут явились мы с танасисом, да?

— Да. Мы заставили ее меняться, активизировать генную рекомбинацию; повысилась температура, и ускорились все процессы. А то, что происходит в одном месте этой планеты, может быть повторено в любом другом, потому что здесь все едино. Для этой планеты один год эволюции — то же самое, что для Земли миллионы лет. И здешняя жизнь поднялась на новый уровень сознания.

Он почувствовал, как она положила руку ему на плечо, но не открыл глаз.

— Пойми, Рой, — продолжала она, — мы разбудили ее! Теперь она знает и любит нас!

— Любит нас за танасис?!

— И танасис она тоже любит. Своей любовью она победила танасис.

— И меня. Приручила меня. Приласкала, Дрянь такую. Не могу я, Мидори!

— Да нет же, Рой, нет! Теперь она нами думает. Мы биохимические мысли этого странного разума. И любой фитон — тоже мысль. Мне кажется, что мы заставляем здешнюю жизнь концентрировать ее интеллект. Мы для нее — что‑то вроде системы символов. Мы стимулируем ее мышление. — Мидори понизила голос; он чувствовал ее тепло и близость. — Понимаешь, Рой, мы — первые ее мысли, которые могут думать сами. Это великая и священная тайна. Только через нас планета фитонов может постичь свою красоту, осознать свои чудеса. Она любит нас. Мы ей нужны. — Мидори прильнула к нему. — Посмотри им меня, Рой!

Крейг открыл глаза и увидел ее улыбку. Он провел рукой по изгибу ее спины, и Мидори задрожала. Крейг крепко обнял ее. Теперь ему было хорошо.

— Да, я люблю эту планету, — сказал он. — В тебе и через тебя.

— Я люблю тебя ее любовью, — прошептала она, уткнувшись ему в плечо.

Ошеломленные тем, что наконец обрели друг друга, они пошли к морю, взявшись за руки. Потом стояли на искрящемся Песке, и холодная вода плескалась у их ног.

— Рой, ты можешь себе представить, что мы никогда не заблеем и не состаримся? И никогда не умрем…

Он зарылся лицом в ее волосы.

— «Никогда» — это же страшно долго! — сказал он.

— Если мы устанем, — улыбнулась она, — то сможем расшириться во всепланетном сознании. Ведь это же не смерть!

— И здесь будут жить наши дети.

— И их дети — тоже.

— И ведь теперь эта планета могла бы спасти каждого, верно? — спокойно спросил он.

— Да. И стариков, и больных. Здесь бы они нашли вечную молодость и здоровье.

— Но там, на орбите, — он посмотрел в голубизну небесного купола, — там крутится ракета и предупреждает всех, что эта планета смертельно опасна. Если бы только люди узнали…

— …что для них главная опасность — это они сами!

— Когда‑нибудь узнают.