Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 4, 2004

• Название: Новый мир. № 4, 2004
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Желтые, как щупальца, блики. Вытягиваю шею, встаю на цыпочки. Внизу автомобиль. Плавно, точно сомневаясь, остановился возле подъезда. Не «Волга», не «Жигули». Иностранная…

Мчимся в прихожую, мешая друг другу, одеваемся, ворочаем свой багаж. Я кое-как прощаюсь с Любой и прыгаю за дверь, вызываю лифт. Слышу, как Сергей что-то шепчет жене, слышу чмоки их поцелуев. Лифт не едет.

— Да что ж это! — снова вдавливаю пластмассовый кругляш кнопки.

— Ром! — их заполошный хор. — После двух он не работает. Надо пешком!

Спускаюсь по лестнице. Висящая на спине сумка с моими книгами, бельишком при каждом шаге бьется о зад; чувствую на кого-то обиду, что вынужден топать с четвертого этажа…

Наклоняюсь к приопущенному стеклу дверцы:

— Вы — такси?

— Да вроде. — И водитель выбирается из машины. — Багажа много?

— Нормально…

Он открывает багажник. Я кладу в него большую сумку, затем Сергей втискивает свой чемодан. Садимся. Оба почему-то на заднее сиденье. Водитель отжимает сцепление.

— Куда едем? — спрашивает у перекрестка.

Хм, как будто ему там диспетчер не сообщил…

— В Ше…ше… — заикается нервно Сергей.

Я режу жестко, уверенно:

— В Шереметьево-два.

И водила как-то ободренно давит на газ, лихо выворачивает на широкую, ярко освещенную Люсиновскую.

— Курить можно? — интересуюсь, уже заранее достав сигареты.

— Курите. Там пепельница…

— Я вижу. Спасибо.

Щелкаю зажигалкой, с удовольствием затягиваюсь. Искоса, небрежно поглядываю на пролетающие мимо здания, на белые, синие, красные огоньки. Левая сторона лба чуть-чуть касается холодного, влажноватого стекла. Воротник пальто поднят, истертый драп колет, царапает шею и скулы, но опускать воротник не хочется. Уверенней себя чувствую, когда он так… Безлюдная, но все равно праздничная, бодрствующая Москва, и в голове гремит музыка из сериала про крутых ребят, моих сверстников, «Бригада». Этакая смесь марша и менуэта. Очень сильная музыка. Вот под нее стоит мчаться по улицам мегаполиса, не обращая внимания на светофоры, курить, думать о будущем.

Да, кажется, все идет правильно. Постепенно, но все же вперед и вверх. Как ступени пологой лестницы. Нужно просто не теряться, иногда прилагать усилия, чтобы шагнуть. Энергии — вот чего не хватает, а под лежачий камень вода не течет, как говорила одна моя знакомая парикмахерша из минусинского драмтеатра. Ее потом посадили за соучастие в ограблении коммерсанта. Каждый пытается по-своему зажить как человек. У меня есть писательство. При советском строе, наверное, благополучия на этом пути достичь было легче. Гонорары, говорят, были тогда неслабые, да и другие плюсы. Хотя вряд ли бы тогда напечатали хоть парочку моих рассказов. Занесли бы в какой-нибудь черный список, принудили к эмиграции… Но, с другой стороны, может, и писал бы я о совсем другом. Написал бы, может, что-нибудь в духе «Коллег» Аксенова.

Будто нарочно — чтоб попрощались — водила везет по заповедным, дорогим мне местам. Вот справа краснеют кремлевские звезды, а слева темнеет глыба Дома на набережной. Мост, Тверская, затяжной подъемчик и — памятник Пушкину, а напротив него, за «Макдоналдсом», в глубине черной сейчас Большой Бронной улицы, — и ненавистное, и почти родное мне место — Литинститут. И я одновременно благодарю его за то, что мчусь сейчас в быстрой машине в международный аэропорт, и глумливо желаю: счастливо, мол, оставаться… Площадь Маяковского. Вот в этом здании пять дней в неделю сидит мой однокурсник Кирилл и тайком пишет, шлифует свои романы; а вот уже зеленоватый Белорусский вокзал, неподалеку от которого живет коренной москвич Вася, в двадцать шесть лет не знающий, что ему делать, чем заняться, на ком жениться…

Вырулили на Ленинградский проспект. Водила подбавляет газку. Из-за домов выныривает неожиданно большая Останкинская телебашня. Как всегда ярко освещенная — один из символов города. А под ней можно отыскать семиэтажный дом буквой «П» — общага. Коридоры-туннели, пеналы-комнатки, где посапывают, похрапывают и наверняка где-то устало пьют будущие прозаики, поэты, бесквартирные сотрудники Лита, какие-то циркачи, студенты финансовой академии, постигающие секреты, как стать богатыми… Там есть и моя норка, письменный стол, набитые рукописями тумбочки. И в них уже, может быть, копается любопытный комендант или соседушка… Нет, как вернусь — надо сразу снимать квартиру. Найти девушку, симпатичную, простую, спокойную. Как вторая жена Достоевского, как вторая жена Леонида Андреева, Солженицына. Со вторыми женами писателям почему-то больше везет… И гардероб надо пополнить. Хожу, действительно, как чмо…

Лариса Миллер Горизонта текучая линия

Миллер Лариса Емельяновна родилась и живет в Москве. Поэт, прозаик, критик и эссеист. Постоянный автор нашего журнала.

* * *

Все «зачем» да «почему»…
Недоступная уму
Жизнь идет себе, идет
И ответа не дает,
Не дает себе труда
Объяснить, зачем, куда
Ей приспичило идти,
Нас теряя по пути.

* * *

Небо синее, синее, синее,
Горизонта текучая линия
Никогда и нигде не кончается,
В речке облако тихо качается.
Жить легко. От лукавого сложности,
И неслыханны наши возможности,
Наверху небеса безграничные,
Под ногами поля земляничные.

* * *

Боже, как освободиться?
Надо было не родиться —
Тучкой в небе проползти,
Светлым дождиком пролиться,
Незабудкой расцвести.
Чтобы сердце так не ныло,
Не болело, надо было
Виться розовым вьюнком,
Что с фасада или с тыла
Украшает чей-то дом.

* * *

Жизнь проста, как буки-веди.
С этим садом мы соседи:
Вот жасмин, а вот пион,
Вот собака. Имя — Федя.
Очень громко лает он.
Жизнь проста, как веди-буки,
И сама плывет мне в руки
То лучами, то дождем,
Неизбежностью разлуки
С тем, кого любить рожден.

* * *

И нет завершенья. Еще не конец.
И тайное что-то задумал Творец,
Еще продолжается мысли паренье,
Еще Он намерен продолжить творенье:
Нездешнее что-то в волненье слепить
И горькой любовью потом полюбить.

* * *

Ничего не понимаю.
Пенью птичьему внимаю
И гляжу на синеву.
Жизнь прошла, а я не знаю
До сих пор, зачем живу.
До сих пор одни вопросы…
На траве сверкают росы…
Все при деле. Все в трудах:
Тополя бегут с откоса,
И жасмин цветет в садах.
Все путем, и все в порядке.
Наступает самый краткий,
Самый сладкий летний миг.
Под ногами — только шаткий,
Только зыбкий солнца блик —
Вот и вся моя основа.
Не предвидится иного.
Остальное — только миф…
Боже мой, скажи хоть слово,
Хоть словечко — чем ты жив?

* * *

Берег, дерево, свет и вода…
Ты откуда? Зачем? И куда?
Небо, облако, дерево, берег…
Век живи — не откроешь Америк,
Будешь жить, как жилось до тебя:
Уповая, тоскуя, любя,
Прямо со свету в темень ныряя
И теряя, теряя, теряя.

* * *

Хорошо, где нас нет, где нас нет и не будет,
Где не вьется наш след, и заря нас не будит,
Где не наши горят и сгорают закаты,
И не нам говорят что-то тайное даты,
Где не наши дожди льют в июне, в июле,
Где не нам «Подожди» на прощанье шепнули.

* * *

Свет негаснущий льется и льется…
Мир без нас так легко обойдется…
Ну и ладно. Какая печаль?
Слава Богу, сегодня поется,
И видна негасимая даль.
«После нас хоть потоп», — говорится.
День придет, и дожди будут литься,
И распустятся вновь лепестки,
Будут петь оголтелые птицы
В день, когда задохнусь от тоски.

Елена Долгопят Фармацевт

Долгопят Елена Олеговна родилась в г. Муроме Владимирской обл. Закончила сценарный факультет ВГИКа. Публиковалась в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Юность». В «Новом мире» печатается впервые. Живет в Подмосковье.

Глава первая

С кладбища вернулись часам к пяти вечера. В доме горел уже свет, от натопленной печи запотели окна. Сдвинутые столы стояли посреди комнаты. Половики были сняты, выбиты в снегу, свернуты и лежали на печи за белой занавеской.

Пальто и куртки оставляли в терраске, сваливали прямо на пол. Не разувались, сбивали снег колючим веником из прутьев. Усаживались на стулья, лавки, табуретки.