Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 4, 2004

• Название: Новый мир. № 4, 2004
• Автор: Журнал «Новый мир»
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал

---

Автор пишет: «Увлечь читателя сухой, на первый взгляд, феноменологией — моя сверхзадача». В предуведомлении звучит: «Нам предстоит <…> путешествие в новую для философии страну, „чистую феноменологию“. Однако попасть в нее можно только после того, как удастся миновать „станции“, которые философии и философам могут показаться вполне знакомыми, — „Сущность“, „Мир“, „Сознание“. <…> Надо пройти через них только для того, чтобы избавиться от всецельного господства вековых традиций философии и обрести новый путь». По-моему, цель достигнута. Автор неспешно проводит нас через гуссерлевские инициации, демонтируя натуралистические установки; открывая мир сущностей (эйдосов) и «чистого Я», скрытого в глубинах нашей самости; объясняя технику «редукции», слой за слоем снимающей внешние напластования с нашего сознания; обнаруживая чистый поток переживаний, открытый новым толкованиям; переосмысливая суть разума и действительности. Тот, у кого достанет усердия и решимости пройти по этому «зазеркалью» вместе с автором, несомненно откроет в себе второе зрение, даже если он не станет адептом феноменологии.

Александр Доброхотов.

Книжная полка Евгения Ермолина

+5

Л. П. Карсавин. История европейской культуры. Т. 1. Римская империя, христианство и варвары. Перевод с литовского Татьяны Алекнене; научная редакция, библиография Александра Клементьева. СПб., «Алетейя», 2003, 336 стр.

Мысль свободно болтается, когда читаешь книгу Карсавина. Как бы некие сны о будущем приходят в голову. Я не пишу научную рецензию, поэтому поделюсь и снами. То ли безумный тюркско-славянский император переносит столицу Евразии в Астрахань (или в Махачкалу?); империи присягают заново армяне, грузины и казахи, напуганные натиском восточных орд… То ли Великая Тюркоруссия воссоединяется с Турцией, и в Стамбуле-Царьграде султан-кесарь дарует православному меньшинству Айя-Софию… То ли наемные варвары защищают новую родину, и какой-то мовлади басаев, сделав быструю карьеру, становится главнокомандующим, чтобы держать фронт против то гогов, то магогов; да он и сам немного гог, но позднее солнце увядающей империи ослепило его своим закатным блеском… Все это, конечно, бред. Как и то, что культура остается самым устойчивым к переменам плодом империи. Усталые, пресыщенные и разочарованные генералы, депутаты и олигархи сторонятся уже политической деятельности, «познав вкус к усладам частной жизни». Они посвящают себя делам праздности и пишут дневники, письма — друг другу и доносы — в прокуратуру. «А кто и писем писать не умеет, тот, несомненно, великий критик». Неудачная жизнь — удачная литература, утонченная и рафинированная, книги на полузабытом языке, непонятном простонародью… «Можно говорить об атрофии социальных и политических чувств». Правительство «видело факт и форму, но, будучи само плодом этого атоничного общества, оно и понятия не имело о том, чтó есть или, вернее сказать, чем некогда было сущностное содержание формы и живая, животворная душа факта, поскольку ни содержания, ни души уже не было. Правительство по мере сил стремилось сохранить факт и форму. Стремилось возродить политическое и социально-экономическое единство, однако сумело породить лишь неживую, искусственную форму. Отсюда происходит рационализм императорской политики: бюрократизм, подлинно кастовый строй и, наконец, „государственный социализм“». Случится ли такое в России? Да никогда! Но, кстати, о языках. «Историю европейской культуры» Льва Карсавина, написанную по-литовски в бытность автора в Каунасе, собирались, помнится, издать на русском лет десять назад. Тогда не получилось. И вот теперь вышел первый том, весьма основательно обобщающий материалы по переломному моменту мировой истории и очень тщательно подготовленный. Я не уверен, что сегодня эта книга может иметь очень большое значение. (Много ли читателей и у более вдохновенно написанных карсавинских книг 10-х годов по истории культуры?) Хотя в начале нового века еще насущнее, быть может, является напоминание автора, что «подлинное основание культуры европейцев — христианская культура». В христианских общинах «рождаются новые люди». Есть и другие интересные акценты. Любопытен методологический посыл автора, утверждающего, что историк не доискивается «причин» или «факторов», а описывает исторический процесс в его множественном единстве; не отвечает на вопрос «почему», а отвечает на вопрос «как». Тем не менее у Карсавина есть фаталистический лейтмотив: империи и культуры смертны, это закон бытия. Льет воду на мельницу сторонников идеи об исторической преемственности трех Римов утверждение Карсавина о плавном сдвиге имперского центра на Восток, в Константинополь, так что запустение и смерть западной части империи могут оцениваться как фактор весьма уже второстепенный по отношению к блистательным судьбам Византии. Но параллельно Карсавин выражает симпатии и первому Риму, «городу вечной традиции», где старое не исчезает, «лишь меняет свои формы». Разлагающим империю ферментом не весьма-то сочувствующий ей Карсавин объявляет «индивидуализм». Бороться с ним невозможно, его яды не знают противоядия; даже и поздний этатизм оказывается тем же индивидуализмом, когда автократор строит государство по своему образу и подобию. Настоящая альтернатива индивидуализму, по Карсавину, находится уже за пределами империи — это христианская община.

Сергей Темняткин. Моя кацкая Русь. Люди, предания, обычаи, верования западных земель Ярославского края. Ярославль, Издательство Александра Рутмана, 2003, 192 стр.

Кацкая Русь — это клочок земли, несколько деревень на западе Ярославской области, расположенных вдоль реки Кадки. И люди, их населяющие. Темняткин собрал и представил кацкие были и небыли, легенды, присловья, песни и музыку кацкого говора. Книжка заставляет вспомнить о сказителях ХХ века Шергине, Писахове и Бажове. Это писатели-профессионалы, за каждым из которых стоит фольклорная традиция. Но традиция уходящая. Они появляются в момент гибели устойчивых основ народной культуры, когда уходит на дно истории целый материк духа. Им приходится смотреть на эту культуру уже со стороны, иногда сближаясь с нею до неразличимости, иногда отдаляясь. И каждый из них по-своему создавал, выпевал гимн и реквием тому закатному миру, с которым они родственно связаны, создавал в своем творчестве экстракт и конденсат этой народной традиции. Вот и Темняткин вдохновился зовом памяти, создал и воссоздал как культурное единство целый мир, мир пестрый, красивый, трогательный, драматичный, забавный, одухотворенный. Такое обобщение целой культурной традиции личным трудом и в личном опыте — явление нечастое. Но и другое важно. Вышла, как мне кажется, книга, призванная объединить людей, вдохновить их историческими преданиями на актуальное культурное творчество. А заодно и представить кацкий край всему миру. Про феномен реанимации городской гражданской общины в городке Мышкине силами Владимира Гречухина и его окружения слыхали, вероятно, многие. Темняткин — ученик и продолжатель Гречухина. Его проект — рекультивация (если угодно) другой микрообщности. В минувшем веке кацкий крестьянский мир, весь строй здешней жизни был обрушен, как почти везде. Традиционная крестьянская культура стала достоянием истории, ушла в архивы и музеи. Но на исходе столетия появился юный энтузиаст и попытался — не восстановить, нет: это, конечно, невозможно — заново связать людей узами культурной общности и социальной солидарности. Насколько это вообще достижимо, я не знаю. Но реализация проекта — в разгаре. И этот опыт заставляет предположить, что в ситуации распада основ ткань культуры ткется там, где есть личность, готовая всецело посвятить себя этой задаче. Мы видим редкостно ответственный и в чем-то даже жертвенный личный выбор автора книги, который из преданности родному краю отказался от всяких прочих перспектив. Он стал хранителем и строителем кацкой культуры, и ее историком, и ее певцом. Что скрывать — я знаю Темняткина не только по книжке и даже написал по предложению издателя послесловие к ней. Но ведь не грех — говорить о хороших людях чаще и больше. Скажу иначе: на вопрос о том, существует ли еще Россия, отвечает, наверное, эта книга. Впрочем, у того ж Карсавина мы найдем мысль, что в эпоху упадка возрождается провинциальный патриотизм.

Vladimir Zhelvis. The Xenophobe’s Guide to The Russians. London, «Oval Books», 2001, 2004, 64 pp.

Владимир Жельвис. Эти странные русские. М., «Эгмонт Россия Лтд.», 2002, 96 стр.

С Темняткиным я знаком. А профессор-лингвист Владимир Жельвис живет со мной и вовсе по соседству. Мы ходим друг к другу в гости и беседуем о заморозках и оттепелях[16]. Но и я не ожидал, что он вот возьмет и напишет про русских в знаменитую книжную серию путеводителей, предназначенных, как считается, для поверхностного знакомства с различными культурами и составленных по жесткому плану. «Гид ксенофоба по России». Или так: «Русские: пособие для ксенофоба». Обязательное условие — юмор, но без искажений истины, хотя поощряется некоторое преувеличение. Слово «ксенофоб» использовано тоже в юмористических целях: дескать, если вы с подозрением относитесь к чужой культуре, то, прочтя эту книгу, вы увидите, что «они» — не хуже нас с вами, только иные. Жельвис попытался объяснить Россию и русских, чтобы они стали ближе и понятнее европейцам. В Англии книжка продается в аэропортах и, очевидно, нацелена на ленивого туриста, которому неохота читать серьезную литературу, толстые исследования. Вот по таким изданиям и формирует средний обыватель Европы представление о русской душе. Правда, опыт показал, что книжку читают и специалисты. Некоторые русские коллеги Жельвиса были недовольны, решив, что автор и в самом деле ксенофоб, причем английской складки, и не очень любит родину. Ведь патриотический азарт — это такая удобная материя, которой много не бывает (см. в моей «Книжной полке» пример чуть ниже, где начинается минусовая литература). Что, впрочем, в нормальном случае, как пишет и Жельвис, не мешает нам дрейфовать от самовозвеличивания к самообличению (и обратно). Русский человек у Жельвиса — романтик и коллективист, он склонен впадать в тоску и оплакивать свою судьбу, мечтает о халяве, долготерпелив, любит все большое, недолюбливает богатых, пьет водку, ходит в баню… и т. д. Известность Владимир Жельвис получил в 1997 году, когда вышла его монография о сквернословии. В книге «Поле брани. Сквернословие как национальная проблема», выпущенной «Ладомиром», давался сравнительный анализ нецензурных выражений, употребляемых в 80 языках мира. В новой книге Жельвис не обошел, конечно, свою коронную тему. В ней есть и глава о крепких русских словечках… Русская социальность, по Жельвису, основана на неформальной взаимоподдержке и сугубом недоверии гражданина к государству. Мужчины в России «добровольно сдались более образованному, более культурному, более умному, более работящему и менее пьющему полу. В относительно не самых важных областях вроде политики все еще доминируют мужчины, но в среде учителей, докторов, инженеров, не говоря уж об обслуживающем персонале, равно как и в семье, безраздельно царит женщина».