Генрих Манн - Зрелые годы короля Генриха IV

• Название: Зрелые годы короля Генриха IV
• Автор: Генрих Манн
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

Роман «Зрелые годы короля Генриха IV» - вторая часть исторической дилогии Генриха Манна. С большим мастерством рисует писатель все перипетии борьбы, связанные с периодом становления абсолютной монархии во Франции. Не стремясь к точному портретному сходству между своим героем и историческим королем Генрихом, писатель создает обаятельный образ человека гуманного и благородного, борющегося за счастье народа, за торжество гуманистических идей.

---

Так как проходили минуты, казавшиеся ему часами, то сапожник Цамет прибег к молитве.

В его бормотание ворвался снаружи условленный пароль. То явились люди короля.

Опасные дела

Полками, которые в качестве авангарда главных сил двигались на север, командовал маршал Бирон-сын. Этот человек, лишенный такта, в отношении бесценной повелительницы короля вел себя образцово. Он был тупицей и из чистого упорства стал впоследствии преступником. Однако ничтожеством он не был, всегда оставался сыном незаурядного отца и не задумался бы напасть со своим отрядом на короля, если бы обстоятельства потребовали этого. Но он никогда не перестал бы почитать и защищать мадам д’Эстре.

Впереди пушки, за ними пехота, кольцом окружая железный ящик на колесах с шестью мешками золота. Конница, посреди нее второе сокровище — дорожная карета. Дальше опять пехота, потом опять бомбардиры — так двигалась эта вереница войск первый день до Понтуаза. Бирон шел бы и ночью; только бесценная жемчужина, которую он охранял, вынуждала его делать привалы; так уверял он, кто знает, искренне или нет. Под вечер он все чаще подъезжал к ее экипажу и осведомлялся о ее здоровье. Она желала спать в своей карете и ехать всю ночь напролет. Тем не менее для нее была разбита палатка.

Когда рассвело, обнаружилось отсутствие передовой части отряда. Она выступила, чтобы, миновав провинцию Иль-де-Франс, достигнуть по возможности скорей провинции Пикардии. Габриель проспала, потому что ни одна из прислужниц не разбудила ее. Она очень испугалась, когда, потребовав к себе маршала, получила взамен от него письмецо, в котором весьма любезно сообщалось, что, к величайшему огорчению и скорби маршала, ему не дозволено сопровождать далее наипрекраснейшую из женщин. Он, к сожалению, вынужден снимать по пути гарнизоны и вести их за собой. Однако достойная всяческого поклонения дама благоволит не сомневаться в верности своей охраны. Все, как один, с радостью дадут разрубить себя на куски за бесценное сокровище короля. В заключение маршал Бирон просил всемилостивейшую госпожу не торопиться, а выждать. В ближайшее время к ней будут приставлены несколько господ. Но, невзирая на новую свиту, пусть не забывает она своего покорного слугу Бирона.

Она тщетно расспрашивала, кто должен прибыть к войску. Несмотря на грубоватую лесть маршала, она не ждала ничего хорошего от такого промедления. Пока она спала, король мог один, темной ночью проскакать мимо нее, торопясь ее нагнать; так как лесная чаща скрывала огни лагеря, он, наверно, проскакал мимо. Раз его нет здесь рядом, ей вновь страшно врагов, которые спешат вдогонку и хотят ее захватить. Слишком много ненависти чувствовала она вокруг, стоило только закрыть глаза, сейчас же перед ней вставали знакомые лица; ах, ее смерть была написана на них. Но это еще впереди, до сих пор она умела предотвращать беду. Из Парижа она выехала совсем другой. Отныне ее достояние — страх, он никогда не рассеивается, порой нарастает; и, только держа руку короля в своей руке, Габриель может успокоиться и чувствовать себя в безопасности.

Она отдала приказ выступать и, не делая привала, после завтрака и краткого отдыха продолжать путь. Таким образом, она со своим отрядом проехала до вечера следующего дня расстояние от реки Уазы до реки Соммы, на которой расположен Амьен и где стояло войско короля. Как же это так, его самого здесь нет, он отделился от войска и ее оставил одну? После нескольких дней жесточайшего беспокойства от него пришло письмо, где он писал, что сделал попытку напасть на город Аррас, впрочем тщетно; но он предпочитает нападать, чем допускать до этого врага. Ну а страх — он сам посеет страх тем, что одновременно будет повсюду.

Это очень устыдило Габриель. Ее повелитель полон отваги, а между тем дело идет о его королевстве, для нее же — только о ее ничтожной жизни. Она порешила действовать и мыслить, как подобает королеве. Тут как раз появились дворяне, о которых писал ей маршал Бирон. Это были большие вельможи, особенно герцог Бульонский, с ним вместе его друг де ла Тремойль[60]: оба протестанты. Прежде всего они отправились к Габриели д’Эстре. Оба думали, что она тоже их веры. Они были в этом убеждены, потому что знали: двор ненавидит Габриель, а мадам Екатерина Бурбонская, сестра короля, — ей друг.

Палатка была расположена посреди лагеря, на холме подле реки. Герцог-протестант привел свой собственный полк, им он окружил холм. Маршал Бирон узнал об этом слишком поздно. Палатка была снаружи кожаная, внутри обтянутая тканями, желтыми и серебряными. Вверху развевался королевский штандарт, белый с лилиями. Супруга короля не желала покоиться на низких подушках, она уселась в самое высокое кресло и так приняла гостей.

Тюренн, ныне герцог Бульонский, приобрел важную осанку за годы, прошедшие с той давней поры, когда он сопутствовал юному королю Наваррскому и при его бегстве после долгого пленения в Лувре, и при его первом свободном путешествии по королевству, которое Генриху предстояло со временем завоевать. Тогда Генрих собрал своих первых товарищей — дело было в лесистой местности, на просеке. Тени небес располагаются по временам так, что затемняют передний ландшафт, но ложатся и на задний план. В освещенной середине, сплошь залитой светом, Генрих подзывает к себе одного за другим. С каждым он остается некоторое время наедине, обнимает его, и трясет за плечи, или жмет ему руку. Это его первые сподвижники. Будь он провидцем, он прочел бы по лицам их грядущую судьбу, наперед увидел бы их последний взгляд, и был бы не раз потрясен, и не раз ужаснулся бы.

Тюренн, ныне герцог Бульонский, в ту пору еще просто вертопрах, преклонил колени перед своим королем Наваррским, если это называется стать на колени — едва коснуться земли и тотчас подпрыгнуть от избытка легкости. Теперь же сюда в палатку вошел дородный человек, с гордым лицом, привыкшим взирать вниз на коленопреклоненных. Он не служит; он сам государь и держит руку короля Французского, поскольку тот ему полезен, в противном случае предпочтет других. Сапожник Цамет не унаследовал титул герцога Бульонского: эту разницу надо помнить твердо. Потому-то сапожнику Цамету нельзя похвастать таким же несокрушимым чувством собственного достоинства. Все равно, из маленьких людей становятся большие.

Тюренн, а позади него де ла Тремойль склонились, как приличествовало, перед будущей королевой Франции. Но этого мало: герцог Бульонский объявил ей, подкрепляя свои слова кивком и одобрительным взглядом, что он готов ее признать, а искусством преуспеть в жизни она обладает почти в той же мере, как и он. «Или как сапожник Цамет», — подумала Габриель, которой не понравились оба гостя. Господин де ла Тремойль прямо высказал то, на что его приятель только намекал.

— Мадам, вот на что надо бы посмотреть вашей семье: королевский штандарт на палатке. Почет, почет! Как жаль, что ваша матушка до этого не дожила!

Оскорбительно и пошло, — господину де ла Тремойлю разрешалось так говорить только потому, что он был смешон. И притом без всяких стараний с его стороны — лицо его оставалось неподвижно. Длинная и тощая фигура, кривой, неправильно посаженный нос, громадная борода, а особенно глаза — точно угли и слишком близко поставленные, — каждая черта в отдельности и все в целом свидетельствовало об исключительной угрюмости натуры. Но едва он открывал рот, как это впечатление рассеивалось. Всякий ждал низкого страшного голоса, а на самом деле раздавалось гнусавое кваканье ярмарочного паяца. Строение рта, а также дефект носа мешали господину де ла Тремойлю говорить как подобает дворянину. Но он возвел этот недостаток в добродетель и приноравливал все свое поведение к свойствам одного органа.

Габриель, научившаяся разбираться в людях, тотчас поняла, каким опасным орудием притворства и подлости мог быть голос этого человека. Но это не мешало ей смеяться над господином де ла Тремойлем, едва он открывал рот.

— Да, кстати, мы ищем высочайшего повелителя, — сказал де ла Тремойль, причем сделал вид, будто собирается карабкаться ввысь, где полагалось пребывать тому, кого они искали.

Габриель снисходительно смеялась; шутка, к сожалению, была неуместна и с каждым словом могла стать еще хуже. Если бы не надо было опасаться этого, как охотно она повеселилась бы разок чисто по-детски.

Господин де Тюренн усыпил ее недоверие, он принялся восхвалять короля. Где только ни появлялся король, везде на своем пути он поднимал дух народа, укреплял его волю к борьбе и обеспечивал города на случай вторжения неприятеля. Отсюда, конечно, и некоторая задержка. Маркизе необходимо вооружиться терпением, прибавил он, подразумевая тем самым очень многое: и свадьбу Габриели, и ее коронование. Она поняла многозначительный взгляд Тюренна и выдержала его. Когда она жестом вторично пригласила его сесть, гордый князь соблаговолил опуститься на стул. Стул был ниже, чем кресло, на котором восседала будущая королева.