Олег Битов - "Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке

• Название: "Кинофестиваль" длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке
• Автор: Олег Битов
• Издательство: Издательство Агентства печати Новости
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1989
• ISBN: 5-7020-0038-2

На долю автора, обозревателя «Литературной газеты», в 1983–1984 гг. выпало тяжелое испытание. Во время командировки в Италию он был похищен агентами западных спецслужб, нелегально переправлен в Великобританию и подвергнут изощренному давлению с применением новейших психотропных препаратов. Сохранив верность своей стране, журналист сумел вырваться из плена и через год вернуться домой. Это книга об «одиссее» Олега Битова, написанная от первого лица. Но это не только остросюжетная повесть. В нее включены наблюдения из жизни стран трех континентов.

---

Он исчез в конце 1982 года в Тегеране. Внезапно и бесследно. Учитывая обстановку в стране, происшествие сперва причисляли к уголовным случайностям, затем списывали на происки соперничающих экстремистских группировок. Однако некоторое время спустя было объявлено, что Кузичкин в Англии. Якобы попросил политического убежища. Мотивы его решения излагались совершенно невразумительно, во встрече с ним советским представителям было отказано наотрез. Знакомая картина, не правда ли?

Только мне эту картину показывали в перевернутый бинокль. Подполковник (тогда еще подполковник) Джеймс Уэстолл не постеснялся объявить, что лично «опекал» Кузичкина непосредственно передо мной. Хвалил его за «правильное» поведение, ставил мне в пример. Расписывал блага, какими-де осыпали Кузичкина, поскольку «умная готовность к сотрудничеству оценивается по достоинству». Но едва я предложил: «Ну так устройте нам с ним встречу, чего же проще!..» — Уэстолл сразу поскучнел и принялся мямлить, что это вовсе не просто, что надо посоветоваться и получить разрешение, короче, подождать. Само собой разумеется, встреча не состоялась.

Что из этого следует? Во всяком случае, не то, в чем меня пытались убедить. Добровольных перебежчиков, если уж говорить об этой малоинтересной породе, нет никакого смысла прятать ни от прессы, ни друг от друга. А Кузичкина прятали — еще последовательнее, тщательнее и дольше, чем меня.

Нет, не верю в точность перевернутых биноклей, которые держат чужие руки. Не верю, не вижу оснований подозревать, что он вел себя недостойно. И представьте, могу опереться на косвенное, но весомое свидетельство того же Уэстолла. Однажды в Африке мы с подполковником опять заговорили о перебежчиках, я спросил о Кузичкине, и Уэстолл вдруг обмолвился не то раздраженно, не то уважительно: «Смелый человек. Очень-очень смелый и упорный». От каких бы то ни было подробностей уклонился, переведя разговор на окрестный пейзаж, но обмолвка наводила на размышления.

Потом я долго не слышал о Кузичкине ничего, совсем ничего. Конкретнее — до 1986 года, когда лондонская «Санди таймс» напечатала о нем неожиданную и невнятную статейку. Пересказать ее не составляет труда, поскольку она сводилась к констатации: Кузичкину, мол, на римском процессе прочили роль важнейшего свидетеля, жаль, что он там не выступил. И все. В чем заключалась эта роль, почему не выступил, кто такой Кузичкин, — ни на один из напрашивающихся вопросов статья-шарада не отвечала. Сам процесс к тому времени давно завершился, и я решил, что «Санди таймс» всплакнула по своим несбывшимся надеждам на антисоветский его исход, а Кузичкина приплела сенсации ради. Можно было как-то допустить, что его действительно пытались «привлечь», когда расчет на меня рассыпался прахом, — и все равно оставалось начисто непонятным, каким же образом он мог меня заменить.

И лишь недавно — оттого и датирую эти строки 1988 годом — я догадался заглянуть в итальянские газеты 1984 года, не осенние, а летние, не после моей пресс-конференции в Москве, а до нее. А когда заглянул, ахнул: оказывается, фамилию Кузичкина успели передать в тюрьму Асколи-Пичено и довести до сведения Агджи. И на очередном допросе тот «припомнил» ее и продиктовал следователю. Дескать, они встречались в Иране, где Агджа отсиживался в течение нескольких месяцев после побега из турецкой тюрьмы, и Кузичкин… обучал убийцу приемам, потребным для покушения в Риме.

Вот какую представительную команду «свидетелей обвинения» сколачивали в подкрепление наветов «серого волка». На первом месте, конечно же, не я, а «советский инструктор». Примите во внимание рост Кузичкина и его комплекцию, — о да, он смотрелся бы в этой роли вполне впечатляюще. Плюс советский дипломат, который по служебному своему положению мог быть осведомлен о «тайных акциях Москвы» на Балканах и Ближнем Востоке. Плюс сотрудник «Литгазеты», который поведал бы о «политической подоплеке» покушения на папу и о последующем расследовании с целью «замести следы». В статье «ЦРУ в Италии», опубликованной в конце 1987 года, итальянский еженедельник «Панорама» высказал мнение, что закулисной «подготовкой к процессу» руководил даже не Пол Хенци, а персонально директор Центрального разведывательного управления Уильям Кейси.

Что ж, теоретически, учитывая, какие силы и средства были на это брошены, могло бы выйти убедительно. Если бы вышло. Если бы вся схема не начала рассыпаться, как карточный домик, едва из старательно подобранной колоды выпала одна карта.

Что стало с Кузичкиным дальше? Ответить с гарантией за точность, к сожалению, не могу. В комфортабельных застенках современной инквизиции каждый сдается или борется, принимает или не принимает свою судьбу в одиночку. От зарубежных собкоров «ЛГ» доводилось слышать, что его уже нет в живых: был переброшен в Америку и выпал там из окна небоскреба, с какого-то двузначного этажа. То ли, отчаявшись найти иной выход, покончил с собой, то ли стал настолько «неудобен» и «неуправляем», что от него предпочли избавиться. Если так, воздадим ему должное хотя бы посмертно.

Ведь я рассказал о Владимире Кузичкине не затем, чтобы на прощание еще более усложнить интригу. И не только для того, чтобы замысел грандиозной провокации против социализма, начатой выстрелами на площади Святого Петра, раскрылся еще яснее. Разоблачить заговор до деталей — это важно, но это еще не все. Не менее важно осознать, однозначно и навсегда, великую пользу гласности. Если бы к «делу Кузичкина» своевременно, по свежим следам, привлекли внимание советской печати и всей мировой общественности, — как разыгрывались бы тогда последующие события и разыгрались ли бы они вообще?

Почему же мы молчали? Это как раз не загадка: мы о многом прежде молчали. И, в частности, осложняли участь советских граждан, пропавших без вести, тем, что не решались говорить о них вслух, публично. Читателю теперь известно, что выпавший на мою долю «кинофестиваль» не уникален. Так не пора ли назвать поименно всех, кто встретил за границей сходные испытания, — и не просто назвать, а гласно проследить судьбу каждого?

Отдаю себе полный отчет, что подобная задача— не из легких. Спецслужбы, в чьей власти оказались эти люди, сделали и сделают все возможное, чтобы затемнить картину. Но если мы, как общество, созрели для того, чтобы принять принцип презумпции невиновности не на словах, а на деле, святой этот принцип надо обратить и в прошлое, давнее и недавнее. Злонамеренным домыслам, сфабрикованным клеветниками, можно и нужно противопоставить правду характеров и обстоятельств, серьезные объективные свидетельства.

Но где искать такие свидетельства, могут ли они быть? Да, могут. Должны быть. Пусть вдохновители и исполнители провокационных террористических акций считали и считают, что все шито-крыто и свидетелей нет. Они есть: родственники, друзья, товарищи по работе. Кроме того, есть — теперь есть — четкое представление о том, чего можно добиться с помощью психотропного и психологического давления и чего нельзя. Есть, наконец, бесценный опыт гласности и опыт политических расследований, проведенных «Литературной газетой» и другими изданиями, освобожденными от ветхих запретов, в самых разных исходных условиях и в разных уголках Земли.

От имени моей редакции заявляю, что «ЛГ» готова и впредь расследовать тщательно и беспристрастно, независимо от срока давности, любое событие, любое чрезвычайное происшествие, если они представляют общественный интерес. Адрес редакции указан в каждом вышедшем номере.

И еще одно дополнение, последнее

6 декабря 1988 года, согласно издательскому графику, я должен был подписать эту книгу, уже набранную и сверстанную, в печать.

По стечению обстоятельств этого не случилось.

А на следующий день, 7-го, мир всколыхнули два события, не связанных между собой, но, возможно, давших человечеству новый ориентир, новую точку отсчета.

Глава Советского государства, выступая в Нью-Йорке с трибуны ООН, предложил народам и правительствам перестроить международные отношения на основе новых, истинно современных представлений о характере и критериях прогресса. «Наш идеал, — заявил он, — мировое сообщество правовых государств, которые и свою внешнеполитическую деятельность подчиняют праву». Выдвинутая М. С. Горбачевым программа демократизации и гуманизации международных отношений, подкрепленная глубокими предложениями по многим «болевым» проблемам и добровольным односторонним сокращением наших вооруженных сил, вызвала в мире реакцию доброжелательную и заинтересованную.

Особый резонанс, мне кажется, получил прозвучавший 7 декабря с трибуны ООН призыв к самоограничению сильного, к полному исключению применения силы в мировых делах.

Мир устал от насилия. От разнообразных дамокловых мечей, занесенных над каждой головой. Мир, все пять с лишним миллиардов людей хотят жить иначе. Свободнее и достойнее. Еще не очень верится, что этого удастся достичь, не до конца ясно, как этого достичь, но осознанное стремление к цели — это уже движение к ней. Как сказал еще в середине прошлого века американский поэт и философ Ралф Эмерсон: «Могут те, которые думают, что могут».