Вячеслав Рыбаков - Доверие

• Название: Доверие
• Автор: Вячеслав Рыбаков
• Издательство: Терра
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-00905-9,5-300-00907-5

Стремительное перерождение гуманного общества светлого будущего в тоталитарную диктатуру вследствие того, что, руководствуясь поначалу самыми благими намерениями — скрыть от людей угрозу скорой глобальной катастрофы и спасти, кого можно успеть — правительство Земли начинает лгать; ложь тянет за собой другую ложь, и вскоре объем закрытой информации возрастает настолько, что даже открытие, которое могло бы предотвратить катастрофу, остается незамеченным правительством; справиться с порожденным дезорганизацией хаосом не может и диктатура, но возникает она в этих условиях неизбежно.

---

Солнца не было видно.

Солнце…

Вот, оказывается, как… Вот что происходит… Вот каков мир вокруг… Как же я ничего, ну ничегошеньки не знал и не понимал…

Как дико…

Как скучно…

Как ничего нельзя сделать… Хоть расшибись об стенку, хоть облейся бензином и чиркни спичкой при большом скоплении народа, прямо в зале заседаний Совета, — ничего, ровным счетом ничего не изменится, только перестанешь быть… а в положенный час расколется небо, солнце вспухнет страшным цветом, и лопнет, и покатит в пустоту зыбкие волны призрачного огня…

Как противно, гнусно всё. Что же это они сделали?

Это не они. Мы сделали, а они только пытаются поправить, как могут и умеют. А как они могут? Едва-едва…

Ну ведь не может же этого быть, чтобы весь мир, весь мир… все миры этого солнца, и Ганимед тоже… где ласонька моя ждет и волнуется, и не знает, что думать…

А ведь до них уже дошли известия об измене отдельных товарищей. Значит, их тоже должны изолировать, они ведь тоже догадываются… Что там может еще произойти?! Бекки…

О чем я думаю? Как я могу думать о Бекки, о ком-то конкретно вообще, когда весь мой мир, все люди, с которыми я встречался, и с которыми еще встретился бы, и с которыми не встретился бы никогда… И дом, где я родился. И церквушка, потешная, как курица, притулившаяся на углу… и всё, абсолютно всё… и Институт, где я учился, и Крым, где отдыхал в то лето и так скоропостижно влюбился в эту… как ее, длинноногую… и сама эта длинноногая… Витражи в столовой, где мы клюкнули шампанского и танцевали до упаду…

Не остановить…

Солнце… Эдакая зверюга, затопит все, до Плутона, за Плутон, ничего не спасти…

Какой же дурак придумал просвечивать Солнце нейтринным пучком? Бедь говорили же ему, наверняка говорили, не может быть, чтобы не нашлось ни одного древнего, чахлого старичка-архивариуса, который все гипотезы помнил наизусть… А откуда старичок знал, что собираются просвечивать? Я же вот не знал, хотя никаких секретов не устраивали, просто не отвлекали внимания тех, кто занят другим делом… Правильно делали, у всех своя работа…

Что же теперь?

Ой, как жить-то не хочется!!!

Ой, какая тоска, хоть вой, хоть ложись на землю, на пластик этот, и лежи, пускай дождик тебя пощелкивает… пей из луж…

Мэлор опустился на колени, потом на четвереньки, приблизил лицо к воде, вскипающей пузырями, как хрустальными бубенчиками, — к хорошей, знать, погоде. Как бишь… К вёдру. Подул на воду. Полупогруженный, желтовато-бурый лист поплыл по течению, медленно удаляясь от Мэлорова рта. Мэлор вгляделся в свое отражение, ежесекундно разламывающееся от ударов капель. Скорчил какую-то рожу. Плюнул. Встал.

Впереди, в сверкающей, шуршащей пелене уже угадывалось окончание аллеи и смутные очертания орнитоптеров. Потоки воды разбивались об их жесткие прозрачные крыши и водопадами рушились наземь. Туда идти не хотелось. Возвращаться к Совету не хотелось. Хотелось спрятаться, заползти в потайную нору, чтобы никто не тревожил, и плакать от бессилия, в тысячу раз более горького и безнадежного, чем когда этот дуболом выкручивал руки…

Даже Бекки не надо, пусть будет подальше от этой норы. Это нора слез… отчаяния, тупого, серого, рвущего грудь слепым животным желанием что-то разбить, что-то сломать, кого-то умолять, чтоб не случилось то, что должно случиться… Или хотя бы чтоб не случилось то, что уже случилось. Чтобы не он, не Мэлор вывел этот треклятый закон дисперсии. Чтоб не его вызвали в Совет и не ему рассказал Ринальдо весь этот ужас… Треклятый закон дисперсии… трансформации…

… - Проходите. Товарищ председатель комиссии ждет вас.

Мэлор вошел в уже ставший знакомым кабинет. Что-то изменилось… Исчез оплавленный шрам со стены.

Ринальдо действительно ждал, будто и не сходил с места, где его оставил Мэлор более трех суток назад. Он казался посвежевшим, глаза задорно поблескивали, и только усталая складка у рта время от времени принималась трепетать, словно крыло подбитой, умирающей птицы. Мэлор сел.

— Добрый день, — сказал Ринальдо и улыбнулся. — Чем порадуете?

Мэлор дрожал, и это было видно; скрытое возбуждение трепало его, заставило раскраснеться обычно бледное лицо. Он даже говорил как-то по-другому — звонко, напористо, уверенно, будто он был тут хозяин.

— День действительно добрый, и я вас действительно порадую, — сказал он, еще пытаясь удержаться в руках, но отчаялся и вскочил. — Я нашел способ! Способ, как стабилизировать Солнце.

Мягкая улыбка Ринальдо медленно преобразилась — в чужую, всем ртом, злую. Ослепительную улыбку политика.

— Вы так считаете? — проговорил он спокойно. — И в чем же он состоит?

— Я понимаю, вы не верите… — поспешно заговорил Мэлор. — Это просто песий бред, но страшное везение. Вы сказали, что ваши физики перебрали все варианты. Что мы не умеем управлять процессами, происходящими в недрах звезд. Это не так. Три года назад уже, после работ Стюарта по нейтрино, ваши гелиологи могли бы… Впрочем, эти работы были совершенно не в их компетенции. Одним словом, я, с моей техникой… ну, в эн раз увеличенной, конечно… берусь погасить процессы, идущие в Солнце. Суть проста. Мои генераторы связи как побочный продукт дают мощный фон в качестве обломков нейтрино. До работ Стюарта само понятие обломка нейтрино было диким, но теперь я их получаю, совершенно ни для чего, на аппарате, не имеющим ничего общего с астрономией. Я буду ломать нейтрино галактического фона, и, прежде чем они вновь станут дееспособными, они успеют миновать Солнце. Солнце лишится этой подкормки. Вот у меня расчеты в кармане, я готов отдать их на перепроверку.

Лицо Ринальдо посинело, он дернул тонкими, птичьими пальчиками воротник рубашки и, хрипя, откинулся на спинку кресла. Мэлор обалдело смотрел на корчащегося в агонии председателя, а потом рванулся в приемную:

— Врача!

Но вслед ему раздался слабый, задыхающийся голос Ринальдо:

— Нет… Уже всё. Мэл, идите сюда…

Мэлор осторожно, на цыпочках подошел. Лицо Ринальдо по-прежнему оставалось синим, но глаза смотрели осмысленно. Грудь его бурно, с каким-то утробным всхрипыванием вздымалась.

— Кто может подтвердить ваши расчеты?

— Любой из нашего института, — осторожно заверил Мэлор. — Любой специалист по сверхслабым взаимодействиям. Экспериментальное подтверждение уже есть — взрывы кораблей. Всё железно, товарищ председатель!!!

— Хорошо, — медленно произнес Ринальдо. — Это очень хорошо…

Он еще не знал, что предпринять. Слишком всё было неожиданно. Ведущая группа лучших в мире экспертов клялась и божилась, что сделать ничего нельзя. Это было шесть лет назад. И год назад она точно так же клялась и божилась, а в это время уже существовали работы этого Стюарта, и если бы Стюарт или любой из других нейтринщиков знали об угрозе… Проклятая наука. Не стоит на месте. Совершенно в иной области создан метод. Три года назад. Можно всё спасти. Всё было зря.

Наверно, это так. Конечно, этот мальчик прав, он специалист. Боже мой, значит, ничего не надо было делать. Просто сообщить вовремя по всем научным инстанциям… Господи, да всего-то надо было — сообщить! Почему этого не сделали? Кто тогда был председатель Совета? Кто формировал комиссию? Шуман? В ссылку. На Меркурий, в энергобазы… Всё зря!!!

Тысячи, сотни тысяч жизней…

Да, но это не всё. Ринальдо с на мгновение вновь проснувшейся старческой лаской посмотрел на стоящего посреди кабинета Мэлора. Мальчик. Ты еще не знаешь всего. Не знаешь, что строившиеся в спешке колоссальные заводы горючего для кораблей уже отравили Антарктиду отходами. Пингвинов больше нет, нет больше лучезарных льдов, и океан вокруг превратился в тяжело колеблющуюся пустыню… Течения разносят отраву, и бороться нет возможности. Будет ли Терра, не будет ли — мы уже убили Землю сами, впопыхах, и через три-четыре года здесь невозможно станет жить, и остановить распространение яда можно, разве лишь вылив в океан миллиарды тонн какого-нибудь нейтрализатора, который еще не создан, не придуман даже, и который, скорее всего, отравит океан верней первоначального яда. Мы торопились. Нам было не до Земли, которая все равно сгорит…

Да что же это за издевательство?

Ты ошибся, мальчик! Ну скажи, ты пошутил!

Заклинаю тебя, молю, пусть будет взрыв, мне теперь нельзя без взрыва, без его неудержимого наползания, без постоянной угрозы, без страха…

Что же делать? Отменять все? Бороться за океан? Строить твои генераторы, которые утихомирят взбунтовавшееся светило? Выйти и сказать на Совете: мы убили двести тысяч народу, мы отравили планету, взяли под арест невинных, обманули всё человечество — все по ошибке? Потому что побоялись когда-то сказать правду тем, кто мог нас спасти? Мог и не спасти, но мог и спасти, и спас бы, если б мы сказали вовремя? По халатности сгубили свой мир? По недосмотру?