Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

• Название: Рукопись Бэрсара
• Автор: Елизавета Манова
• Жанр: Научная Фантастика

---

Дикая злоба была на лице Ваоры; сузились и засверкали глаза, выглянули из-под верхней губы мелкие зубки, и сразу она удивительно похорошела. Тихо, коротко посмеиваясь, цедила сквозь зубы:

- Думал, оболтает меня, при расчете надует... не на таковскую напал! Я Тасу, писцу из Судейского приказа, заплатила, он и написал договор... с крючками. Еще до мяса его обдеру!

- Зачем, Ваора?

- А зачем он _т_о_г_д_а_ смеялся?

- Вольно ж тебе на погань душу тратить! В нем ли горе?

- А до тех-то мне не достать!

Постелили мне в узкой каморке, где едва помещалась кровать, и я мигом разделся, закутался в одеяло и упал в темноту.

А когда я проснулся, в окошке стояла предрассветная муть. Лежал среди скрипов и шелестов старого дома и думал, как же нам мало надо. Поел, обогрелся, выспался - и все по-другому. Глядишь на вчерашний день из сегодняшней дали и сам не веришь, что это было. И все вчерашние мысли так глупы и мелки, словно их думал совсем другой человек. Я - но вчерашний, недавний беглец из Олгона, где жизнь или смерть - самый естественный выбор и жизнь человека - совершенный пустяк. Здесь, наверное, тоже, просто не в этом дело. Есть Баруф. Уже не Имк, не Охотник, а только Баруф, и это тоже немало. Я не верю, что он бы меня убил. Незачем ему меня убивать, если так просто манипулировать мною. Как он легко заставил меня пойти! Ситуация, из которой единственный выход. А я ведь ждал подвоха и был на стороже! Ладно, очко в его пользу - я сам хочу пойти и увидеть своими глазами...

А дом просыпался. Прошлепали по коридору босые ноги, послышались голоса. Один - недовольный принадлежал Ваоре. Я улыбнулся. Хозяюшка с грешными глазами и грешной улыбкой. Неплохо, если б она пришла меня разбудить...

...И опять мы плыли по загустевшей за ночь грязи. Пусто было на улице, редкие прохожие хмуро мелькали мимо, и хмуро было лицо Суил. Темное облако легко на ее лицо, и веки припухли, как от недавних слез.

- Ваора твоя родственница? - спросил я.

- Родней родни. Ее жениха и батюшку моего вместе казнили. Одиннадцать их было - все дружки дяди Огила, - а для самого столб стоял с железным ошейником.

- Прости, Суил.

- Да чего там! Тебе-то откуда знать!

- А Огил тоже тут жил?

- Нет, - ответила она чуть оживившись. - В городе. У него там дом был. Краси-ивый! Меня раз отец водил. Ой, и удивилась я! Такой богатый, а с отцом запросто. А теперь там кеватец живет. - Сказала - и опять омрачилась.

Переулок вытек в улицу - широкую, разъезженную колесами. С одной стороны она вытягивалась в дорогу, с другой - упиралась в надвратную башню. Людей здесь было полно. Молчаливые и шумные, озабоченные и наглые, боязливые и любопытствующие, в приличных тапасах, в гнусном отрепье или в грязных пышных одеждах; каждый из них был сам по себе, и все они составляли толпу, и она толкалась, галдела, вопила, раздавалась перед повозками и жидко смыкалась за ними.

Очень странное ощущение. Все это словно меня не касалось; я был только зритель - смотрел холодно и отстраненно непонятно кем снятый фильм. Но утренняя сырость, брызги из-под колес, ошметки грязи, запахи, толчки, превращали нелепый фильм в реальность. Я не мог признать истинность того, что меня окружало, и не мог ее отрицать; я был, как во сне, меня вело, несло, влекло, куда-то, я не знал и не хотел узнавать, что будет дальше со мной.

Вместе с толпой мы втиснулись в жерло башни, кто-то прижал меня к створке громадных ворот, и я едва не упал, заглядевшись на зубья поднятой решетки.

В городе стало чуть легче. Старый Квайр изменился мало: те же серые, слипшиеся дома, узкие улочки, бегущие к центру, к двум насупленным башням дворца. Все, как спустя триста лет - но только на первый взгляд.

Мой Старый Квайр был обманом, ловушкой для туристов, и за древними фасадами прятались лишь кабаки, рестораны, игорные дома и совсем непристойные заведения. Днем его заполняла праздная любопытствующая толпа, где кишели лоточники, зазывали и гиды, ночью, в угаре веселья, их сменяли другие люди: проститутки, размалеванные юнцы, молодчики с ловкими руками.

Некогда мы с Миз тоже бывали тут, а потом сменилась мода...

Этот Квайр был жив. Плотный людской поток еле продавливался сквозь щели улиц, женщины тащили с рынка сочную зелень и багровеющее мясо; мальчишки штопором ввинчивались в толпу; возле лавок орали зазывалы; повозки с громом и руганью прокладывали путь, почему-то не оставляли за собой трупов.

Еле вырвались из толпы, свернули в узенький переулок. И снова улица ее я узнал. Улица святого Гоэда, а вот и храм: угрюмой серой громадой он возносился выше башен дворца. Был он новехонький; блестели гладкие стены, сияли крохотные стекла в узеньких окнах, пылал над входом золоченый солнечный диск.

Однажды, еще до того, как меня отдали в школу святого Гоэда, мы пришли сюда с матерью. В то время она со своей обычною страстностью ударилась в веру и жаждала проповедовать и приобщать. Я, шестилетний мальчишка, уставился прямо на диск, и она громким шепотом стала мне объяснять:

- Как солнце одно, так и бог один. Солнце - око божие, чти его, сынок.

- Я, конечно, тут же спросил:

- Мам, а бог - одноглазый?

Кажется, мы пришли. Дом был двухэтажный, темно-серый, и Суил оглянулась прежде, чем постучать. Мы стояли и ждали, пока кто-то топтался за дверью и пытался за дверью и пытался нас разглядеть сквозь узкую щель. Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась.

- Чего надо? - спросил нас угрюмый старик.

- Нам бы господину купеческого старшину, сказала Суил.

- Станут биил Таласар с деревенщиной разговаривать!

- Коль так, передай господину, - Суил вытащила откуда-то крохотную записку и отдала слуге. Тот только глянул - и спесь как рукою сняло.

- Сразу что не сказали, почтенные? Пожалуйте в дом, бог вам воздаст!

Я сразу узнал хозяина дома. Худощавый, легкий в движениях, немолодой человек - но бликом пролетела по губам улыбка, вспыхнули и замерцали глаза, и я понял: отец Равата.

- Счастлив видеть вас, досточтимые господа! Бог воздаст вам за доброту!

- И вас пусть минуют лихие дни, - степенно сказала Суил. Очень сдержанная и деловитая она была, словно оставила сама себя за порогом и мгновенно стала кем-то другим.

- Вести идут так долго, - грустно сказал хозяин. - А благополучен ли он ныне?

- Да, - спокойно сказала Суил, - и путник мой то вам подтвердит, он видел сына вашего совсем недавно.

- Это правда, биил?..

- Бэрсар, - сказал я необдуманно и пожалел - отец мой весьма гордился двадцатью поколениями нашего рода.

- Я знаю Бэрсаров, - задумчиво ответил отец Равата, - но...

Ну вот, надо врать.

- Меня вы знать не могли. Еще прадед мой покинул Квайр, чтобы поискать счастье на чужбине. - Вы хотели меня о чем-то спросить?

И тут он накинулся на меня с вопросами о Равате. Это был жестокий допрос, лишь убедившись, что я исчерпан до дна, он оставил меня в покое.

- Умоляю о прощении, биил Бэрсар! С той поры, как мор унес всех любимых мной - жизнь моя в Равате. Надеюсь... друг его в добром здравии?

- Да, вполне.

- Господин купеческий старшина, - быстро сказала Суил, - нашего друга интересуют новости.

- Понимаю, - ответил он задумчиво. - Присядьте, господа, прошу вас. Думаю, дитя мое, - он поглядел на Суила, - вам не стоит уносить с собой письмо?

Она кивнула.

Тогда запоминайте. Вчера я получил письмо от гона Сибла Эрафа, секретаря главнокомандующего. - Таласар достал из потайного кармана бумажную трубку, развернул и, дальнозорко отставил руку, заскользил по письму глазами. - Так... Мгм... Мгм... Вот. "Спешу уведомить вас, мой добрый друг, что и я, и все, о ком вы печетесь, находимся в добром здравии. Думаю, вы уже извещены о первых победах наших доблестных войск. С быстротой воистину чудесной трехдневным приступом взят Карур, твердыня доселе почитавшаяся несокрушимой. В сем славном деле превыше всех отличился отряд биралов неустрашимого доса Угалара, самолично руководившего штурмом. Смею сказать, немного осталось в Квайре мужей столь доблестных, ибо не доблести вознаграждаются в наши печальные дни.

К великому прискорбию столь великолепный в столице кор Алнаб в лесах лагарских вдруг утратил свои воинские дарования. Первые победы он отметил многодневным празднеством, в коем вынудил участвовать почти всех офицеров. В то время, как они предавались веселию, армия, лишенная руководства и испытавшая нужду в самом насущном, занялась грабежом и насилием, доводя жителей окрестных селений до отчаяния и побуждая их к сопротивлению. Когда же кору Алнабу было угодно вспомнит о деле, оказалось, что лагарцы успели изрыть и испортить Большой Торговый путь, сделав его непроходимым для повозок и конницы. Остальное довершили дожди, и наступление, столь блистательное начатое, захлебнулось. Увы, лагарцы не потеряли времени, дарованного им кором Алнабом! Лазутчики доносят, что в столице их уже собрано двенадцатитысячное войско под командованием прославленного на суше и на море тавела Тубара. В нашем же лагере, как ни прискорбно, нет единомыслия. Кор Алнаб отверг план досов Крира и Угалара, намеривавшихся с полками тарсов и биралов совершить тайный поход через леса в срединные области Лагара. Предлогом послужило опасение потерять в сем отчаянном предприятии цвет квайрской конницы, истинною причиною, каковую кор Алнаб был вынужден отклонить, благоразумный же дос Крир отправил гонца к государю.