Андрей Буровский - Медвежий ключ

• Название: Медвежий ключ
• Автор: Андрей Буровский
• Издательство: Издательство Андрей Буровский, ACT
• Жанр: Маньяки
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027940-X, 5-98673-002-Х

Красноярец Андрей Буровский, чьи первые книги выходили в совместном с Александром Бушковым в проекте «Сибирская жуть», создал новый жанр. Придумать ему название затруднительно, поскольку на деле это смешение жанров, не производящее, тем не менее, впечатления эклектики. Впрочем, «сибирская жуть» — наилучшее жанровое определение.

Есть у Буровского и фактура Федосеева («Злой дух Ямбуя»), и обстоятельность Обручева, назидательность Ивана Ефремова и фантазия Грина, а вдобавок собственные ирония и цинизм, роднящие Буровского и Бушкова. Главное, что он пишет о своей родине, коей почитает хакасские степи и горную тайгу, в которых встретил лучшие моменты своей жизни. Именно там он находит экзотику, которой не сыщешь в какой-нибудь Амазонии или Африке.

Удивительное происходит в Саянской тайге: серия зверских убийств, исчезновений; необъяснимо ведут себя медведи. Действительность оказывается невероятней самых причудливых догадок…

---

Кто-то выбежал, в упор всадил пулю между лопаток медведя, обернулся и отсалютовал ружьем.

Камера задвигалась. Продолжая снимать, человек подошел вплотную, фиксируя на видеопленке морду зверя.

— Во какие клыки!

Это орал, как видно, сам снимавший и клыки… Да, видно было, что громадные клыки. Только внимание фиксировало почему-то больше страдальческий оскал, мученически прокушенный язык животного. И звук, не очень соответствующий, казалось бы, ситуации — звук журчания. Журчала льющаяся из еще теплого тела кровь.

Изображение запрыгало, погасло. Какое-то время все молчали. Товстолес, наконец, тихо, деликатно откашлялся.

— Дмитрий Сергеевич… Простите, а что случилось с изображением в конце? Ведь в таких случаях полагается изображать на видеопленку всех… Так сказать, стоящими у добычи…

Голос старого ученого замер на вопросительной ноте.

— А это я подошел. Они же стрельбу подняли на весь лес, шума выше крыши. Медведя этого они мне попомнят, поверьте, — внушительно закончил Маралов.

Помолчали.

— А э-э… Других таких мест вы не находили? Ловушек? Обычно такие компании…

— Я знаю. Они мне показали еще три таких места, в одном из них был медведь. Но он только что попался, и я его сумел связать и снять капкан. Кстати, ключей от капканов у этой публики не было. Соображаете?

— Не-ет… А как же они собирались вынимать из ловушек убитых зверей? Лапы отрубать, что ли?

— А никак. Зачем вынимать туши, они же ни есть их не собирались, ни шкурами пользоваться — вон в каком состоянии шкуры, после их пальбы. Ну, вырубят они клыки, ну, отрежут голову — целый череп дома поставить; ну, еще полосу шкуры из хребта, тоже на какие-то поделки. А остальное-то им для чего?

— И как я понимаю, преследовать по закону их э-э-э…

— Да, совершенно бессмысленно. Эти… — Маралов быстро поймал себя за язык, покосился на Лену, хмыкнул и помотал головой — так вот, эти… «охотники» — двое из краевой администрации, один из местного суда.

— Суда?!

— А что вы удивляетесь? Из суда тоже…

— А у меня другой вопрос… — Лена напряглась, как струна, подалась вперед. — Только давайте посмотрим еще раз… Те кадры, где он гово… где медведь фыркает и рычит. Можно их еще раз.

— Пожалуйста.

Маралов и не скрывал, что чем-то он страшно доволен. Опять поплыли кадры, где медведь в свои последние минуты внимательно смотрел на охотников и ритмично фыркал. Маралов и Михалыч наблюдали и за экраном, и за Леной.

— Смотрите! — Лена выбросила руку в сторону экрана. — Смотрите и слушайте! Вы понимаете, что он делает?

— А что?

— Вы не видите?! Он же говорит!

— Впервые слышу, чтобы медведь разговаривал… Вы слишком впечатлительны…

И Товстолес хотел было закончить классическим «дитя мое», но вовремя поймал себя за язык и окончил фразу вежливо-нейтральным «Леночка».

— Вы же слышите, — он говорит!

Товстолес жевал губами, не вполне соглашаясь.

— Ну вы же слышите: он разговаривал! Он что-то пытался сказать им, и перед смертью повторил то же самое! Эти кретины убили мыслящее существо.

— Если говорит, то мыслящее существо?

— У вас есть какие-то сомнения?

Маралов энергично чесал голову: сомнения у него явно были.

— А может быть разумное существо вообще без речи?!

— Конечно, может! — уверенно и почти хором сказали Товстолес и Михалыч.

— В том то и дело, что никак не может! — еще увереннее замотала головой Лена. — Разум — это способность оперировать отвлеченными понятиями… Павлов называл это «вторая сигнальная система». Она не может быть без речи… Если есть отвлеченные понятия, которые служат сигналами, они должны ведь как-то обозначаться. Иначе и сигналов не будет.

Некоторое время компания молчала; Маралов выключил видеоплейер.

— А разве медведь вообще может говорить — при его строении гортани, губ и языка?

— Конечно, может…

— Так ведь он же не может произнести звуки нашего языка! — Маралов уличающе наставил на Лену огромный заскорузлый палец.

— По-русски он говорить не может, это точно… Только зачем же ему говорить непременно по-русски? Есть языки… Хотя бы некоторые кавказские языки, в них и нет такого количества звуков, как в русском. Скажем, в вайнахском… его называют у нас чеченским, гласных всего две: Е и У.

— А медведь? Он же и этих двух гласных не сможет произнести.

— У медведя есть голосовые связки?

— Есть, но развитые очень слабо.

— То есть слабее, чем у человека, верно? Но как бы они не были развиты, с их помощью можно издавать даже звонкие согласные звуки: б, в, б, ж, з… И уж конечно, медведи могут издавать глухие согласные звуки — п, ш, т, ф. И некоторые гласные, хотя бы е и у. То есть набор звуков у них поменьше, чем у человека, но и они могут многие звуки произносить вполне уверенно… Кстати, вайнахам для речи и не нужно большего количества звуков. И ничего, говорят!

— Но ведь произносить все эти звуки они будут не так четко, как мы, — опять наставлял палец Маралов.

— Нечетко — это с нашей точки зрения. Значит, на русском языке медведи в любом случае будут говорить с сильным акцентом, и только, будут непривычно для нас выговаривать звуки. Но в медвежьем языке закрепится значение каждого звука, и все медведи будут превосходно этот звук узнавать — так же, как мы узнаем а или д.

— Прямо удивляюсь, как до сих пор медведи не заговорили! — Товстолес качал седой головой с самым скептическим видом.

— Вот они и заговорили! — это не выдержал Михалыч.

— Нет уж! Леночка тут говорила, какие они могут звуки произносить, а мы этих звуков не слышали… Мы слышали только ворчание, фырканье и повизгивание. А это, как хотите, не членораздельные звуки!

— Но звуки, имеющие смысл… — Михалыч тер лицо, вовсю осмысливал то, с чем столкнулся. — Звуки, которые хотя и не членораздельные, но у которых есть свое значение. Знаете, я бы хотел как-то назвать это явление… Леночка, что ты думаешь про термин «нечленораздельное ворчание»?

— Плохой термин. Потому что это только для нас то, что говорят медведи — нечленораздельные звуки. У нас другая система звуков, и только. Французский язык для нас тогда тоже — сплошные нечленораздельные звуки, потому что мы их не можем записать буквами нашего алфавита… Там у них звуки другие, и все тут. Мы и границы слов, услышав французскую речь, не сможем определить. Идет поток звуков — и попробуй его расчленить…

— Так что медвежий язык — просто речь?

— Ну да… Язык — это что? Это код. У медведей появился свой код, свой способ говорить, и все тут.

У них за звуками, или за сериями звуков закреплены свои значения. Есть же в разных языках и ворчащие, и свистящие, и фыркающие, и даже хрюкающие звуки. И получается…

— То есть такой язык будет все-таки меньше расчленять слова и целые понятия… — Товстолес стремился к точности. — Профыркал он, провизжал всего несколько звуков, — а это, скажем, целое предложение…

— Или целый абзац. И может быть, абзац с не очень четким, не очень ясным смыслом.

— Ага! Значит, передавать информацию… по крайней мере, сложную информацию, на этом языке будет непросто?!

— Можно подумать, что передавать информацию — единственная функция речи! Это одна из ее функций, всего их насчитывается пять. Например, фотическая — функция передачи своего эмоционального состояния…

— Это «ой, руке больно!» или «ах, до чего вкусно?».

— И это, и «ох, какой красивый закат!». И: «Ах, как мне нравится эта книга!». К тому же на таком языке, состоящем из… из «членораздельного ворчания», можно передавать много понятий, в том числе и довольно сложных. Они будут не такие расчлененные, как в европейских языках… Но и только. В китайском, в японском это нормальная ситуация. Там говорят не «наступил вечер», а просто «вечер». Не «что это за редкостное неуважение!» а короче и неопределеннее — «Редкостное неуважение!». Много зависит от обстоятельств, от ситуации. О чем-то приходится и догадываться, но ведь уж японский-то — самый что ни на есть полноценный язык!

— Интересно… Получается, что «членораздельное ворчание» ориентировано на меньшее расчленение и самих слов, понятий… и объектов материального мира… Любопытно… Михалыч, аналогии есть?

— Первобытные языки… — тут же ответил Михалыч, — в них еще больше неопределенности, а мир для первобытного человека и так меньше расчленен, чем для нас.

Эти двое уже готовы были погрузиться в профессиональный спор, но Маралов требовал определенности:

— Нет уж, вот вы мне что ответьте, Леночка, а перевести вы можете? Раз он говорил, то ведь можно и перевести? Определенно или неопределенно, но ведь можно?

— Можно. Но для перевода его слов нужно изучить медвежий язык… То есть что говорит именно этот медведь, я сказать вам не смогу… Потому что спросить уже не у кого. Вот если бы мне поговорить с медведем — чтобы я могла спросить у него значения этих звуков — тогда все возможно!