Андрей Буровский - Медвежий ключ

• Название: Медвежий ключ
• Автор: Андрей Буровский
• Издательство: Издательство Андрей Буровский, ACT
• Жанр: Маньяки
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027940-X, 5-98673-002-Х

Красноярец Андрей Буровский, чьи первые книги выходили в совместном с Александром Бушковым в проекте «Сибирская жуть», создал новый жанр. Придумать ему название затруднительно, поскольку на деле это смешение жанров, не производящее, тем не менее, впечатления эклектики. Впрочем, «сибирская жуть» — наилучшее жанровое определение.

Есть у Буровского и фактура Федосеева («Злой дух Ямбуя»), и обстоятельность Обручева, назидательность Ивана Ефремова и фантазия Грина, а вдобавок собственные ирония и цинизм, роднящие Буровского и Бушкова. Главное, что он пишет о своей родине, коей почитает хакасские степи и горную тайгу, в которых встретил лучшие моменты своей жизни. Именно там он находит экзотику, которой не сыщешь в какой-нибудь Амазонии или Африке.

Удивительное происходит в Саянской тайге: серия зверских убийств, исчезновений; необъяснимо ведут себя медведи. Действительность оказывается невероятней самых причудливых догадок…

---

И более того! Поужинали они левой рукой Аркадия Михайловича, и Володька почти не позеленел, продолжал критиковать Шпенглера и Ясперса, размахивая обглоданной костью. Гриша почти начал верить ему, но на всякий случай не засыпал, только делал вид, что спит, и внимательно наблюдал. Нет, Вовка прошел и еще одно испытание — в эту ночь он мирно спал, и судя по всему никакие лесоводы кровавые в глазах, никакие другие ужасы его не тревожили и не смущали.

Утром Гриша двинулся в первую избушку — вместе с Володей, естественно. Шли они бодро, беседовали об экзистенционализме, и все, что было в этой избушке, перенесли во вторую. А перед тем, как уйти, Гриша написал записку, оставил ее на столе. Изо всех сил стараясь копировать почерк, он писал от имени начальника, что всю работу здесь экспедиция уже сделала, сил и еды еще много, времени тоже много, и что он, B. C. Мозговой, посоветовался с коллективом и принял решение: уходить на другую сторону хребта, в Туву, и там продолжать те же самые работы.

И подписался: начальник экспедиции Виктор Сергеевич Мозговой.

Нести продукты было тяжело, ходили два раза, пока не вычистили все. Зато не осталось следов, и все-таки еще двадцать килограммов макаронов и круп (стоили копейки, а забросить на грузовике — проблемы нет).

— Володенька, я искренне надеюсь — у вас хватит ума не мчаться в милицию, докладывать о моих преступлениях?

— Да вроде бы хватит… Но когда-нибудь вернуться в город хочется.

— Когда-нибудь непременно вернемся!

— Убив и сожрав двух человек?!

— Вот именно. Чем больше сожрем, тем вернее, что еще вернемся.

— Это к старому разговору, что чем круче преступник, тем большего достигает?

— Это к еще более старому разговору — что чем свободнее человек, тем больше может получить… Независимо от того, как к нему относятся другие и какое место они ему отводят. Вник?

— Кажется, вник…

И все-таки видел Гриша, что Володька ненадежен, а главное — душевно слаб. Не хочет он ничего планировать, не хочет ничего организовывать, не хочет ни о чем думать. Как ни был Григорий молод, малоопытен, а понял — и к нему, к Грише, так легко прибился Дягилев по слабости. Нужен ему кто-то, кто мог бы подсказывать, подталкивать, а порой и силой тащить. Под этого толкающего, тащащего готов подстраиваться Вовка: хоть на комсомольском собрании сидеть, хоть вести долгие беседы про свободу и про способы ее достижения. Главное, чтобы был тот, кто подсказывает, как жить, и кто толкает и тащит.

Сейчас Володька не опасен, даже полезен — пока Гриша сильнее, и пока он дает еду. Но в город отпускать его нельзя; если что-то нужно — придется идти самому. И если тут, в лесу, появится кто-то сильнее Гриши — последствия могут быть разные. Что, заготовить его тоже на зиму? Нет, хочется еще поговорить, и вообще — пока-то ничего, не вреден. Пользы мало? Так держат же люди в городах собак и кошек, как вот родители держали Пушка? Пусть себе Дягилев будет его Пушком… Пока ему не станет интересно, какого вкуса из него котлеты.

И приняв решение, на пороге избушки Гриша сбрасывает рюкзак, поворачивается к попутчику:

— А кстати, зовут меня Григорий… Гриша. Так уж ты меня и называй.

Глава 21. Любовь Толстолапого

8–9 августа 2001 года

Потом, спустя месяцы и годы, Сучье Вымя вспоминал происшедшее одновременно с восторгом и с ужасом. И уж конечно, с чувством освобождения, как поворотный момент своей жизни. В конце концов, после всех этих событий Сучье Вымя поверил в Бога, приобрел человеческое имя, и стал вполне приличным членом общества. Трудно себе представить? Вот и Сучье Вымя представить такого не мог.

А началось все с того, что после третьей отсидки за хищение собственности и повреждение личности (так запомнил формулировку Сучье Вымя) подобрал заслуженного человека Маркиз, занимавшийся охранными делами, немного обучил его, да и передал Якову Николаичу для использования. Про использование слушать было страшно, потому как наклонности Якова Николаича всем известны, но тут пронесло — хоть и благоволил Зверомузыка к Сучьему Вымени, но только в одном — как к охраннику.

Так что вышел Сучье Вымя в апреле, а все лето, получилось, охранял охотничий домик большого человека Яши Зверомузыки. Повезло, что и говорить! Повезло много раз и во многом потому, что откормился Сучье Вымя на этой работе, даже немного потолстел, и к тому же очень поздоровел от свежего воздуха и обилия вкусной еды.

Только две детали жизни в охотничьем домике не очень устраивали Сучье Вымя — это отсутствие женщин и охота. Пока учился у Маркиза — были и женщины, но вот Яша Зверомузыка баб совершенно не терпел. А охота… Сучье Вымя сам не мог бы объяснить, почему он не любит охоты, но тут и правда таилась некая слабость. Особенно не терпел он охоты на медведя, а уж как разделали уже на базе тушу медведицы, как посмотрел он на тушу со снятой шкурой, дико похожую на женский ободранный труп, совсем упало сердце у Сучьего Вымени. Так упало, что совершил он преступление, должностной проступок, за который бы ему не поздоровилось, прознай про это Яков Николаич.

Потому что были с медведицей и медвежата, и старшего, который мог есть сам, не застрелили, а взяли живым. Звереныш порвал трех человек, пришлось оказывать медицинскую помощь, но все равно его стащили с кедра, скрутили ремнями, и еще часа два сколачивали клетку из жердей. На другой день Яков Николаич должны были лететь в Красноярск, и собирались брать его с собой. Вот тут-то и совершил свое преступление Сучье Вымя, потому что он выпустил звереныша. Было не его дежурство, а что дежурный спит, Сучье Вымя не сомневался, даже предполагал примерно, где. А зверек все метался, все раскачивал жерди, и все фыркал и ворчал — так отрывисто, ритмично, что Сучьему Вымени все казалось, он разговаривает.

Тошно было Сучьему Вымени от этой то ли одиночки, то ли зоны для зверька, и глухой ночью вышел он к клетке (охрана давно дрыхла в кустах), нашел самые раскачанные зверьком жерди, и вынул их из гнезд в досках. Медвежонок что-то зафыркал, уставившись на Сучье Вымя, потянулся; тот попятился на всякий случай — помнил, как легко рвал медвежонок когтями стаскивавших его с кедра. Да и вообще раз уж сделал — пора смываться; страшно подумать, что скажут Яков Николаич, если узнают.

Зверек дунул в лес, только сверкали пятки да подпрыгивал круглый задок с забавным кургузым хвостишкой, и было это в ночь на 5 августа 2001 года. А спустя самый небольшой срок произошли события, после которых Сучье Вымя оказался единственным, кто вдруг остался в живых из всех бывших в охотничьем домике. Объяснить это можно было случайностью, волею невероятного стечения обстоятельств, а можно было и Горним промыслом, Перстом Божиим; Сучье Вымя предпочел поверить в Перст, вдруг указавший на него, старого вора и грешника.

К вечеру 7 августа опять прилетели Яков Николаич со своим любимым пидором Инессой и еще одним охранником, Мордатым. Зачем нужна охрана на базе, куда не ведет ни одна дорога, куда летают только вертолетом — это не просто объяснить. Зачем дядька с автоматом в вертолете — это объяснить еще сложнее, но ведь не в уме же тут дело… Дело в том, что без охраны Яша Зверомузыка чувствовал себя хуже, чем без штанов, и без нее ему делалось плохо… а особенности его психики позволяли вкусно кушать и отдыхать на свежем воздухе немалому числу людей.

Зная заранее, что приедут Яков Николаич (радист всегда предупреждал об этом всех), Сучье Вымя начистил амуницию, и прохаживался вдоль стены леса, чтобы с вертолета было видно. Яков Николаич прилетели в хорошем расположении духа, даже не побили никого, а Сучьему Вымени улыбнулись, пообещали увольнительную в город.

Как всегда, было много еды, и за ужином съедали ее вместе — Яков Николаич во главе стола, рядом с ним — страшный лагерный старик Инесса, морщинистый и жуткий. Недалекий человек испугался бы этих не выражающих ничего жутких глаз, запавших глубоко внутрь черных сморщенных глазниц; а человек, лучше разбирающийся в жизни вспомнил бы, что Инесса накопил поистине невероятный опыт ублажения активных педерастов, и сделал бы выводы из этого. Можно было как угодно относиться к Инессе, но разумный, опытный человек выполнял любую ее… то есть его… в общем, любую просьбу Инессы, и ни в коем случаем с ней… то есть с ним… в общем, с Инессой не ссорился.

Ниже по столу сидели комендант базы, радист, егерь, и конечно же, оба охранника, в том числе и Сучье Вымя, а третий охранник прогуливался по двору, неизвестно от кого охранял базу. Повар подавал еду, сам не садился. В девять часов вечера Яков Николаич удалились с Инессой под руку, Сучье Вымя вышел на пост, охранять базу, а его место за столом занял третий охранник и повар.

Где-то в половину одиннадцатого повар Валера вышел к Сучьему Вымени покурить и побеседовать о жизни, а еще через полчаса в доме окончательно погас свет. Без двадцати двенадцать Сучье Вымя постелил за кустиком полотна, и прилег поспать до рассвета. Когда рассветет, Яков Николаич иногда проходят, проверяют, а до того вполне можно и поспать.