Джордж Макдональд - Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин.

• Название: Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин.
• Автор: Джордж Макдональд
• Издательство: Агапе
• Жанр: Религия
• Год: 2005
• ISBN: 5–88930–035–0

Другие названия: Phantastes.

Перевод на русский: О. Лукманова.

Первый роман замечательного шотландского писателя, поэта Джорджа Макдональда, написанный в стиле мифопоэтики и рассказывающий о путешествии и приключениях молодого юноши в Волшебной стране.

---

Неожиданно моё внимание привлекла стайка фей, которые собрались неподалёку от хижины и о чём–то беседовали, стоя вокруг последней увядающей ветреницы. Их мелодичный разговор показался мне похожим на песенку, я невольно прислушался и услышал вот что:

— Умер наш Подснежник,
Добрая сестрица,
До того, как время
Нам пришло родиться.
— Ясным утром снежным
Из земли пробилась,
Как невеста, в нежном
Платье появилась.
— Что такое «снежный»?
— Почему невеста?
— Право, я не знаю.
— Мне неинтересно.
— Ты откуда знаешь?
— Вот её подружка.
Мне она шепнула
Кое–что на ушко.
— Не грусти, красавица!
— Не тоскуй, сестрица!
— К нам Подснежник явится
Из своей темницы.
— Через год вернётся,
С новою весною.
— Из земли пробьётся
Рядышком с тобою!
— Да она вернётся,
Но не забывайте:
Не видать её вам,
Даже не мечтайте!
— Ветреница злая,
Глупая девица!
Подожди, узнаешь,
Как собой гордиться!
— Ах ты, забияка!
— Что ты натворила?
— Ты зачем бедняжке
Стебель прокусила?
— Ветреница эта
Важничала больно.
Пусть другие терпят,
А с меня довольно!
— Торбочка! Дурная,
Гадкая сестрица!
— Больше мы с тобою
Не хотим водиться!
— Хватит задираться!
— Уходи отсюда!
— В гамаке качаться
Мы с тобой не будем!
— Всё, она завяла,
Не даёт ответа.
— Лишь цветок остался,
Ветреницы нету.
— Чередой смиренной,
Стройно, друг за дружкой,
Мы идём степенно
Хоронить подружку.
— На листок положим,
Лепестком покроем.
— На зелёном ложе
Под кустом зароем.
— Зарывай поглубже
Милую сестрицу,
Чтобы в зимней стуже
Ей не простудиться.
— Ей теперь ни ветер,
Ни мороз не страшен.
— До весны продремлет
Ветреница наша.
— Всё, похоронили
Милую сестрицу.
Хватит, погрустили —
Будем веселиться!

Тут, заливисто рассмеявшись, они кинулись врассыпную, и большинство из них полетело прямо к хижине. Ближе к концу песни все они выстроились в некое подобие погребального шествия, идущего за безжизненным телом молоденькой Ветреницы. Проказница Торбочка ускорила кончину несчастной, перекусив её стебель, и теперь феи подняли бедняжку на руки (даже я не мог думать о ней иначе, как об умершей девушке, хотя передо мной была обычная увядшая ветреница на длинном стебельке), уложили на широкий лист, торжественно пронесли несколько ярдов и похоронили под деревом. Торбочка же, которую, по общему согласию, не допустили до участия в церемонии, сердито надулась и побрела прочь к своему гамаку (она была феей кальцеолярии; у нас её бутоны иногда называют «кошелёчками»), и вид у неё был совсем не покаянный. Подойдя к своему стеблю, она обернулась, и я невольно заговорил с нею, потому что стоял совсем рядом.

— Как тебе не стыдно, Торбочка! — укоризненно сказал я. — Почему ты так нехорошо себя вела?

— Я всегда веду себя хорошо! — сердито отрезала она, вызывающе вскидывая голову. — А если ты посмеешь приблизиться к моему гамаку, я укушу и тебя, чтобы не совался куда не следует!

— Но зачем ты укусила бедную Ветреницу?

— Она сказала, что нам никогда не увидеть сестрицу Подснежник, точно все мы — жалкие недомерки, и лишь она одна достойна такой великой чести. Вот противная гордячка! Так ей и надо!

— Ах, Торбочка, Торбочка! — вздохнул я, но к тому времени феи, залетевшие было в дом, уже неслись обратно с ликующим смехом и звонкими возгласами.

Некоторые из них восседали на спине у кошки, а остальные цеплялись за длинную шерсть и хвост или бежали рядом. К ним ринулись ещё дюжины две крохотных фигурок. Обезумевшая кошка рвалась на волю, но тщетно.

Оседлавшие её феи принялись вычёсывать из шерсти искры, ловко орудуя иглами и шипами, которые они держали наподобие гарпунов. Вскоре вокруг несчастной кошки мелькало такое множество остроконечных инструментов, что их, наверное, было куда больше, чем искр в самой длинной и густой шерсти.

Один резвый малыш–эльф, упираясь пятками в землю и едва удерживаясь на ногах, крепко держал кошку за кончик хвоста и беспрерывно угощал измученное животное благодушными увещеваниями:

— Ты уж потерпи, киска, потерпи ещё немножко! Ведь ты прекрасно знаешь, что всё это лишь для твоего собственного блага. Разве можно жить спокойно, если у тебя в шерсти постоянно заводятся искры? Нет, что ты там ни говори, я лично (тут он откашлялся и заговорил ещё нравоучительнее) склонен считать, что именно из–за них у тебя такой скверный характер. Так что нам придётся вычесать их все до одной, а иначе мы, к своему превеликому сожалению, будем вынуждены отстричь тебе когти и вырвать глазной зуб. Куда же ты, Киска? Стой смирно!

Но тут злосчастное животное с душераздирающим потоком кошачьих проклятий вырвалось–таки на свободу, молниеносно ринулось в другой конец сада и скрылось в живой изгороди с такой прытью, что даже феи не могли за ним угнаться.

— Ну ничего, ничего! — весело закричали феи. — Потом мы снова её поймаем, и у неё как раз накопятся новые искры! Ур–ра!

И с этими словами они опять умчались прочь, навстречу новым озорствам и проделкам. Но, пожалуй, мне не стоит дальше описывать развлечения и потехи этих удивительных и весёлых существ. Благодаря описаниям очевидцев миру давно известны их обычаи и нравы, так что с моей стороны было бы непростительным тщеславием добавлять к уже существующим рассказам полное повествование того, что видел я сам. Ах, как бы мне хотелось, чтобы мои читатели увидели их собственными глазами! Особенно мне хотелось бы познакомить вас с эльфом маргаритки — розовощёким, пухленьким крохой с широко распахнутыми глазами, полными безграничного доверия. Даже самые дерзкие проказницы–феи не решались его дразнить, хотя он явно не принадлежал к их кругу и походил на мешковатого деревенского парнишку.

Сдвинув на затылок хорошенькую белую шапочку, он часами бродил в одиночку, засунув руки в карманы и внимательно разглядывая всё вокруг. Он был далеко не так хорош собой, как другие полевые цветы, которых мне довелось повстречать за свою жизнь, но его доверчивый взгляд и невинная смелость навсегда запали мне в душу.

Глава 4

Ночь кажется темнее всего перед самым рассветом.

Баллада о сэре Альдингаре

Хозяйка хижины уже не скрывала своего беспокойства, и я понял, что мне давно пора в путь. Сердечно поблагодарив мать и дочь за гостеприимство, я попрощался и по садовой дорожке прошёл к лесу. Некоторые садовые цветы пробрались к самой опушке и смело росли вдоль тропинки, но вскоре чаща стала для них слишком густой и тенистой. Особенно мне запомнились высокие лилии, возвышавшиеся по обеим сторонам тропы, чьи большие, ослепительно белые цветы ярко выделялись на тёмной зелёни. В надвигающихся сумерках я заметил, что каждый цветок мерцает своим собственным светом, да и вряд ли я разглядел бы их в темноте, если бы не это странное, призрачное сияние, исходившее изнутри каждого соцветия. Не в силах осветить ни деревья, ни тропу, оно выхватывало из мрака только одну лилию, не отбрасывая даже самой бледной тени, и лишь ближайшие листья едва поблёскивали в этом слабом свечении. Из чашечек лилий, колокольчиков и наперстянок выглядывали любопытные маленькие существа и, посмотрев на меня, тут же прятались снова. Казалось, они обитали в бутонах, как улитки в раковинах, однако некоторые из них показались мне чужаками — они явно принадлежали к роду крошечных гномов и гоблинов, живущих на земле, в жилистых плетях ползучих растений. Подобно размалёванному чёртику из табакерки, среди белизны лилейных лепестков вдруг появлялись большеголовые человечки с самыми фантастическими физиономиями и строили мне зверские гримасы. Некоторые из них украдкой поднимались в чашечке лилии, осторожно выглядывали из–за края, внезапно пускали в меня струйку воды и тут же исчезали. Я слышал, как они переговариваются между собой, и хотя слова несомненно были предназначены для моих ушей, как ни пытался я разглядеть кого–нибудь из говорящих, мгновенно поворачивая голову в ту сторону, откуда раздавались голоски, они неизменно исчезали в своих цветках. «Посмотрите на него! Посмотрите на него! Он начал историю, у которой нет начала и никогда не будет конца. Это он, он, он! Посмотрите на него!»

Но чем дальше я углублялся в чащу, тем меньше белых лилий росло вдоль тропы, и вскоре они совсем пропали, уступив место совсем иным обитателям лесных зарослей. В маленькой рощице диких гиацинтов я увидел целую стайку необыкновенно изящных созданий. Они стояли почти совсем неподвижно, опустив головы; каждая держалась рукой за стебель своего цветка и еле заметно покачивалась ему в такт, когда тихий ветерок колыхал эту густую массу подвешенных колокольчиков, словно пролетая сквозь цветочную звонницу. Неподалёку оказалось озерцо лесных ландышей, и их феи, хотя и отличались от гиацинтов и обликом, и тайным внутренним смыслом, точно так же стояли рядом со своими цветами, как маленькие ангелы, застывшие в ожидании и готовые в любой миг умчаться далеко–далеко с неведомым пока поручением.