Александр Любинский - Виноградники ночи

• Название: Виноградники ночи
• Автор: Александр Любинский
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91419-390-1

Роман «Виноградники ночи» посвящен Иерусалиму — центру мира, эпицентру непрекращающегося раздора. Рассказ о судьбе вечного странника, оказавшегося в Иерусалиме начала XXI века, переплетается с повествованием об Иерусалиме сороковых годов прошлого столетия, где сталинская империя начинает прибирать к рукам утерянные было обширные владения царской короны; где «красная» и «белая» церкви, еврейские подпольщики и секретная служба Британии ведут борьбу за власть над городом. Автор создает яркие образы Иерусалима и действующих лиц этой драмы.

Повесть «Фабула» сюжетно и тематически связана с романом: она рассказывает о юности старшего поколения семьи главного героя, путь которой тянется от маленького местечка времен Гражданской войны — через Москву — в Иерусалим.

---

В полумраке, водя ладонью по стене, нащупал гладкую кнопку, осторожно надавил… Не слышно уже плеска воды. Он представил, как она стоит по другую сторону, вслушиваясь… «Простите, — проговорил он как можно внятней и громче, — я ваш сосед с верхнего этажа. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Если вас не затруднит, конечно…» С вязким звуком, словно выдернутая пробка, приоткрылась дверь — он приподнял шляпу — дверь подалась еще, просвет увеличился, и он различил в полутьме очерк женской фигуры.

— Проходите… — проговорил уже знакомый голос.

Он шагнул за порог и оказался в просторной передней, казавшейся однако же значительно меньшей из-за многочисленных полок и сундуков, загромождавших ее. В жаркой духоте стоял кисловатый запах лежалых вещей и старого дерева.

— Сюда.

Он прошел вслед за ней по узкому проходу между вешалкой и комодом, и оказался в комнате с тяжелыми занавесями на окнах. Глаза его, уже привыкшие к полумраку, различили большой полированный стол посреди комнаты, кресла с высокими спинками, диван, на стене — картину в витиеватой раме: скалистые горы и водопад.

— Садитесь. Хотите что-нибудь выпить?

— Воды, если можно…

Мягкие объятья дивана. Снял шляпу, положил на инкрустированный журнальный столик поверх кипы газет. Вернулась, поставила перед ним стакан с водой. Блики света на поверхности стола, на гранях стакана. Села в кресло напротив. Длинный бесформенный халат, перехваченный поясом. Похоже, под халатом ничего нет.

— Слушаю вас.

— Видите ли… Я снял комнату на месяц, и он кончается.

— И что же?

— Думаю остаться здесь еще месяца на два. Хочу заплатить.

— Ну так платите!

— Я не знаю, кому. Нужно выслать чек на номер почтового ящика, и почему-то в Хайфе… Все переговоры тоже ведутся таким путем. В ответ присылается напечатанное на машинке сообщение — без подписи… Это занимает слишком много времени. Если вы знаете, как проще связаться с хозяином, скажите мне, пожалуйста. Вы ведь тоже снимаете?

Подалась вперед, словно пытаясь лучше разглядеть его.

— Снимаем. И таким же способом.

— Но согласитесь, это странно!

— Мы платим раз в год. И в отличие от вас, не спешим. Вы, кажется, из Тель-Авива?

— Да.

— И чем занимаетесь?

Улыбнулся, закинул ногу на ногу.

— Снимаю кино. Ищу подходящую натуру.

Хохотнула отрывисто и резко.

— И о чем же фильм?

— Да все о том же. Любовь, ревность, предательство, ненависть… Человеческие страсти повсюду одни и те же.

— А почему именно в Иерусалиме?

— Ну… Я бы сказал так: здесь все воспринимается на фоне вечности.

Медленно встала с кресла, подошла к окну, припала лбом к стеклу.

— Господи, — проговорила едва слышно, — господи, какая бессмысленная скука!..

— Но чтобы бороться с ней и делают кино! Людям нравится, когда на экране красивые герои красиво целуются. Это отвлекает. Вы не любите смотреть фильмы? Никогда не поверю!

Обернулась.

— Это все ложь…

— А что же не ложь?

— Фильм о том, что ничего не происходит. День за днем. Ничего… И никогда.

— Я бы не сказал, что местная жизнь вовсе лишена событий. Например, убийство отца Феодора наделало шуму… В соседнем с нашим доме ребята из «Лехи» провели операцию… Нет-нет, вы неправы.

— От этого еще хуже… Видимость кипучей деятельности, за которой — пустота… После ужасов последних лет так хотелось покоя и уюта!

— Рядом со Стенли?

— А хотя бы и так! Только и это не…

Оборвала. Отошла от окна, снова села в кресло.

— Вы из Польши?

— Родилась в Дрогобыче. Там же окончила гимназию… Продолжать заполнять анкету?

— Не обижайтесь… Мы страна эмигрантов. Все когда-то откуда-то приехали. Если не мы, то наши родители. Просто увидел книгу по-польски… На журнальном столике.

— Это моя. Стенли не знает польского. Мы встретились в Германии, когда меня выпустили из лагеря для перемещенных лиц…

— А сам он откуда?

— Говорит, из Англии. А на континент попал вместе с оккупационными войсками… По торговым делам.

— У вас отличный иврит.

— Спасибо. Я быстро схватываю языки. А Стенли — тугодум… Хотя и знает иврит с детства.

Полосы света на полу, на картине с неслышно грохочущим водопадом. Дотронулась рукой до лба.

— Извините… Голова с утра болит… Мигрень! Даже дома пришлось остаться.

Поднялась.

Марк взял шляпу со столика. Встал.

— Вы сейчас совсем другая… Я имею ввиду… чем там, в ресторане.

— И какая же лучше?

— Та, что сейчас.

— Что делать… Там у меня — другая роль. До свиданья!

Наклонилась, поправила газеты. Мелькнуло в прорези халата голое тело, полная грудь с острым соском…

— Всего хорошего, — Марк тронул рукою шляпу. — Извините за вторженье и будьте здоровы!

Он вышел на лестницу, поднялся к себе. Все как всегда: вылинявшие обои в цветочек, колченогий стол, стул, кровать… Вытянул чемодан из-под кровати. Никто не открывал. Неужели и впрямь его содержимое никого не интересует? Лег на кровать, не раздеваясь.

Шум мотора, затихающий вдали; ритмичный цокот копыт… Женский крик: «Яков, Яков! Где ты, Яаааков?! Домоооой!»

Белый потолок стал гаснуть, словно заволакиваться пеленой…

Марк спал.

В дневные часы в ресторане — мало посетителей Стенли руководит Фаядом, заготовляющим салаты на вечер, Лена за стойкой бара разгадывает кроссворды, ведет длинные разговоры по мобильнику друзьями и подругами, а я сижу под навесом во дворе. Передо мною — каменная стена, полускрытая вязью веток с белыми и красными цветами. Над ней — терракотовая крыша; длинная как свеча, пихта, и дальше — крест эфиопской церкви.

Дом, в котором я поселил Стенли с Теей — за моей спиной. В нем никто не живет. Правда, вчера вечером я заметил в одном из окон тусклый свет… Я вышел за ворота. Железная дверь, прикрывающая доступ к парадному входу, была распахнута настежь. Я заглянул вовнутрь. Узкий проход завален грудами гниющего мусора, разбитые ступени со ржавыми перилами… Послышались голоса. Я отпрянул. Прошли мимо меня: женщина покачивалась, подрагивала сигаретка в худых пальцах; мужчина тоже шел нетвердо, что-то говорил, обернув к женщине стертое как пергамент лицо. Сегодня я видел их снова: они возвращались с коляской, по-видимому украденной из супермаркета, доверху заполненной пустыми банками и бутылками, предназначенными для сдачи. Звеня и стуча, сгрузили добычу и снова пошли на дело, покачиваясь как от ветра, не обращая внимания на машины, словно были одни во всем мире и шли по пустой земле.

В перерыве перед вечерней сменой отправился бродить по городу. Спустился к Яффо, пересек ее, пошел вверх в направлении Агриппас. Закатное солнце, зависшее над горизонтом — еще немного и канет в невидимое отсюда море — слепило. Я вышел на Агриппас, сверкавшую нежаркими лучами, и двинулся к рынку.

С рюкзаком за спиной, карабкаясь вверх, спускаясь вниз, залитый потом, с бьющимся сердцем, я хожу по этим улицам, словно отправился в дальний поход. Но похода нет — есть бесконечное круженье по улицам, возврат и повтор, и снова круг. Но сегодня у меня есть цель… Не доходя до русского магазина, свернул в проулок. Вот он, двор: стена — вся в зеленых усиках винограда, чугунная витая лестница. Внизу, по периметру двора — кадки с цветами. Я стою долго, так долго, что привлекаю внимание детей, играющих неподалеку. Перестали с криками бегать друг за другом, смотрят на меня… Это девочки. Они все в длинных платьях и темных чулочках. Они похожи на маленьких старушек, и лица их бледны, словно никогда они не покидают этого переулка, где всегда тень от нависающих домов, а рядом — такой же переулок, двор, просвет меж каменных стен… Может быть, всего-то и нужно: осмелиться взойти по лестнице, открыть дверь — и увидеть своего двойника с седыми растрепанными волосами, неотличимого от меня — и все же другого? С другой, завершившейся полстолетия назад, судьбой?

Снова вышел на Агриппас. В этот сумеречный час подымается ветер, дремавший весь день среди отрогов Иудейской пустыни; расправляет могучие плечи, прочищает глотку, и набрав побольше воздуха, принимается дуть в трубы Иерусалима. Рыночный сор кружит по улице, взвиваются шляпки и кипы; кажется, еще немного, и меня подымет, подхватит ветер, унесет в фиолетовое, набрякшее темнотою небо.

Холодно, даже под одеялом. Встал, согрел чай, включил компьютер. Ветер постукивает оконной рамой. Ему тоже холодно, он просится в дом. Низкие облака летят над землей, но кажется, что летят не они, а луна — мчится, то появляясь среди их ватных растрепанных волокон, то снова скрываясь. Это иллюзия: ее мертвый зрак недвижим.

Вот уже несколько дней я не слышу музыки рава Мазиа. Я так привык к ней, что без нее с трудом засыпаю. На днях его квартиру обокрали, когда в конце недели он вместе с женой, сухонькой старушкой, похожей на надломанный посередине стручок, уехал в гости к дочери. Влезли через окно, раздвинув прутья решетки. Окно находится прямо под моим, но я ничего не слышал. Утром по дороге в магазин увидел распахнутую дверь его квартиры. Заглянул. Он сидел за столом, разговаривал с соседкой. «Кто это?» — крикнул он, обернув к двери полузакрытые веками, пустые бельма глаз. Я назвался. «Меня обокрали. — сказал он. — Утром в шабат. Взяли золотую цепочку жены. И двести шекелей. К тебе не заходили из полиции?» «Нет, — сказал я, — не заходили…»