Андрей Кураев - Неамериканский миссионер

• Название: Неамериканский миссионер
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религия

Трудно молодому человеку войти в современную церковную жизнь? – Да. Но тем, кто всюду ищет только легкость, не интересны ни Евангелие, ни Апокалипсис. Тот юноша, что испугался наших «бабушек», уж точно не устоит перед «зверем из бездны»…

---

Так как же в своем мирском профессиональном служении оставаться христианином? Как оставаться христианином, исполняя обязанности судьи, адвоката, журналиста…

Не очевиден, например, ответ на вопрос – во всякой ли школе может учительствовать христианин. Вопрос о допустимости работы христианина в языческой школе и о службе в языческой армии очень резко был поставлен в III-IV веках. Мнения отцов разошлись. Так что далеко не всегда очевиден ответ на вопрос, что можно и чего нельзя делать христианину.

В любом случае стоит помнить, что Церковь – это не только священники, но и миряне. И вот они-то могут работать в области массовых межчеловеческих отношений, то есть – в политике.

Церковь не может отказаться от своей мечты о симфонии, ибо это вопрос о том, может ли остаться внехрамовая жизнь людей без соотнесения с Евангелием. Идеал симфонии неустраним из Православия. Но вопрос: симфонии с кем и с чем?

Сегодня очевидно: вопрос не в том, чтобы договориться с Кремлем. Люди ориентированы не только на высшую государственную власть. Центры влияния сегодня многочисленны и дискуссионны. А значит, и Церкви, желающей быть всем для всех [297], надо учиться договариваться не с одним императором, а со множеством человеческих собраний, независимых друг от друга. И таких «переговорщиков» от имени Церкви также должно быть уже много больше, чем во времена персональной симфонии царя и Патриарха.

А между этими сообществами все же есть своя иерархия: одни человеческие собрания «влиятельнее» других. Общественный вес парламента и филателистического кружка не одинаков.

Но чтобы быть в постоянном диалоге, сотрудничестве с высоким, а значит, и закрытым собранием, надо иметь право входа в него. А для этого и христианин должен обладать высоким социальным статусом (социальным, а не иерархическим в самой Церкви). Времена, когда имперские византийские патриции ездили к столпникам за советами, уже позади. Люди из этих собраний не станут прислушиваться к голосу человека, который будет проявлять некомпетентность в той тематике, которая и придает смысл деятельности этого кружка.

Значит, христианину, чтобы быть услышанным в этих кругах, придется озаботиться и правом входа в них, и обретением надлежащего профессионального опыта.

Таково необходимое требование к любому патриоту России, к любому православному человеку: хочешь помочь России и Церкви – стань профессионалом. Не в смысле «профессиональным патриотом», а в смысле профессионалом в своей светской работе [298].

Если православный ребенок учится на тройки – он дает повод хулить свою веру: мол, он потому и верит, что ничего не знает! Православный учитель должен быть лучшим в школе (ну хотя бы – самым добрым и улыбчивым!), а православное перо – лучшим в газете.

В политике тем более надо уметь быть предельно аргументированным, корректным, трезвым. Демонстрация богословской эрудиции не должна подменять собою серьезных знаний по экономике, праву и социологии [LX].

Когда-то Макс Вебер показал наличие психологической связи между определенными богословскими теориями в протестантизме и рождением духа мирского активизма, который и привел к становлению раннекапиталистического общества. Протестантское богословие в XVIII-XIX веках смогло в своих прихожанах пробудить религиозно, аскетически мотивированное стремление к мирскому успеху [299].

А может ли у православного человека быть мотивация к тому, чтобы добиваться мирского успеха?

Как национальную беду я расцениваю то, что в нашей массовой церковной проповеди, психологии нет вкуса к жизни. Постоянно проповедь конца, ужаса, поражения, бегства. Нет призыва активного вхождения в современную жизнь и преобразования ее.

В общем, пора сказать страшное слово: в молодых православных людях надо воспитывать вкус к карьере, к жизненному успеху. «Да, это беда наша русская, что одни создают свои общественные христианские идеалы не на аскетической сущности, а другие, служа лично по совести аскетическому идеалу, знать не хотят общественной жизни. Знаете что? Я знал одну великую игуменью. Она говорила: “Нам нужны новые монашеские ордена, которые могли бы больше влиять в мире”» (Константин Леонтьев) [300].

О том же могу сказать словами святителя Феофана Затворника: «Есть у нас поверье, и чуть ли не всеобщее, что коль скоро займешься чем-либо по дому или вне его, то уже выступаешь из области дел Божеских и Богу угодных. Оттого, когда породится желание – жить богоугодно, то обыкновенно с этим сопрягают мысль, что уж коли так, то беги из общества, беги из дома – в пустыню, в лес. Между тем и то и другое не так. Дела житейские и общественные, от которых зависит стояние домов и обществ, и исполнение их не есть отбегание в область небогоугодную, а есть хождение в делах Божеских… Своим поверьем точно делаете их неугодными Богу, потому что исполняете их не с тем расположением, с каким хочет Бог чтобы они были исполняемы. Божьи дела не по-Божьему у вас творятся… Дейте обязанности – но без человекоугодия… Всякое дело, сознанное достодолжным, надо делать со всем усердием, это есть долг, огражденный страшным прещением: Проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением [301]» [302].

Те же мысли у святителя Николая Японского: «Простая бумажка делается почтенным денежным знаком, приняв на себя императорскую печать. Так всякое дело, как бы оно по видимому непочтенно ни было, сделается святым и угодным Богу, если делать его во имя Божие» [303].

Многие люди, когда приходят в Церковь, за годы своего неофитства теряют вкус к своей мирской профессии, порываются ее бросить. Человек, если он искренне переживает свою веру, должен пережить обретение веры как кризис. Это признак здорового, нормального развития, если прежняя работа кажется ему безвкусной. Живописцы начинают сушить свои кисти, поэты забрасывают поэзию, музыканты – музыку. Все становится пресно, безвкусно по сравнению со вновь обретенным смыслом.

Вообще, если православный юноша не мечтал об уходе в монастырь – значит, с его церковной жизнью что-то не так. Мечта о монастыре – признак нормального духовного развития молодого человека. Хотя бы полгода церковный человек должен походить с этой мечтою в сердце (иначе он никогда не будет понимать монашество; а без понимания монашества невозможно понимание Православия [LXI]). Но не всегда мечта должна переходить в реальность. Господь и намерения лобзает. Но кто-то должен остаться с людьми. Поэтому свои радикальные стремления надо уравновешивать словом апостола Павла: оставайтесь в том звании, в котором каждый призван к вере [304].

И тут многое зависит от того, на какого духовника напорется этот неофит. Если все идет нормально, то через два-три года человек возвращается к своему светскому ремеслу. Разве что мотивация его служения и творчества может измениться.

Монахов у нас хватает (в России их около восьми тысяч). Церкви, может быть, более всего не хватает сегодня людей, способных профессионально работать в светских структурах, но с православной мотивацией.

Будущее православной России зависит от того, сможем ли мы обосновать и воспитать в наших молодых прихожанах «вкус к карьере» – к такой карьере, которая совершалась бы не в ущерб воцерковленности человека, а «за послушание» [LXII]. Именно так восходят к епископским кафедрам монахи. Не желание вкусных обедов руководит монахом, соглашающимся с епископским избранием, а надежда на то, что, получив в свои руки высшую церковную власть, он сможет обратить ее на благо Церкви.

В библейской Книге Судей есть притча об участии в выборах и карьере. Иофам пошел и стал на вершине горы Гаризима и, возвысив голос свой, кричал и говорил им: послушайте меня, жители Сихема, и послушает вас Бог! Пошли некогда дерева помазать над собою царя и сказали маслине: царствуй над нами. Маслина сказала им: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева смоковнице: иди ты, царствуй над нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: оставлю ли я сок мой, который веселит богов и человеков, и пойду ли скитаться по деревам? Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник сказал деревам: если вы по истине поставляете меня царем над собою, то идите, покойтесь под тенью моею; если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские. Итак смотрите, по истине ли и по правде ли вы поступили, поставив Авимелеха царем? (Суд. 9, 7-16).

Огорчает же то, что в нашей церковной атмосфере не чувствуется желания воспитать таких людей. Всем заметно, что приходская атмосфера в наших храмах «старушечья». Само по себе это не ново и не плохо. Всегда в храмах было больше стариков, чем молодых. И всегда Церковь скорее радовалась этому, нежели скорбела. В отличие от светских организаций Церковь больше дорожит стариками, а не молодежью. Ведь задача Церкви – готовить людей к последнему переходу. Финиш важнее старта. «В чем застану – в том и сужу» [305]. И если бы в наших храмах было много молодежи и не было бы бабуль – вот это было бы для религиозного сознания катастрофой (кстати, половина этой катастрофы уже налицо: у нас много бабушек и почти нет дедушек, то есть половина русских людей «финиширует» вне Церкви).