Владимир Эрн - Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение

• Название: Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение
• Автор: Владимир Эрн
• Жанр: Философия

---

Тот, кому покажется это решение малозначительным, пусть примет во внимание две вещи. Во первых, характер Сковороды необычайно целен. Раз решив что‑нибудь, он с неуклонностью выполняет. Принять такое решечие, через неделю забыть его (в духе нашего современного безволия) — это, конечно, очень малозначительно. Но Сковорода, приняв такое решение, остался верен ему всю жизнь. Тот новый, значительный вид, который принимает его фигура в последнюю треть его жизни, всецело вырастает на почве этого решения. Во вторых, если мы вспомним хаотическую подоснову характера Сковороды, соединенного с крепкой и упорной внешней волей, мы поймем, что трудности, переживаемые Скородой, чисто внутреннего, духовного порядка. Захотел бы он рубить турков, он, не колеблясь, пошел бы, куда следует. Внешне проявить свою волю ему ничего не стоило. Он избрал более трудный путь: волю свою укротить, хаос свой смирить. И в этом смысле решение его, с виду малозаметное, гораздо значительнее, чем все возможные и легкие для Сковороды самоопределения внешние.

Сковороде нужно было победить свою хаотичность, тоску, скуку, ненасытную валю. И внутренняя борьба его, патетическая устремленность к «Петре» стала приносить свои плоды.

«Сковорода начал чувствовать вкус к свободе от суетностей и пристрасти житейских, в убогом, но беспечном состоянии, в уединении, но без расстройки с самим собой… Волю он углубил, со всем умствованием ее и желаниями в ничтожность свою; поверг себя в волю Творца, предавшись всецело жизни и любви Божией, дабы Промысл Его располагал им яко орудием своим, а может и яко же хощет».

Не пойду в город богатый. Я буду на полях жить.

Буду век мой коротати, где тихо время бежит.

О дубрава! о зелена! о мати моя родна!

В тебе жизнь увеселена, в тебе покой, тишина

Не хочу и наук новых кроме здравого ума,

Кроме умностей Христовых, в коих сладостна душа.

О дубрава! о. зелена! о мати моя родна!

В тебе жизнь увеселена, в тебе покой, тишина…

Здравствуй, мой милый покою! Во веки ты будешь мой.

Добро мне быть с тобою: ты мой век будь, а я твой.

О дубрава! о свобода! в тебе я начал мудретъ,

До тебямоя природа, в тебе хочу и умереть.

Бурная душа его, вкусив покоя и тишины, стала зацветать.

Весна люба, ах пришла! Зима люта, ах прошла!

Уже сады расцвели и соловьев навели.

Ах ты печаль! прочь отсель! Не безобразь красных сел.

Бежи себе в болота, в подземные ворота!

Бежи себе прочь во ад! не для тебя рай и сад.

Душамоя процвела ирадостей навела.

Счастлив тот и без утех, кто победил смертный грех.

Душа его Божий град, душа его Божий сад…3«Душа человеческая, повергаясь в состояние низших себя степеней, погружаясь в зверские страсти, предаваясь чувственности своей, свойственной скотам, принимает на себя свойства и качества их, злобу, ярость, несытость, зависть, гордость и пр., возвышаясь же подвигом доброй воли выше скотских увлечений, зверских побуждений и бессловесных стремлений, восходит на высоту чистоты умов, которых стихия есть свет, разум, мир, гармония, любовь, блаженство, и от них заимствует некоторую силу величественности, светлости и разумения высшего, пространнейшего, далечайшего, яснейшего, и превосходнейшей святости в чувствах».

«Когда человек исходит из круга самомнения, самопроизволения, самолюбия своего, почитая все то землею пустою, непроходною и безводною, тогда чистый Дух Святый занимает все чувства его и восстанавливает царствие истины, т. е. зажигает в нем способности внутреннего чувства огнем любви своей. Тогда высокое познание и разумение, по мере расположения внутреннего и внешнего, возникает из средоточия всех вещей, аки тончайший, проницательнейший огонь, с неизъяснимым удовольствием поглощаясь бездною света. В таком состоянии чувства человек взирает на дух Вседержителя с радостью и поклонением, и симто образом смиренное самоотвержение человека может созерцать то, что есть в вечности и во времени, ибо все близ его, все окрест его, все в нем есть». Так говорит Ковалинский.

Торжественное и возвышенное настроение Сковороды выливалось в стихи, «простые, но сильные»:

Оставь, о дух мой, вскоре все земные места.

Взойди, дух мой, на горы, где правда живет свята,

Где покой, тишина от вечных царствует лет,

Где блещет та страна, в коей неприступный свет.

Оставь земны печали и суетность мирских дел!

4,9.,9. Будь чист, хоть на час малый, дабы ты выспрь возлетел.

Где Иаков Господь, где не вечерняя заря,

Где весь ангельский род лице его вынудят.

Се силоамски воды! Омый скверну от очес,

Омый все членов роды, дабы возлететь до небес,

Ибо сердцем не чист не может Бога узреть,

И нельзя до сих мест земленному долететь.

Душа наша телесным не может довольна быть.

Она только небесным горит скуку насытить.

Как поток к морю скор, как сталь к магниту прядет,

Пламень дрожит до гор, так дух наш к Богу взор рвет.

Спеши ж в вечну радость крильми орлиными отсель,

Ты там обновишь радость, как бысгропарный орел.

О треблаженна стать всего паче словесе! —

Кто в свой ум может взять, разве сшедый с небесе?

Старик Тамара, прочтя эти стихи «и узнав от него, что то была забава его, сказал ему: «Друг мой! Бог благословил тебя дарованием духа и слова».

Если мы спросим, можно ли этому периоду жизни Сковороды приписать значение окончательного перелома, то мы должны ответить и да, и нет.

Сковорода в этот период жизни пришел к острому осознанию своей хаотичности, и внутренняя борьба его дошла до высшего напряжения. В огне напряженного самоискания он ощутил решительный поворот, и на некоторое время он внутренне себя одолел. «Свет, разум, мир, гармония, блаженство», — вот какие слова выбирает Ковалинский, говоря об этом периоде жизни Сковороды. Значительность этого преодоления, наличие какого‑то решительного достижения свидельствуются всей дальнейшей жизнью Сковороды, основы которой закладываются здесь. И в этом смысле этот период жизни можно считать переломным.

Но ошибся бы всякий, кто подумал бы, что с этого момента начинается прямая линия жития, что, добравшись до вожделенного мира, Сковорода усвоил его навсегда и владел им без потрясений до конца жизни. Основные элементы психики Сковороды остаются те же. Сердечные пещеры с волнующимся морем неистомной воли не могли моментально исчезнуть. Они остаются, но победный тон жизни Сковороды медленно, неуклонно растет. Через тридцать лет, уже незадолго перед смертью, «челнок» его жизни все еще бросает то вверх, то вниз, но спасительный образ Петры с растущею силою восстает над жизнью Сковороды и наполняет душу его если не покоем, то пламенным предвкушением полного мира и полной, тишины. Кривая души Сковороды неизменна: буря желаний, буря скуки и тоски, буря эротической устремленности к истине и затем мир, гармония, разум, блаженство. Сначала первые моменты этой кривой вонзались в душу его со всей силой единственной реальности, заключительные моменты слабо предчувствовались и намечались как бы пунктиром. Впоследствии сила переживания стала перераспределяться, и первые моменты стали пунктирны, а вся сила единственной реальности непосредственно данного сосредоточивалась на моментах заключительных.

1758й год и село Каврай сыграли в этом перераспределении решительную роль. И хотя долго, до самой смерти, волны хаотической воли потрясали неокончательно утвержденную душу Сковороды, но уже в.1758 году он решительно осознал свою исконную, первичную устремленность к спасительной пристани. Как поток к морю скор, как сталь к магниту прядет, Пламень дрожит до гор, так дух наш к Богу взор рвет. Мы видели, что уже при своем определении к Тамаре Сковорода с редкой педагогической мудростью «стал возделывать сердце воспитанника своего», «помогая только природе в ращении направлением легким, нежным, нечувствительным», «не обременяя безвременно разум его науками», «и воспитанник привязался к нему внутреннею любовью».

Это характерно для Сковороды. Как сам старик Тамара полюбил Сковороду, так и у воспитанника на всю жизнь осталась преданность и любовь к своему учителю. Несмотря на всегдашнюю поглощенность своим внутренним миром, было что‑то в этом великом чудаке, что привязывало к нему людей страстно и навсегда. Через тридцать лет (6 марта 1788 года) Василий Тамара пишет Сковороде:

«Любезный мой учитель Григорий Саввич! Письмо ваше через корнета Кислого получил я с равною любви и сердца привязанностью моею к вам. Вспомнишь ты, почтенный друг мой, твоего Василия по наружности может быть и не несчастного, но внутренне более имеющего нужду в совете, нежели когда был с тобою. О, если б внушил тебе Господь пожить со мною! Если бы ты меня один раз выслушал, узнал, ты бы не порадовался своим воспитанником. Напрасно ли я тебе желал? Если нет, то одолжи и отпиши ко мне, каким образом мог бы я тебя увидеть, страстно любимый мой Сковорода? Прощай и не пожалей еще один раз в жизни уделить частицу твоего времени и покоя старому ученику твоему Василию Тамаре».