Алексей Карпов - Батый

• Название: Батый
• Автор: Алексей Карпов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03450-1

Вниманию читателей предлагается биография одного из самых жестоких завоевателей в истории европейского Средневековья, разорителя Руси и создателя Золотой Орды. Само его имя звучит зловеще, заставляя вспомнить ужасы Батыевщины — кровавого монгольского нашествия ХIII века и двухвекового ордынского рабства. Но история Батыя, хотим мы того или нет, есть неотъемлемая и очень существенная часть нашей истории, а потому и биография его, несомненно, заслуживает того, чтобы быть представленной в серии «Жизнь замечательных людей», в ряду биографий других ключевых фигур нашего прошлого.

---

Тем временем, победив Андрея, татары захватили Переяславль и вновь, как во времена Батыева погрома, «рассыпались» по окрестным землям, грабя, убивая, сжигая дома и посевы и уводя население в полон: «…и княгиню Ярославову схватили (жену князя Ярослава Ярославича. — А. К.), и детей поймали, и воеводу Жидослава здесь убили, и княгиню убили, а детей Ярославовых в полон увели, и людей многих в плен захватили, и, много зла сотворив, ушли». Только после этого во Владимир возвратился из Орды получивший ярлык на великое княжение Александр Ярославич: «…и встретили его с крестами у Золотых ворот митрополит, и все игумены, и горожане, и посадили его на столе отца его Ярослава… и была радость великая в граде Владимире и во всей земле Суздальской»71. Радость была искренней, ибо вокняжение Александра, правителя сильного и снискавшего огромный авторитет в русском обществе, но вместе с тем умевшего ладить с татарами и пользовавшегося их поддержкой, означало стабильность и спокойствие, столь необходимые измученной Русской земле. Спустя полгода, 3 февраля 1253 года, умер князь Святослав Всеволодович72, и с этого времени «старейшинство» Александра и его права на великокняжеский стол уже никем не могли быть оспорены.

Русские летописцы XV–XVI веков упоминают в связи с поездкой Александра Невского в Орду и последующей «Неврюевой ратью» исключительно «царя Сартака»: к нему направлялся князь и от него получил ярлык на великое княжение. Наверное, так оно и было. Но нет сомнений, что за всем происходившим тогда на Руси стоял Батый. О том, что именно он послал на Русь «Неврюеву рать», прямо сообщается в Житии Александра Невского73. В своём улусе Батый был полновластным хозяином, и Сартак мог действовать лишь с его указки. Тем более что «Неврюева рать» оказалась лишь одним из событий 1252 года. Этот год вообще стал заметным рубежом в истории татарского владычества над Русью. Сбросив груз противоборства с центральным монгольским правительством, Батый смог свободнее действовать в своих русских владениях. Во-первых, в том же 1252 году наконец-то был отпущен на Русь рязанский князь Олег Игоревич, проведший в Орде в качестве пленника долгих 15 лет. Надо полагать, Батый посчитал возможным сделать это лишь после того, как его положение в Монгольской империи окончательно упрочилось, — до этого Олег мог понадобиться ему в качестве своего рода «разменной монеты» в торге с Каракорумом. Во-вторых, одновременно с «Неврюевой ратью» было послано войско против галицкого князя Даниила Романовича, тестя и вероятного союзника мятежного Андрея Ярославича. Правда, Куремса, которому поручено было привести Даниила в послушание, не сумел проявить себя должным образом («Даниил воевал с Куремсой и никогда не боялся Куремсы», — писал, напомню, галицкий книжник). Тем не менее действия Куремсы ясно показывали, что Батый недоволен Даниилом Галицким и той политикой, которую тот проводил. Тучи над Даниилом сгущались, хотя гром грянет уже после смерти Батыя, при его преемнике Берке.

Но основную ставку в русских делах Батый, несомненно, делал на Александра Невского. Победитель шведов, немцев и литвы, грозный на поле брани, Александр совершенно по-иному вёл себя в отношениях с Ордой, демонстрируя полнейшую покорность власти ордынских «царей». Современные историки по-разному оценивают его восточную политику: одни видят в курсе, избранном князем, лишь проявление присущей ему осторожности, дипломатической гибкости, иногда даже простое угодничество перед жестоким и непобедимым врагом, стремление любыми средствами удержать в своих руках власть над Русью; другие, напротив, ставят в великую заслугу Александру его смирение перед Ордой, спасшее Русь от физического уничтожения татарами (а заодно и от духовного порабощения Западом). Противопоставлять одно другому, по-видимому, не следует: в истории Александра нашлось место и для ратных подвигов, и для искусной дипломатической игры, и для униженного стояния на коленях перед татарскими «царями», и, вероятно, для интриг против брата Андрея. Но многого в его истории мы, увы, не знаем и, очевидно, не узнаем никогда. Не знаем мы, например, какой ценой достался Александру ярлык на великое княжение и на что ему пришлось пойти ради этого. Русский историк XVIII века Василий Никитич Татищев — а вслед за ним и многие другие историки — считал Александра Невского едва ли не инициатором татарского нашествия 1252 года. В «Историю Российскую» Татищев включил рассказ о том, как жалобы Александра на брата Андрея привели к страшной «Неврюевой рати» и жестокому разорению Северо-Восточной Руси: «Иде князь великий Александр Ярославич во Орду, к хану Сартаку, Батыеву сыну, и прият его хан с честию. И жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна. Хан же разгневася на Андрея и повеле Неврюи салтану идти на Андрея и привести его перед себя…»74 Получается, что Александр наговаривал на брата, обвиняя его в тягчайших преступлениях, в том числе неуплате татарской дани и пошлин — «выхода» и «тамги», — с единственной целью: отнять у него великое княжение. Но так ли это? Едва ли можно думать, будто Татищев извлёк процитированный выше текст из какого-то «раннего источника, не попавшего в летописи», как считают некоторые исследователи75.

Скорее перед нами естественное стремление историка XVIII века разобраться в сути описываемых им событий, восстановить их внутреннюю логику, исходя из собственных представлений о человеческой природе и опираясь при этом на сходные факты из более поздней нашей истории, когда русские князья и в самом деле нередко приезжали с жалобами на своих родственников в Орду и «наводили» татар на русские земли. Но имело ли это отношение к Александру? Для утвердительного ответа на этот вопрос у нас нет оснований. Историки отмечают, например, что приезжавшие с подобными жалобами в Орду князья, как правило, сами участвовали затем в карательных татарских походах против своих соперников, — но ничего подобного в случае с Александром Невским не было76. Да и склонность Татищева к разного рода домыслам и мистификациям, «учёным» реконструкциям событий, при которых текст летописи дополнялся собственными рассуждениями автора, выдаваемыми за подлинный летописный текст, ныне доказана. Всё это не позволяет отнестись к приводимой им информации как к достоверной77.

Но как бы то ни было, а в последнем в истории переломного XIII века открытом военном столкновении русских князей с татарами князь Александр оказался в лагере татар — и в буквальном, и в переносном смысле. Добавим к этому, что именно при нём и при его непосредственном участии в 1257–1259 годах в Северо-Восточной Руси будет проведена татарская перепись — первое всеобщее исчисление населения для более полного обложения его данями и поборами. Именно при нём и опять же при его непосредственном участии в орбиту татарского владычества будет вовлечён Новгород, куда явятся татарские чиновники. Это вызовет настоящий мятеж в Новгороде, и мятеж этот будет жестоко подавлен самим Александром, которому придётся казнить зачинщиков тяжкими увечьями — так, как это принято было в Орде: «овому носа урезоша, а иному очи выимаша». Татарские «численники» будут действовать в Новгороде под его личной защитой, и он сделает всё, дабы ни один волос не упал с их голов. Но он же, Александр, будет «отмаливать» русских людей от угрозы новых татарских «ратей», будет ездить к хану Берке, упрашивая того не творить «насилие великое» и не угонять русских людей для участия в новых татарских войнах в чужие страны, — и, кажется, ему удастся склонить хана на милость. Надо признать, что князь Александр Невский, как и его отец Ярослав Всеволодович, стоял у истоков организационного оформления ордынского ига, которое на два столетия придавит своей тяжестью Русь. В отличие от брата Андрея и в отличие от Даниила Галицкого и многих других тогдашних политиков Александр не верил в возможность сопротивления власти татарских «царей». Но ни осуждать, ни превозносить его за это я бы не стал. Его выбор был, по всей вероятности, неизбежен. Александр был прежде всего политиком, способным трезво глядеть на вещи и верно оценивать соотношение сил. Ибо в условиях несомненного, подавляющего военного превосходства Орды альтернативой проводимой им политике покорности и смирения могли стать только непрекращающиеся набеги ордынских войск, дальнейшее разорение Русской земли, истребление жителей, хаос и разруха и такая социальная, экономическая и демографическая катастрофа, которую Русь просто-напросто могла бы не пережить.

«Саин-хан»

В памяти потомков Батый остался под именем «Саин-хан». Так называют его арабские и персидские историки, армянские хронисты, венецианец Марко Поло, живший при дворе императора Хубилая1. Это имя сохранилось в татарском эпосе и позднейших хивинских хрониках2; знают его и русские источники — и не только «Казанская история», в которой отразились прежде всего местные казанские предания, но и собственно русские памятники начиная по крайней мере с XV века3. Прозвище «Саин-хан» обычно переводят как «добрый хан»4, хотя встречаются и другие толкования: «умный», или «мудрый», «благоразумный», «высокородный» (так у Рашид ад-Дина) или же «царь отличный» (так у египетского историка начала XV века Ибн Халдуна). При жизни Батыя это прозвище, кажется, не употреблялось. Выдающийся английский востоковед Дж. Э. Бойл доказывает, что имя «Саин-хан» является не чем иным, как посмертным титулом Бату, «употреблявшимся с целью избежать упоминания его настоящего имени» (запрет на упоминание имён умерших правителей существовал в древнем Китае и других странах Восточной Азии и строго соблюдался монголами), и означает это имя всего лишь «покойный хан»5. Но даже если так, нельзя не отметить, что прозвище «Саин-хан» в средневековой монгольской истории закрепилось за одним лишь Батыем, стало как бы его вторым именем. И каким бы ни было его первоначальное значение, это прозвище воспринималось теми, кто употреблял его, как свидетельство определённых положительных качеств первого правителя Улуса Джучи.