Александр Сеничев - Александр и Любовь

• Название: Александр и Любовь
• Автор: Александр Сеничев
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0345-2

Сергей Сеничев рассказывает о судьбе Александра Александровича Блока и его Прекрасной Дамы - Любови Дмитреевны Менделеевой. Автор, развенчивая домыслы и мифы, повествует о Поэте и той, без которой он не стал бы лучшим русским символистом; о женщине, быть может, так и не осознавшей, что стала невольным соавтором трех книг великой лирики.

---

И уже назавтра в дневнике Блока появится черновик записки «Сегодня я предан Вам. Прошу Вас.   подойти ко мне. Мне необходимо сказать несколько слов Вам одной. Прошу Вас принять это так же просто, как я пишу. Я глубоко уважаю Вас». Под ней дата - 28 декабря. Записка эта интересна еще и тем, что других артефактов переписки поэта с Н. Н. не сохранилось. Письма Блока к Волоховой утрачены. Её письма Блок перед смертью - конечно же - сжег. 30-го состоялась премьера «Балаганчика». Страшно скандальная, и до жути успешная. А после спектакля имела место великолепная вечеринка, окрещенная позже «бумажным балом». Бумажным - потому что каждой участнице его полагался забавный наряд из цветной бумаги поверх платья. Мужчины получали в прихожей полумаски. У Мейерхольда даже попойка превращалась в представление. Блок был на этом балу с женой. И Люба тоже щеголяла в чем-то пестром. Но веселилась в одиночку. В смысле - без Блока. Партию Любови Дмитриевне составлял на этом балу один из ближайших причиндалов Блока - Георгий Чулков.

В ту ночь Блок был галантен, как никогда, и, как никогда, приветлив. «Вы любезней, чем я знала, господин поэт» - весело изумилась тогда Н. Н. И уже нате вам - лыко в строке...

-  Вы любезней, чем я знала,
Господин поэт!
-  Вы не знаете по-русски,
Госпожа моя.

В начале вечера, когда дамы наводили на себя красоту, расшалившийся вдруг Блок вдруг попросил, чтобы и его немного подцветили.

Подвела мне брови красным,
Поглядела и сказала:
 «Я не знала:
Тоже можешь быть прекрасным,
Темный рыцарь, ты!»

Вообще, много впечатлений этой ночи перекочует в «Снежную маску» почти дословно.

Сутки спустя - первым утром 1907 года - Н. Н. получила из рук рассыльного коробку с роскошными красными розами и стихотворением, написанным от руки парадным почерком. Это был редчайший случай, когда Блок писал от женского лица:

Я в дольний мир вошла, как в ложу.
Театр взволнованный погас.
И я одна лишь мрак тревожу
Живым огнем крылатых глаз.

Тех самых - «крылатых».

Розы были чудо как хороши, но восхитили и смутили актрису прежде стихи. Написанные исключительно по ее же просьбе. И которые, кстати, она так ни разу и не прочла со сцены, несмотря на многочисленные уговоры Блока. Одним словом, первое утро 1907-го стало поворотным моментом для дальнейших отношений героев этой книги. «Я - во вьюге», - сказал Блок 3 января Евгению Иванову. И это в равной степени относилось и к внезапно охватившему поэта чувству, и к нахлынувшему на влюбившегося Блока вдохновению. В общем, роман стартовал.

Волохова не без удовольствия вспоминала частые прогулки после спектаклей. Минуя Марсово поле, они поднимались на Троицкий мост, вглядывались, восхищенные, в цепь фонарей, шли дальше по набережным, вдоль каналов. Блок показывал ей места, связанные с «Незнакомкой»: мост, на котором стоял Звездочет, и где произошла его встреча с Поэтом, место, где появилась Незнакомка, и аллею из фонарей, в которой она скрывалась. Они заходили в кабачок, где развертывалось начало пьесы.

Воспоминания Блока об этой поре - вся его «Снежная маска»,

выполненная практически в дневниковом формате. Если уж на то пошло, всякий из романов Блока рано или поздно перекочевывал в его стихи, и читатели обожали увязывать его свежие опусы с реальными современницами. И даже обижались, если что-то с чем-то почему-то не состыковывалось. За что даже домашние прозвали Сашуру «северным Дон-Жуаном».

Но откровенность «Снежной маски» буквально зашкаливала. Иногда, разве, сверх прочего он отчитывается в письмах к матери: «Н. Н. занимается ролью, а по вечерам мы видимся -у нее, в ресторанах, на островах и прочее». Это было писано в поздний час, дома, куда он вернулся «по редкости случая трезвый», поскольку Н.Н. не пустила его в театральный клуб играть в лото и пить.

21 января он снова пишет матери: «Пью много, живу скверно. Тоскливо, тревожно, не по-людски». Странная, согласитесь, любовь - беспробудно пить, жить скверно и тоскливо, - «не по-людски» в общем. С чего бы это? Ответ находим у тетушки (31 января): «... они «проводят время очень нравственно» (странно слышать такие слова от него).»

В каком это, Марья Андреевна, извините, смысле Вам странно слышать от племянника такие слова? - в смысле НРАВСТВЕННО или в смысле ПОКА? Хотя, не след, не след перебивать даму на полуслове!

«...  кроме того, он говорит «влюбленность не есть любовь, я очень люблю Любу».   но Любе говорится, например, на ее предложение поехать за границу: «С тобой неинтересно»...». 4 февраля Блок ставит домашних перед нежданным фактом: он хочет жить отдельно от Любы. Неплохо, да? Чего же тогда не отпустил он Любу каких-то полгода назад, когда Любе было и с кем, и куда? 15 февраля в дневнике тетушки: «Волохова не любит Сашу, а он готов за нею всюду следовать». Проще говоря: сегодня ­еще нет.

Ах, какая трогательная осведомленность! Ах, какая нежная любовь к её милому мальчику: сегодня - все еще ни-ни. Не для нас же, в конце концов, это писано! Просто они с сестрою жили в те дни одним этим «когда ж»? Хотя - стоп: на сей раз свекровь полностью на стороне невестки. Она боится развода, считает, что Люба - ангел-хранитель. Но Аля - против, а вот Маня - за: «...жить им вместе теперь не имеет смысла, и если она и прежде больше занималась собой, чем им, то что же дальше? Ее женственность внешняя, неглубокая.   где уж ей тягаться с Н. Н.   Люба прелестна, но кокетство ее неприятно и резко. Н. Н. гораздо интеллигентнее ее и тоньше и литературнее». И тут же снова сетует на чрезмерную неприступность Волоховой: Саша, видите ли, безумствует, а она всё недоступна, «хотя и видятся они беспрестанно». Разумеется, и Блок психует от того, что интеллигентная и литературная продолжает держать его на длинном поводке. Он даже жалуется г-же Веригиной (еще одной актрисе - их общей знакомой - единственной, пожалуй, женщине из ближнего круга Блока, к которой у него никогда не было ничего мужского): «Так со мной еще никто не обращался!». Он потрясен. Он - Александр Блок - и отвергаем. О чем же стихи-то писать, а? И он пишет о своем «втором крещении» -крещении, полученном от Снежной теперь уже Дамы:

И гордость нового крещенья
Мне сердце обратила в лед.

Живой любви не получается - начинается (чем не выход?) любовь снежная:

И нет моей завидней доли:
В снегах забвенья догореть
И на прибрежном снежном поле
Под звонкой вьюгой умереть.

Но Блок-непоэт неумолим (и неутомим). Он требует, чтобы Волохова «приняла и уважала свою миссию, как он -свою». По Веригиной выходит, что Волохова так и не уступила. У Бекетовых же зафиксирован другой расклад - 12 марта в дневнике Марьи Андреевны долгожданное: «Волохова полюбила Сашу».

Вообще роман Блока с Волоховой - едва ли не самое «запротоколированное», но вместе с тем и самое, пожалуй, загадочное из всех его любовных приключений. Что означает это «полюбила»? То, что мы все и подумали? А как же тогда быть с известным конфузом, когда Н.Н. гневалась на Блока за строчки о «поцелуях на запрокинутом лице»? Они якобы слишком недвусмысленно свидетельствовали о том, что ее роман с поэтом был реализован, в то время как строки эти «не соответствовали реальному плану» (ее формулировка). И больше того -хорошо известно, что Блок в ответ виновато объяснял, что «в поэзии дозволено некоторое преувеличение». «Sub specie aeternitatis» («под соусом вечности», как растолковывал он разъяренной актрисе).

Позвольте-ка: но если уж поцелуй - «дозволенное преувеличение», о чем еще толковать? Может быть, о строчке «Ты ласк моих не отвергала.», появившейся много позже? Кто, извините, врет? Волохова - подруге или Блок - маме? Мы ставим на лукавство Блока. Мы вынуждены констатировать, что этот его роман, как, видимо, и многие другие, можно смело опустить в копилку любовных фиаско поэта. Мы уверены, что сам Блок никогда не согласился бы с такой точкой зрения. Мы понимаем и разделяем его позицию, но упрямо полагаем, что сей роман очень показателен, и помогает в поиске ответов на многие из мучающих нас вопросов.

И мы обязательно сделаем это, но... Но мы же совсем забыли о Любе! Отмотаем-ка киноленту чуть-чуть вспять.

Любин дрейф.

Узнав о новом увлечении Сашуры, тетушка отметила в дневнике, что Люба ведет себя выше всяких похвал: бодра, не упрекает и не жалуется, присмирела даже, ласкова и доверчива с «мамой». А, взглянув на себя в зеркало, даже хмыкнула: «Ведь какая я рожа, до чего подурнела!». Внезапные смирение и ласковость Любы вскоре найдут элементарное объяснение, но продолжение тетушкиных воспоминаний мы просто обязаны выделить. В каждом слове здесь - неподдельное страдание. В каждой реплике -безупречно точная оценка произошедшего и происходящего -оценка на уровне разгадки. И в каждой попытке заглянуть в завтра - жуткое, но удивительно верное пророчество. Читаем: «Сказка их, значит, уже кончена. Если он и вернется к ней, то уж будет не то, та любовь, значит, уже исчезла. Это, конечно, брак виноват и, кроме того, полное отсутствие буржуазных и семейных наклонностей у него. Она из верных женщин и при том его пленительность сильнее ее. Она всегда шокировала его своей вульгарностью, а он ведь как есть поэт, так всегда им и бывает со всем своим обликом. Пострадать ей, конечно, надо, но - боюсь я за нее. Ведь согнуться она не может, как бы не сломалась и не погибла. Ведь годы самые страстные - всего труднее мириться. А поклонников нет. Боря потерял свой последний престиж, а других-то нет.». И - о племяннике: «Еще прошлой весной была «Незнакомка», а теперь вот она и воплотилась окончательно. Разве поэт, создающий такие женственные образы в 25 лет, может быть верен одной жене?»