Сергей Кургинян - Содержательное единство 2007-2011

• Название: Содержательное единство 2007-2011
• Автор: Сергей Кургинян
• Жанр: Политика

---

Еще создавая театр "На досках" в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века, я отдавал себе отчет в том, что в сущности принимаю тех, кто убегает от смрада застоя, его культурных и социальных эталонов. От загнивания, противоречий, приводящих к этому загниванию, и прочего. И я понимал, что дальше эту энергию отстранения от загнивающего надо во что-то преобразовывать. Форматировать. Я понимал также, что форматировать я хочу эту энергию во имя исправления государства. И я понимал, наконец, что другие хотят форматировать ее во имя разрушения государства.

И я могу описать вам главное – разницу между тогдашней и сегодняшней ситуацией (рис. 20).

Поскольку я отвечаю за свою картину, то мне есть что с чем сравнить. Недавно я опять открыл театр. То, что сейчас могут делать мои актеры, очевидным образом несопоставимо выше того, что делают рядом с ними. Эта несопоставимость так очевидна, что мне даже стыдно. Но главное не в этом. А в том, что эта несопоставимость демонстрирует не только рост моего скромного начинания. Тогда можно было бы гордиться. Она демонстрирует еще и динамику окружающего меня мира.

"Тогда" ко мне в андеграунд бежали от загнивающего официоза "Малого театра", МХАТа или даже "Современника" и "Таганки". Но внутри этого загнивающего официоза было какое-то качество, которому надо было что-то противопоставить, с которым надо было вести полемику. Это качество определялось, в свою очередь, рядом социальных и культурных данностей того времени.

Данность #1 – зритель. Зритель шел в театр в поисках смысла. Он бежал туда, испытывая смысловой дефицит. Он не приползал, не ковылял, шатаясь, абы куда и неизвестно зачем. Он прибегал, вламывался, нес вместе с собою энергию. Пусть энергию неприятия, пусть энергию, беременную деструкцией, – но энергию. Эту энергию можно было очищать и преобразовывать.

Данность #2 – старшее поколение делателей культуры. Вокруг были люди театра (или других профессий, неважно), которые несли внутри себя некую высокую норму. Норму отношений к своему делу. Именно норму служения и порожденного служением высочайшего качества. Даже если это качество уже что-то не отражало, окаменевало и загнивало, оно было. И по отношению к нему можно было отстраиваться.

Данность #3 – критика. Существовал институт критики и качество критики.

Данность #4 – высокие культурные образцы. Они еще существовали. Кто-то что-то играл на уровне, сопоставимом с мировым. Мне мог не нравиться Смоктуновский в "Гамлете" или Чурикова в каком-нибудь фильме, но я не мог не понимать, что тут есть качество. И что я должен принять вызов качества и ответить.

Данность #5 – педагогика. В театральных или любых других вузах преподавался определенный тип мастерства с определенной степенью требовательности. Пока была требовательность, стандарты, ГОСТы на мастерство, была какая-то напряженность творческой жизни. Эти ГОСТы можно было опровергать, эти стандарты – проблематизировать. Но было что проблематизировать. И ясно было, что вот это (и это, и это) – недопустимая халтура, и она не пройдет. Ее не пропустят педагоги, старшие товарищи, критики, публика.

Данность #6 была связана с тем, что это же не пропустят инстанции. Даже если в инстанциях сидели вчерашние работники пищевой промышленности, они быстро проникались окружающим антихалтурным духом. И во что-то как-то врубались. Они переставали быть дикарями. И требовали не только соответствия дурацким критериям загнивающей идеологии, но и соответствия всему остальному. Каким образом они до этого додумывались и почему – не так уж и важно. Но это было. Как было и все другое.

Данность #7 – ограничения снизу. Самый плохой театр все равно был театром. Была грань между плохим профессионализмом и самодеятельностью, между высокой студийностью и народным театром. Между народным театром и беспомощным драмкружком. Самый плохой фильм или спектакль должны были чему-то соответствовать.

А теперь от прошлого – к настоящему.

Данность #1* – зритель, болтающий по мобильным телефонам.

Данность #2* – отсутствие передаваемой из поколения в поколение актерской традиции. Совсем старые считают себя не вправе что-то передавать и не являются авторитетами. Следующие за ними в массе своей проституировали все, что можно. Перечислять даже не хочется. Кто не проституировал, тот выпал и маргинализовался.

Данность #3* – критика. Я не буду говорить, сколько надо заплатить, чтобы критики написали все, что угодно. А также не буду говорить о том, что писать бессмысленно. Негде и незачем. Те, кто пишет, пишут для себя. Читатели (какого-нибудь журнала "Театр") – это тоже отдельная песня.

Данность #4* – высокие культурные образцы. Внутри своей культуры, разумеется. Они вообще отсутствуют. То, что присутствует, вызывает глубокий стыд.

Данность #5* – педагогика. Ее нет. И она никому не нужна. Может быть, в цирке еще чему-то учат или в балете. Но и то в расчете на заграницу. А также в связи с крайней необходимостью. В цирке отсутствие минимальных навыков – это летальный исход.

Данность #6* – инстанции. Без комментариев. Их просто нет. Нет множества минусов (хотя для большинства административные запреты сменились карами финансового характера). Нет и плюсов. Нет ничего. Как говорил Салтыков-Щедрин в "Истории одного города", "ни бога, ни идолов – ничего".

Данность #7* – ограничения снизу. "Наша Раша" – это ограничение снизу? Реклама как поставщик актеров – это ограничение снизу? Каждый день вся страна должна смотреть отечественные сериалы. С экрана глядят тупые лица, которые в большинстве случаев находятся вне любого понимания профессии. Они этого даже не скрывают. Кто-то проплатил, это чьи-то любовники и любовницы. Просто непонятный мусор. Все это вместе называется "декультурация".

Ей что надо противопоставить? Рекультурацию.

Если бы в предоставленное тобой пространство бежали и несли энергию, было бы понятно, как это сделать. Но туда приползают, приковыливают, просачиваются. Если бы от скверны окружающего мира активно и энергийно отстранялись, можно было бы что-то делать. Но никакого отстранения нет. Все блуждает по каким-то меандрам, течет, приползает и уползает, что-то нюхает, что-то впитывает. И вы хотите мне сказать, что это не зона Д? Зачем мне говорить, что это не зона регресса? Я здесь остался. И я вижу, что происходит.

Что осью больного процесса является общество, а не власть.

Что подобная констатация никоим образом не снимает с власти ответственность за происходящее. Но что теперь-то симбиоз двух регрессов – сверху и снизу – стал данностью.

Что в главном дефиците? Гражданское чувство и позиция.

Если ситуация такова, как я говорю, то на нее есть три типа реакций (рис.21).

Прежде всего, давайте договоримся, что даже те, кто хочет что-то менять, живут в этом. И тут надо помнить Чацкого:

"Безумным вы меня прославили всем хором.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет".

Нормальный человек не может дышать с "этим" одним воздухом и при этом не становиться частью этих болотных миазмов. Не заражаться. Не впадать в частичную кому, спячку, прострацию. Это называется регресс, аномия и так далее. Это можно обсуждать не только на уровне метафор. Пожалуйста, я обсужу иначе. Давно хотел.

Аномия – это социологическое понятие, введенное в конце XIX века французским социологом Дюркгеймом. Дюркгейм рассмотрел данный социальный феномен в ряде своих работ. Наиболее известная из них – "Самоубийство" – издана на русском языке впервые в Санкт-Петербурге в 1912 году.

Дюркгейм, вводя новое понятие, использовал лингвистическую конструкцию, состоящую из греческого слова "номос" (закон) и отрицательной частицы "а". А-номос – это нарушение закона. Если же отойти от лингвистической буквальности, то аномией для Дюркгейма является любая разновидность нарушения (сбива, слома, сдвига и прочее) в функционировании ценностно-нормативной системы, регулирующей то или иное общество. Итак, чтобы была "аномия", необходимо следующее (рис. 22).

То есть аномия – это то или иное повреждение наличествующей социальной (ценностно-нормативной) регулятивности.

Чтобы у меня была психическая болезнь, у меня должна быть психика. Существо, не имеющее психики, не может обладать больной психикой. Должна, повторяю, быть (а) психика и (б) ее болезнь.

Чтобы общество болело, должно быть общество. Аномия – это социальная болезнь, свидетельствующая о наличии социальности так же, как психическая болезнь свидетельствует о наличии психики.

Каковы же разновидности этой болезни?

Есть болезнь отсутствия этих ценностно-нормативных регуляторов, иначе называемая "ценностно-нормативный вакуум". Поскольку общество без ценностно-нормативных регуляторов вообще – это уже не общество, то глубокий ценностной вакуум равносилен потере некоей совокупностью особей статуса социальности. Мы – не микрогруппа, не семья, не коллектив, если у нас нет ценностно-нормативных регуляторов поведения.