Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди

• Название: Вампиры замка Карди
• Автор: Татьяна Умнова
• Жанр: Фэнтези

Дрезден, конец 30-х годов ХХ века. Неизвестные преступники убивают молодых здоровых мужчин: тела находят на улице, горло у всех изрезано, а тело обескровлено. На шее у семнадцатого трупа патологоанатом из судебно-криминалистического морга уголовной полиции обнаруживает два отверстия, через которые, по всем признакам, и была выкачана кровь…

---

— Никак нет!

Разве что на какую-то минутку накатила странная сонливость, руки и ноги налились тяжестью, перед глазами как будто поплыло, и темнота вдруг сгустилась, дохнула в лицо сладкой и нежной истомой.

— Вы видели что-то или кого-то?

— Я не уверен, но мне показалось… какая-то тень… Как раз в тот момент, когда погасла лампочка.

— Говорите, говорите же все!

— Тень как будто женщины, в длинном платье. Она проскользнула мимо меня.

Он сказал доктору, что кинулся за тенью сразу же, на самом деле он какое-то время просто тупо смотрел ей вслед, медленно и тяжело ворочая мозгами, и даже не пытаясь сдвинуться с места — это было просто невозможно! Потом, когда ушло это странное оцепенение, его всего, как волной накрыло страхом, жутчайшим страхом, от которого ноги подкосились, и горло свело спазмом. Никогда, никогда доселе Петер Уве не испытывал такого страха, хотя повидать пришлось много всякого.

Присутствие в замке темной, неведомой силы чувствовали все, но никто еще не видел ее воочию, поэтому по возвращении в казарму, Уве пришлось пересказать еще раз то, что он рассказывал доктору Гисслеру, и даже немного более того.

Окруженный всеобщим напряженным вниманием Уве вальяжно развалился на койке. Закинув ногу на ногу, положив руки за голову и мечтательно глядя в потолок, он припоминал:

— Она была хороша… Черные волосы, белая кожа, губы яркие, пухленькие, и зубки… хорошие такие зубки, остренькие. А фигурка — просто блеск! И одето на ней что-то такое воздушное, полупрозрачное, развевающееся. Все видно: сиськи, задница… И похоже этой твари нравилось, что все у нее видно.

Уве говорил громко, очень надеясь на то, что его слышат. Еще не стемнело, еще и закат не догорел, но Нечто — оно теперь не боялось бродить по замку даже днем — могло быть здесь. Нечто должно было понять, что Оно не напугало Петера Уве, что Петер Уве смеется над Ним, откровенно и нагло издевается, и если Оно решило, что тот теперь не сможет заснуть — Оно ошибается!

Нечто действительно напугало Уве, напугало как то исподволь, не набрасывалось ведь оно и не угрожало, а скользнуло всего-навсего тенью, которую тот и не разглядел-то толком, — бесплотным призраком, туманом, облачком тьмы, какой не бывает на земле никогда, которая может быть только там… Там в неведомом мире льда и огня, вечного стона, бесконечной боли.

Питер Уве выгонял из себя страх, выбивал, выжигал злыми язвительными и оскорбительными словами, заставлял себя смеяться над страхом, и наверное, у него получилось, потому что он говорил и говорил со все возрастающим азартом, и слушатели его уже не были так напряжены, одни хмыкали и качали головами, другие ржали и отпускали сальные шуточки, третьи с разгоревшимися глазами строили предположения, где же сейчас действительно красавчик Котман, и уж не развлекается ли он втихаря с демонической красоткой, пока они тут сокрушаются о его кончине.

Даже Клаус Крюзер, сам похожий на чудовище из-за своей ободранной и покрытой синяками физиономии, ухмылялся, морщась от боли, и осторожно касался кончиками пальцев пластыря под глазом, где царапина была особенно глубокой. Ему тоже пришлось повстречаться с нечистью, с обезумевшей и оттого необычайно сильной девкой, с которой справились еле-еле втроем, из-за которой удалось сбежать какому-то проворному мальчишке, которого искали весь день, да так и не нашли.

Скорее всего, мальчишка был теперь там же, где и Холгер Котман и искать его не было больше смысла. Жертва не смогла избежать своей участи, только отправилась на заклание раньше времени — то, что ей не удалось покинуть замок было доподлинно известно, потому как следов найти не удалось, а следы непременно остались бы.

…Вильфред слушал бахвальства Петера Уве и улыбался. Уве рассказывал о Рите, о темноволосой и черноглазой Рите, которая действительно была очень хорошенькой, бесконечно милой и обаятельной, которая была одной из женщин Хозяина, запертой некогда вместе с ним в затхлом склепе, и вот теперь, получив свободу — резвящейся во всю. Бедная девочка никак не могла утолить голод, иссушавший и терзавший ее много лет, не могла забыть свое страшное бессилие и отчаяние. Она была жадна и безжалостна к жертвам, но Вильфред не мог бы осуждать ее за это. Мысли и чувства Риты касались краешком его сознания, когда она была рядом, когда Вильфред видел, как она питается. Ему было жаль ее, — жаль это трогательное и нежное чудовище, оно не заслуживало этих мук, этой боли и этой всепоглощающей жажды.

Впервые он увидел ее и узнал о ее существовании в ту ночь, когда стоял на посту у замковых ворот. Было тепло и сонно, за воротами вовсю стрекотали цикады, но только не здесь, — здесь было тихо. Эрик Вейсмер, его обычный напарник и почти даже приятель, два часа напролет травивший какие-то глупые байки, лишь бы не молчать и не прислушиваться к тишине, наконец-то иссяк и заткнулся.

И только тогда Вильфред почувствовал ее, почувствовал — словно легкое дуновение на коже, ее присутствие, где-то совсем рядом, ее радость, ее желание, ее голод, ее восторг от сознание своей свободы и всемогущества. Вильфред не то, чтобы испугался, но как-то напрягся, пытаясь увидеть ее и тут же, как будто в подарок, все вокруг него вдруг преобразилось, как будто он проснулся, очнулся от дурмана, и вышел на свет, в мир где краски ярче, звуки чище, а мысли правильны и просты.

Темноволосая красавица возникла из ниоткуда, соткалась из воздуха, и Вильфред невольно вздрогнул от неожиданности, увидев прямо перед собой бледное личико с правильными милыми чертами, большие черные глаза, светящиеся любопытством и удивлением. Ничем больше. В ней не было ничего от чудовища, совсем ничего, но в то же время и от человека в ней было так мало!

— Здравствуй, Вилли, — произнесла она, и улыбнулась, — Какая чудесная сегодня ночь, такое небо, такие звезды. Сегодня так сладко пахнут цветы. Ты чувствуешь? Чувствуешь, что эта ночь необыкновенная?

— Эта ночь такая же, как все остальные, — сказал Вильфред.

Красавица надула губки.

— Какой ты скучный, — вздохнула она, — А твой приятель… Посмотри, он уже спит. Для него эта ночь будет прекрасной, и для меня тоже.

Вильфред глянул в строну и увидел, что Вейсмар в самом деле как-то неестественно застыл, как будто уснул с открытыми глазами. Видеть его таким было жутко неприятно, хотелось размахнуться и ударить по щеке, чтобы разбудить, чтобы перестал этот молодой и сильный парень походить на вареную рыбу, чтобы исчезло это идиотское блаженное выражение с его лица, чтобы он увидел смерть свою, чтобы заглянул ей в глаза. Противно умирать вот так, в дурмане. Впрочем, может быть, только смотреть на это противно, а умирать… умирать лучше так?

— Ты хочешь посмотреть, как я выпью его? Ой, Вилли, только не смотри на меня так сурово! Ты можешь отвернуться. Но потом, ты поможешь мне? Поможешь отнести его? Они такие тяжелые… когда мертвые…

Она протянула руку, коснулась его щеки холодными тоненькими пальчиками, заглянула в глаза.

— Ты поможешь?

— Да, — ответил Вильфред не задумываясь. Он даже не подумал о том, что это, должно быть странно, — и эта просьба, и его согласие. Ведь он не один из них, не чудовище. Нет? Или может быть… Может быть он потому видит и чувствует их, что сам один из них? Но с какой стати?..

— Как твое имя? — спросил он ее.

И она ответила:

— Рита.

Рита… Чудовище зовут Рита…

— Я выпью его, хорошо?

Рита рассмеялась звонко, как колокольчик, и кивнула в сторону по-прежнему изображавшего статую Эрика Вейсмера.

— Да, — снова сказал Вильфред.

Он смотрел на Вейсмара и почему-то ему было совсем его не жаль, почему-то даже напротив, ему приятно было видеть его смерть.

Почему бы? Как странно…

Рита позволила ему лицезреть свою трапезу, после, облизнув раскрасневшиеся губки, посмотрела на Вильфреда лукаво и попросила:

— Теперь отнеси его к остальным. Я покажу тебе дорогу.

Вильфред довольно легко поднял обмякшее тело, пошел вслед за красавицей, которая казалось не шла, а скользила по воздуху, то и дело оглядываясь, словно боясь, что он отстанет от нее по дороге. Они шли какими-то коридорами, спускались в подземелья, где было сыро и холодно, но Вильфред не чувствовал ни сырости, ни холода. И тяжести довольно грузного тела он тоже не чувствовал. А еще он видел в темноте. В кромешной тьме, куда не попадало ни единого лучика света, он видел каждый камешек, каждую трещинку на камешке, мокриц, пауков и мышей лучше, чем он смог бы разглядеть их при ярком солнечном свете. Вильфред вполне осознавал, что все это странно, но над природой этой странности размышлять не хотел. Скучно это было и ненужно. Теперь уже совсем ненужно.

В тот первый раз мертвецов в подвале было еще совсем немного, то ли два то ли три, но с каждой ночью их становилось все больше, и они уже, признаться, начинали попахивать, несмотря на то, что в подвале было довольно прохладно.