Джордж Макдональд - Сэр Гибби

• Название: Сэр Гибби
• Автор: Джордж Макдональд
• Издательство: Агапе
• Жанр: Религия
• Год: 2002
• ISBN: 5-88930-025-3

Sir Gibbie.

Другие названия: The Baronet's Song.

Роман, 1879 год

Перевод на русский: О. Лукманова.

Произведение входит в цикл «Поэт и бедняк»

Роман замечательного шотландского писателя, поэта Джорджа Макдональда (1824–1905), рассказывающий о жизни маленького немого беспризорника сэра Гибби Гэлбрайта. Светлое, трогательное повествование о дружбе, вере, послушании, чистоте, самоотверженности, подлинном благородстве, поэзии и любви к Богу и ближнему.

Трудно найти другую книгу на английском языке, которая так же ясно, с такой же силой воображения описывала бы скрытое величие и героизм повседневной земной жизни, как «Сэр Гибби». Любую вещь можно потрогать, взвесить, сфотографировать, но мысль, пробудившую ее к жизни, можно показать лишь с помощью поэзии. И хотя эту историю мог рассказать только поэт, речь в ней идет о самых обыкновенных людях. Герои этого романа - самые обычные люди, в том смысле, что они живут своей незаурядной или обыденной жизнью и предаются светлым или мрачным размышлениям, сидя на голой вершине горы или опираясь на резную церковную кафедру, только потому, что обладают теми свойствами тела и души, что присущи всем людям без исключения.

---

Миссис Склейтер тоже рассмеялась (да и кто бы мог от этого удержаться? Если бы рядом висели серебряные колокольчики, они непременно зазвенели бы в такт её мелодичному смеху!) и ласково похлопала эту узловатую раскоряку, которая, как ни странно, тоже называлась рукой. На самом деле, ей было не слишком приятно прикасаться к этому уродству, так разительно отличавшемуся от идеала. Но явное восхищение Гибби её руками в значительной степени примирило её и с его видом, и с ним самим — и прекрасно: ведь судя о человеке по тому, чем он восхищается, мы составим о нём гораздо более верное впечатление, нежели в том случае, если станем оценивать лишь форму его рук или ног, доставшуюся (или не доставшуюся) ему от какого–нибудь забытого предка. Тем не менее, его присутствие — именно присутствие, а не близость — смущало её, и она почувствовала облегчение, когда мистер Склейтер (на время вышедший из комнаты) снова вернулся и забрал Гибби с собой, чтобы показать ему его новое жильё и дать кое–какие указания насчёт того, как привести себя в порядок к ужину.

Уже вечером лёжа в постели миссис Склейтер долго не могла заснуть и думала, главным образом, о том, какое странное чувство пробудил в ней взгляд деревенского мальчика. Через какое–то время она поняла, что, несмотря на превосходство её руки по сравнению с его ладонью, рядом с этим юным пастухом она всё время смутно ощущала некую несостоятельность. Может быть, его взгляд заставил её почувствовать недовольство собой? Последнее время она не знала за собой особых ошибок или проступков. Она никогда не совершала ничего дурного — то есть, того, что считала дурным она сама, а ещё вернее, её ближние и соседи. Ей казалось, что она никогда не делала ничего по–настоящему предосудительного, а если что–то и было, то так давно, что она почти совсем об этом забыла и искренне считала себя вполне добродетельной и порядочной. И тем не менее взгляд этих голубых глаз, пытливо и бессознательно вглядывающийся ей в душу и ищущий, ищущий что–то там внутри, заставил её почувствовать себя неуютно, как в тревожном сне, когда нежданно нагрянувшие гости застают хозяйку врасплох, а дома у неё совсем не такой порядок и чистота, чтобы она могла спокойно их принять. Пора ей, наверное, вспомнить про ту обитель, которая кроется в глубине каждой души; пора взять веник и совок и хорошенько почистить и подмести своё внутреннее жилище.

Есть уборка, которой не должны гнушаться ни царь, ни пастух, и которую каждый человек должен произвести в себе сам. Ибо человек оскверняется тем, что из него выходит, и чтобы избавиться от этой гнили, ему придётся спуститься внутрь себя, запереть себя, как осуждённого, в камере собственного сердца и, опустившись на колени, отскребать и мыть её грязный пол. Для тюремной камеры душа миссис Склейтер была вполне приличной и опрятной, но никакая человеческая совесть не может очиститься полностью, пока не распахнёт свои окна и двери сияющему солнцу и могучему ветру и не превратится из мглистой душной темницы в сверкающую горную вершину.

Наутро миссис Склейтер первым делом отвела Гибби к самому модному портному в городе, и там с него сняли мерку, чтобы сшить ему всю ту одежду, которую она считала необходимой для сына джентльмена. Красивая женщина, идущая по улице рядом с мальчиком в странном, нескладном наряде деревенского покроя, привлекала к себе немало внимания, и большинство городских жителей, видевших, как они ходят из лавки в лавку, то уходя, то снова возвращаясь (и уже успевших услышать о розыске их давнего знакомого, маленького сэра Гибби, и его внезапном возвышении), быстро сообразили, что означает появление этой причудливой парочки. И хотя в обществе прекрасной миссис Склейтер Гибби чувствовал себя легко и свободно, как будто она была его собственной матерью, и шагал рядом с ней с видом вольного и беззаботного глашгарского ветра, сегодня он явно был не в своей тарелке, потому что плотные швы, вышедшие из–под иглы сельской портнихи Тэмми Брикс, со всех сторон впивались ему в кожу.

Бывают такие страдания, от которых заёрзает даже мученик, обладающий терпением Иова. Гибби мог выдерживать стужу, дождь и голод и при этом радостно свистеть, как певчий дрозд. Пару раз ему случалось переносить страшную боль, и даже тут он не сопротивлялся. Но вряд ли можно было считать тесные подмышки сюртука всевышней волей Провидения, противиться которой грех, и поэтому то, что случилось дальше, нельзя считать проявлением чистого великодушия Гибби (который, впрочем, был бы готов отдать другому самую что ни на есть лучшую и удобную одежду). Когда они шли по самой фешенебельной улице города, Гибби вдруг рванулся прочь от миссис Склейтер и перебежал через дорогу на противоположную сторону. Она остановилась и с удивлением посмотрела ему вслед: до сих пор он вёл себя безукоризненно и не делал ничего предосудительного! И тут на бегу — какой ужас! — он начал стягивать с себя сюртук. Добежав до другой стороны улицы, он как раз только–только стащил его с плеч и успел схватить за руку парнишку приблизительно своего роста, шедшего босиком в рваных штанах и полотняной рубашке с длинными рукавами (если слова «рубашка» и «рукава» вообще можно употребить для описания того, что на нём болталось). Немного походя жестами на того портного, который только что его обхаживал, и с такой же добротой и внимательностью, как будто перед ним был не незнакомый мальчишка, а сам Донал Грант, Гибби протянул тому свой сюртук и знаками показал, что тот может его надеть. Паренёк незамедлительно повиновался, исподлобья взглянул на неизвестного дарителя, благодарно кивнул и по ступеням побежал на улицу, пролегавшую чуть ниже, ничуть не сомневаясь, что этот щедрый мальчик — просто блаженный дурачок, и боясь, что его вот–вот нагонит кто–нибудь из его родственников и потребует вернуть подарок.

Миссис Склейтер с удивлением и некоторой опаской наблюдала за происходящим. Не то, чтобы она сожалела о подаренном сюртуке. Конечно, если бы Гибби так же отдал незнакомцу тот костюм, который они только что заказали, она сочла бы это довольно значительным убытком. Но, может, он и правда дурачок? Стоя на противоположной стороне улицы в своём чёрном атласном платье, миссис Склейтер думала про Гибби точно так же, как бездомный парнишка в нелепом сюртуке, улепётывающий по лестнице прочь. Сам же Гибби, оставшись в одной рубашке, снова побежал к ней через широкую мостовую. Он пошёл рядом с ней, как будто ничего не случилось, но так радостно размахивал при этом руками, как будто с него только что сняли наручники. Он столько лет пробегал по улице почти совсем без одежды, что даже представить себе не мог, как странно сейчас выглядит, и поэтому попросту об этом не думал.

Не прошло и нескольких дней, как миссис Склейтер обнаружила, что даже по отношению к обыкновенным светским приличиям она не могла бы найти себе более послушного и старательного ученика. Гибби так внимательно за нею наблюдал и так проницательно подмечал различия между манерами миссис Склейтер и её мужа, что какое–то время его телодвижения и жесты казались даже слишком изящными и грациозными для мужчины. К счастью, его учительница тут же поспешила исправить этот недостаток, хотя женственность её собственных манер была чуточку более подчёркнутой, чем нужно. Но и тут Гибби настолько охотно подчинился её указаниям и исправлениям, что миссис Склейтер вообразила себя способной лепить из него всё, что угодно, и начала даже гордиться своей победой и властью над юным дикарём. Ей ещё предстояло узнать, что у Гибби имеются и свои собственные мнения.

Она не понимала, что такое быстрое взаимопонимание между ними установилось именно благодаря его любвеобильному сердцу и благородному стремлению учиться всему доброму и лучшему. Там, где она действительно могла показать ему что–то лучшее, он готов был тут же перенять это от неё. Но он не хотел и не считал себя обязанным следовать её наставлениям ни в чём другом. Как бы сильно ни притягивала его её женственность и то ощущение утончённого изящества, которое, казалось, всегда облекало её фигуру, Гибби не чувствовал, что миссис Склейтер имеет над ним власть. В детстве он был полностью предоставлен самому себе. Гранты безраздельно доверяли ему, и им ни разу не приходилось прибегать к родительскому авторитету, чтобы склонить его к послушанию. Поэтому он не имел ни малейшего понятия о том, что надо слушаться кого–то ещё кроме Единого Господа. С самого начала ему было дано любящее и преданное сердце, а воля Господа посадила его волю на престол служения. То, что раньше он делал по желанию и склонности сердца, теперь он был способен делать и против своего желания и непременно сделал бы, возникни перед ним такая необходимость. Какое ещё послушание необходимо для совершенства? Отца, мать и Донала он любил с таким глубоким и нежным почтением, какого не испытывал больше ни к одному другому человеку на земле. Но в то же самое время в нём жило нечто, превосходящее даже уважение, по отношению к любому человеческому существу, каким бы величественным или жалким оно ни было. Он не хотел и не мог придерживаться общепринятых светских различий, хотя мистер и миссис Склейтер считали их непременной частью человеческого бытия, полагая их признание и соблюдение неотъемлемым условием своей жизни. Понятно, почему временами им казалось, что Гибби начисто лишён самых элементарных основ любого воспитания, а именно: понятия о подчинении опекунской власти и уважения к ней.