Валерий Сойфер - Власть и наука

• Название: Власть и наука
• Автор: Валерий Сойфер
• Жанр: История

---

В 1961 году Несмеянова на посту Президента АН СССР сменил Мстислав Всеволодович Келдыш -- известный аэродинамик, один из главных руководителей космических исследований СССР2. В 1962 году он решил разобраться сам, без помощи "официально признанных" советчиков, в том, каковы реальные достижения обругиваемых Лысенко вейсманистов-морганистов, и каковы успехи самих лысенкоистов. Келдыш обложился книгами, съездил в ряд институтов, побывал, в частности, в Новосибирске и в Минске (21), поговорил с десятком крупных ученых. Для непредубежденного человека картина складывалась ясная. Грехи "реакционеров", "прислужников Запада" были явно придуманы, а вот их заслуги перед наукой, отвергаемые лысенкоистами, оказались неоспоримыми. Теперь предстояло посмотреть работу Лысенко на месте. В октябре 1962 года Президент приехал сначала в лысенковский институт генетики на Калужском шоссе (сейчас Ленинский проспект, 33), а потом, по предложению Лысенко, поехал в Горки. Лысенко повел Келдыша по полям, на ферму коров, показал лесопосадки дуба. Впечатление от этой "высокой науки" было удручающим. Вконец всё испортила перепалка между Лысенко и его ближайшими сподвижниками, когда учитель обозвал своего заместителя Кушнера безграмотным, буквально оскорбил присутствующих на встрече Сисакяна (ставшего в то время большим боссом в Академии наук) и Глущенко. Кушнер и Сисакян дипломатично проглотили пилюлю, а Глущенко взорвался, стал оправдываться перед Келдышем3. Сцена была неприятной. То, что сами с собой лысенкоисты не ладили, знали многие, но что Лысенко уже не может вести себя спокойно с самыми близкими людьми, лучше всяких слов характеризовало и его самого и всю "школу � Страшный удар по позициям Лысенко нанесла книга Жореса Александровича Медведева, законченная им в это время. Медведев дал читать рукопись книги нескольким коллегам. С неё были изготовлены машинописные копии, с них делали новые и новые -- самиздат заработал на полную мощь. Книга оставляла неизгладимый след убедительностью фактов4.

Оборона на два фронта К концу 1962 года окончательно сложилась ситуация, при которой Лысенко пришлось сдерживать нападение с двух сторон -- отражать критику биологов и противостоять напору представителей точных наук. Обороняться же Лысенко мог только с помощью чужих рук -- заступников из верхушки партийного аппарата, то предоставлявших ему трибуну для широкомасштабных обещаний, то лично защищавших его (27).

Характерной чертой этого периода стала двойственность принимаемых верхами решений. В постановлениях, публикуемых от имени ЦК партии и правительства, почти всегда соседствовали разорванные абзацем, параграфом или пунктом два раздела на одну и ту же тему. Сначала говорилось о якобы несомненных успехах мичуринской биологии и необходимости биологам и дальше идти по этому пути, а ниже, после упоминания о физике, химии или математике, шли абзацы о пользе развития новой биологии с применением физических и химических методов. Это отчетливо проявилось в принятом в январе 1963 года Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР "О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению её связи с практикой" (28)5.

Конечно, Лысенко пробовал изменить это положение, укрепить свои позиции в биологии. В конце 1962 года он созвал в ВАСХНИЛ большую конференцию, на которой было заслушано более 70 докладов "о путях управления наследственностью" (путь, правда, был избран один -- перенос растений в чуждые для него условия среды, но называлось это всегда громко, всегда во множественном числе). На этот раз основной упор делали на якобы доказанную возможность превращения яровых культур в озимые после посева их в течение 2-3 лет не весной, как положено, а осенью, под зиму. Многие последователи Лысенко утверждали, что доказали возможность такой трансформации любых сортов, показывали таблицы с цифрами, щеголяли терминами. Кое-кто занимался обратными переходами -- из озимых в яровые. И тоже получалось всё чудесно: внешняя среда сама формировала желаемые свойства.

Особенно активен был на этой конференции селекционер с Украины Василий Николаевич Ремесло, с энтузиазмом взявшийся за выведение новых сортов на Мироновской селекционной станции. За ним уже числилось несколько сортов, он постоянно утверждал, что все они получены на основе учения товарища Лысенко, а за это Лысенко и поддерживавшая "мичуринцев" коммунистическая партия показали всем, как они умеют ценить и возвышать своих героев: он стал членом ЦК компартии Украины, депутатом Верховного Совета УССР, зам. Председателя Президиума Верховного Совета УССР, лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистического труда, был награжден 22 орденами и медалями СССР, орденом Труда ЧССР, орденом "Возрождения" ПНР, орденом "Звезда Дружбы Народов" ГДР, стал академиком ВАСХНИЛ, членом-корреспондентом Академии наук ГДР. Спустя несколько лет, когда Ремесло получил еще несколько высокоурожайных сортов, его избрали за большой практический вклад в сельское хозяйство академиком АН СССР. Несмотря на все награды и звания академик был крайне плохо образован, в предложении из десяти слов мог сделать двадцать ошибок.

Ремесло объявил на конференции, что сорт мягкой яровой пшеницы "мироновская-264" (42-хромосомный вид пшеницы) получен "путем воспитания" из твердой 28-хромосомной пшеницы6. По окончании конференции Лысенко выступил 3 декабря 1962 года с большим докладом, подводящим итоги. Через два месяца ему удалось напечатать его в "Правде" (29). Воодушевленный услышанными докладами он вопрошал:

"Кто теперь... всерьез усомнится в возможности в прямом смысле лепить, создавать из условий неживой внешней среды, при посредстве совершенно незимостойких растений, например, яровой пшеницы или ячменя, хорошо зимующие озимые растения" (30).

Это открытие он причислял к новым выдающимся достижениям советской науки и радовался тому, что "приоритет этого важного теоретического открытия в биологической науке остается за Советским Союзом, за мичуринской биологией" (/31/, выделено Лысенко).

Новым в докладе Лысенко было желание принизить значение работы Уотсона и Крика о строении дезоксирибонуклеиновой кислоты. Ничего особенного эти молекулы, по его словам, не представляли и никоим образом не могли рассматриваться как молекулы наследственности. Он даже соглашался признать кое-что в представлениях ненавистного Августа Вейсмана, лишь бы отбросить главное -- то, что молекулы ДНК могут быть средоточием генов:

"То, что зачатки новых поколений возникают, получают свое начало не из сомы родителей -- в этом Вейсман и его последователи правы... Но неверно утверждение о наличии мифического наследственного вещества, особого, отдельного от живого тела (сомы)... Нельзя также приписывать нежизнеспособность веществу, например, дезоксирибонуклеиновой кислоте, свойство живого, то есть свойство наследственности" (32).

Коснулся он и еще одного больного для него вопроса -- о роли химии и физики, и снова с небольшим отступлением в одном вопросе:

"Изучать физику и химию живого крайне важно не только для целей медицинской и сельскохозяйственной практики, но и для теоретической биологии" (33).

и наступлением в другом:

"В теории это особенно важно для познания закона превращения неживого в живое при посредстве живого" (34).

Нет, не хотел Лысенко смириться, что нет никакого превращения неживого в живое, что процессы биосинтеза молекул -- это чисто химические реакции, что нет в этом процессе тайны, якобы ускользающей всегда от исследователя.

"Никакое химическое или физическое познание живого не дает представления о тех биологических законах, по которым живет и развивается органический мир" (35).

От этой зауми, от желания возвести Китайскую стену между разными способами познания (и еще хуже: между процессами в живых организмах) несло не материализмом, а настоящей мистикой. И сколько бы раз не возглашал Лысенко, что он самый что ни на есть стойкий материалист, слова его говорили об обратном. Парадокс, впрочем, заключался в том, что и скрытым агностиком он также не был, как не был он и теистом. Просто недообразованность, неспособность понять диалектику развития характеризовали его уровень познания и мышления.

Очередной партийный окрик на критиков Лысенко

Распространение книги Медведева, также как приобщение к числу критиков лысенкоизма крупнейших отечественных ученых разных специальностей, сделали за год то, что не удавалось за десятилетия. Научный и нравственный портрет малограмотного человека, но ожесточенного и ловкого политикана, проступил ясно и стал отчетливо виден огромному числу интеллигентов в стране. Хотя усилиями партии коммунистов в стране была рождена интеллигенция "нового типа", хотя воспитанники советских вузов были в подавляющем большинстве выходцами из рабочих и крестьян, приобщение их к культуре, искусству, науке выточило из них не одни лишь винтики, послушно вкручивающиеся в нужном "углублении" государственного механизма, а породило людей с развитыми мозгами. В свою очередь, это неминуемо повлекло за собой индивидуальность мышления. Как ни спорили между собой социологи и критики советского режима о задавленности мыслей, чувств, а, главное, поступков советского человека, как ни сравнивали степень самоутверждения интеллигента западного и советского, и у последнего способность давать оценки и приходить к суждениям не стопроцентно определялась сегодняшней передовицей "Правды". Отсюда вытекал и массовый интерес к делам, тебя лично вроде бы не касающимся, а, тем не менее, волнующим каждого вполне искренне. Этот интерес исключительно возрос после хрущевских нападок на сталинизм и "культ личности" в целом. В обществе вдруг, в масштабах, сильно напугавших власти и самого Хрущева, проявилась тяга к вскрытию язв общества. Многие были готовы принять участие в их лечении и устранении истоков болезни.